Андрей Троицкий - Удар из прошлого (Напролом)
Ухватив администратора за руку, стал что-то горячо втолковывать, показывая милицейскую книжечку. Боков разобрал лишь отдельные слова и фразы: «милиция», «спецзадание», «вы за это ответите». Девяткин выбрался из клубка пассажиров, подбежал к Бокову.
– Никакого уважения к органам правопорядка. Вот и расшибайся для них после этого в лепешку, лови жуликов и бандитов. Еще вчера билеты были, а сегодня – отсос. Есть только один билет по брони на этот рейс. Но этот лысый черт обещает два билета на шестнадцать часов тридцать минут. Что скажешь?
Боков задумался, он прикидывал все возможные варианты. Оставаться здесь и ждать в одиночестве следующего рейса – боязно. Мало ли что может случиться. С Девяткиным спокойнее. А Тимонин, даже если они прилетят с опозданием в несколько часов, теперь никуда не денется.
– Если уж лететь, то вместе, – ответил Боков.
– Логично. Есть ещё рейс в Волгоград из аэропорта Шереметьево-один. Тот самолет вылетает на полчаса раньше, ровно в шестнадцать. В Шереметьево поедем или здесь останемся?
– Полчаса роли не играют.
– Я тоже так думаю, – согласился Девяткин. – Тогда я за билетами, а потому туда. Поиграю. Заходи, если скучно станет.
Девяткин показал пальцем на закуток, высокой стеклянной перегородкой отрезанный от зала ожидания, помещение, где разместился зал игровых автоматов. Затем он протолкался к окошечку занявшего свое место администратора, купил билеты и, помахав Бокову рукой, затерялся в толпе. Не долго думая, Боков вышел на улицу и разыскал цветочный магазин. Он спросил продавщицу, можно ли отправить по московскому адресу, в один из родильных домов, букет цветов.
– За деньги все можно, – пошутила девушка. – Даже любовью заняться.
– Этого не требуется.
Боков ничего не понимал в цветах, поэтому он выбрал самые дорогие слегка увядшие розы, вытащил из кармана блокнот и ручку. Вспомнил несколько трогательных слов и написал короткую записку жене. Вложил записку в уже готовый букет, завернутый в целлофан, и расплатился. Боков перекусил в буфете пресными пирогами с капустой, выпил две чашки кофе, пахнувшего жареными семечками. Он сделал круг по залу ожидания, наткнулся на дверь туалета, вошел внутрь.
Следом за Боковом в туалет вошли два прилично одетых кавказца. Их третий спутник остался перед дверью. В течение ближайших десяти минут он должен был никого не впускать в помещение, объявляя пассажирам, что идет уборка, а ближайший туалет в ста метрах, за углом.
Когда Боков мыл руки перед раковиной и вытирал ладони бумажным полотенцем, незнакомый кавказец тронул его за плечо.
– Молодой человек, извини, пожалуйста, – коверкая слова, сказал Валиев. – Я видел, как ты цветы покупал. Извини, я сам однажды торговал на рынке. Чуть-чуть понимаю в цветах. Совсем немного, да.
Продолжая улыбаться, Валиев шагнул к Бокову, тот улыбнулся в ответ. Но тут же безотчетно насторожился, увидев замазанный жидкой пудрой синяк под глазом кавказца и ссадину на скуле.
– Понимаешь, дорогой, ты дерьмовые цветы выбрал.
– А вам какое дело? – огрызнулся Боков.
– Какое дело? – переспросил Валиев. – Действительно, какое мне дело?
Одной рукой он ухватил Бокова за галстук, намотал галстук на ладонь. Затянул узел так, что шея пошла морщинами. Другой рукой вытащил из кармана выкидной нож. Когда щелкнула пружина и выскочило лезвие с двойной заточкой, у Бокова похолодела спина. В эту секунду он жалел лишь о том, что не любил игровые автоматы, поэтому не пошел вместе с Девяткиным сыграть в двадцать одно или морской бой.
– А ты не брился сегодня. Почему?
Валиев осторожно провел лезвием по щеке. Лицо Бокова налилось кровью, узел галстука, сдавливал шею, как тесная удавка. Боков прошипел что-то, чувствуя, что не может и слова вымолвить.
– Хочешь, глаз выколю?
Валиев поднес лезвие к правому глазу, уколол кожу на щеке. Затем ослабил хватку, Боков глотнул воздуха.
– Куда вы с ментом отправились?
– Мы хотели… У него родственники…
Валиев отрезал от рубашки Бокова пуговицу и ткнул острием ножа в голую грудь. Туда, где едва трепетало сжавшееся в комок сердце.
– Говори или сдохнешь. Где Тимонин?
– Он в Волгограде. У дальнего родственника…
Боков рассказал правду, рассказал все, что знал.
– Хороший мальчик.
Валиев спрятал нож в карман, грудью навалился на Бокова и поцеловал его в губы. Другой азербайджанец, стоявший за спиной бригадира, засмеялся неприятным лающим смехом. Валиев отступил на шаг, Боков вытер губы рукавом пиджака.
– Проваливай, – Валиев больше не коверкал слова. – И не сволочись, собака грязная. Летите в Волгоград. Мы с тобой не виделись и не разговаривали. Одно слово менту, и твоя жена вместо цветов получит твою худую башку. Как сувенир.
Валиев и два его компаньона взяли такси и отправились в Шереметьево. В Волгоград они вылетели ровно в шестнадцать часов по московскому времени.
* * * *Тимонин проснулся далеко за полдень, раскрыл глаза и долго не мог понять, где находится и как сюда попал. Голова болела так, будто накануне её положили на наковальню, а сверху уронили промышленный молот. Он лежал на дощатом полу перед узкой кроватью, видимо, свалился во сне.
Из этой неудобной позиции можно было разглядеть стол, застеленный клеенкой, деревянный потолок, саму кровать. И, наконец, валявшийся под кроватью портфель из свиной кожи, со вчерашнего дня заметно похудевший. Перевернувшись с бока на живот, Тимонин отжался от пола ладонями, встал на колени. И тут услышал выстрелы.
Хлопки были негромкими, видимо, стреляли из пистолета. Тимонин снова грохнулся на пол, но тут же сообразил, что бояться ему нечего. Стреляют ведь не в него. Он снова встал на колени, приметил у окна деревянной стул с гнутой спинкой. Тимонин перебрался на стул, выглянул в окно.
Через стекло он разглядел голый выжженный солнцем двор, ни деревца, ни кустика, даже трава к середине лета пожелтела и высохла. Двор обнесен со всех сторон глухим двухметровым забором, какие-то сараи или хозяйственные постройки на задах, старый гараж на несколько машин, деревянная кабинка сортира. Закрытые ворота, возле которых стоит старенький «Москвич». Лобовое стекло и кузов машины усеяны пулевыми пробоинами.
Точно посередине двора перетаптывался долговязый бритый наголо мужчина в тельняшке без рукавов и пятнистых камуфляжных штанах. Мужчина стоял на ногах нетвердо, будто его шатало легкими порывами ветра. Он держал в одной руке револьвер «Наган», другой рукой вкладывал патроны в гнезда барабана. Один из патронов упал на землю, но мужик не стал его поднимать, сообразив, что на это движение он просто не способен.
Зарядив оружие, стрелок поднял правую руку, направив ствол револьвера в сторону расстрелянной машины. Он старался прицелиться, но голова запрокидывалась назад, затем начинала движение вперед и снова откидывалась назад. Руку с револьвером водило из стороны в сторону, вправо и влево. Грохнуло подряд шесть выстрелов. Разлетелась правая фара «Москвича», появилась пара лишних дырок в кузове. Остальные пули ушли в никуда.
Закончив упражнения в стрельбе, мужчина, сунул револьвер в карман. Пошатываясь, дошагал до сортира, спустил штаны и уселся на стульчак, не закрыв за собой дверь. Тимонин наблюдал, как лицо мужчины порозовело от натуги.
Тут Тимонин заметил, что одет не совсем обычно. Поверх шелковой рубашки на нем был черный военный китель с одним плетеным погоном на плече, на лацканах эмблема войск СС: череп со скрещенными под ним костями. На рукаве кителя красная повязка с белым кругом, в котором поместилась черная фашистская свастика. На груди тускло блестел «Железный крест».
Ткань фашистского кителя вытерлась на локтях и на груди, накладные карманы топорщились, от одежды плохо пахло. Такой запах имеют подержанные вещи, пару сезонов провисевшие в вокзальной комиссионке. Тимонин застонал, обхватил руками больную голову.
Где он и что с ним? Откуда взялся фашистский мундир?
Тимонин не брал в рот спиртное четырнадцать часов, в мозгах ещё стоял туман, но мало помалу голова прояснялась. Отрывочные воспоминания рождались и снова исчезали. Вот он сидит за столом в кабинете Зудина, выкладывает из портфеля пачки денег. Хозяин «Императрицы» бормочет под нос слова благодарности, жалуется на судьбу, а сам поглаживает и складывает пачки денег в сейф, вмонтированный в стену.
Обрыв. И новое воспоминание. Тимонин в зале ресторана. Вокруг него орут бритоголовые хлопцы. По залу снует счастливый Зудин, расставляя на столах бесплатную выпивку. Рядом сидит некто Лопатин, главная фигура на этом сборище. Когда Лопатин поднимается, чтобы провозгласить очередной тост, все собравшиеся поворачивают головы в его сторону, зал затихает. Лопатин обнимает Тимонина за плечи, просит сделать посильное пожертвование в фонд нацистской организации «Штурмовик».
