Маньяк из Бержерака. Дом судьи. Мегрэ и человек на скамейке (сборник) - Сименон Жорж
Дверь была открыта. Замок сорван. Сейчас все здесь выглядело заброшенным, но несколькими годами ранее это помещение являлось основной частью мира Луи Турэ. Сегодня с трудом можно было представить, как выглядел склад в былые времена. Огромный зал с необыкновенно высоким застекленным потолком; половина стекол разбилась, вторая половина порядком потускнела. Вдоль стен тянулись два этажа обходных галереей, как в крупных магазинах; кое-где еще сохранились остатки стеллажей.
– Всякий раз, когда он приходил навестить меня…
– Как часто это случалось?
– Быть может, раз в два или три месяца, и при этом он всегда приносил мне какое-нибудь лакомство… Каждый раз я обращала внимание, что месье Луи старается заглянуть в старое здание – чувствовалось, что он тоскует. Иногда здесь трудилось по двадцать упаковщиц, а когда наступало время праздников, нередко все задерживались на работе за полночь. Месье Каплан не торговал в розницу, он поставлял свою продукцию на провинциальные ярмарки, продавал его коммивояжерам, уличным торговцам. Здесь всегда хранилось столько товаров, что и сосчитать невозможно, лишь один месье Луи знал, где что лежит. Чего тут только не было: накладные бороды, картонные трубы, разноцветные шары для украшения новогодних елок, серпантин для карнавалов, маски и всевозможные сувениры, которые так любят покупать туристы.
– Месье Луи был кладовщиком?
– Да. Он всегда носил серую блузу. Справа, посмотрите, вон в том углу, находился застекленный кабинет месье Макса. После того как Каплан-отец пережил первый сердечный приступ, он почти не появлялся на складе. У месье Макса была машинистка, мадемуазель Леона, а вон там, в комнатушке на втором этаже, корпел над бумагами старый бухгалтер. Никто и подумать не мог, какой сюрприз готовит им судьба. Однажды средь бела дня – то ли в октябре, то ли в ноябре, но помню, что уже было холодно, – месье Макс Каплан собрал весь персонал и сообщил, что торговый дом закрывается и что он нашел нового арендатора склада. Тогда все были уверены, что уже на следующий год здание снесут, чтобы освободить место, как я вам уже говорила, для кинотеатра.
Мегрэ терпеливо слушал, оглядываясь вокруг и пытаясь представить, как выглядело помещение во времена расцвета фирмы.
– Дом, выходящий на улицу, тоже собирались разрушить. Все жильцы получили уведомления. Некоторые уехали. Другие до последнего цеплялись за свои квартиры, и в конечном итоге оказались правы, потому что и сейчас здесь живут. Здание-то продали, только вот новые владельцы отказываются делать ремонт. Я уж и не знаю, сколько все это продлится. Судебный исполнитель приходит почти каждый месяц. Два раза я уже паковала вещи.
– А вы знакомы с мадам Турэ?
– Никогда ее не видела. Она жила в пригороде, в Жювизи…
– Она и по сей день там живет.
– Вы с ней встречались? И как она вам?
Мегрэ ничего не ответил, лишь слегка скривился, но консьержка поняла:
– Так я и думала. Сразу можно было догадаться, что в личной жизни он не слишком-то счастлив. Смысл его существования составляла работа. Я часто повторяю себе, что для месье Луи это был сокрушительный удар. Да и возраст… В его годы трудно менять образ жизни.
– А сколько лет ему было?
– Сорок пять или сорок шесть.
– Вы не знаете, чем он занимался потом?
– Он мне об этом никогда не рассказывал. Но думаю, что ему приходилось нелегко. Сначала он долго не появлялся. А однажды, когда я, как обычно, отправилась за покупками, заметила месье Луи, сидящего на скамейке. Я была потрясена. Средь бела дня – на скамейке! Это не место для приличного мужчины, вы понимаете, что я хочу сказать? Я чуть было не подошла к бедняге, чтобы поговорить с ним. А затем решила, что поставлю его в неловкое положение, и передумала.
– Когда это случилось, сколько месяцев прошло после закрытия склада?
В здании со стеклянной крышей было холоднее, чем во дворе, и пожилая женщина предложила:
– Не хотите погреться в моей комнатке?.. Когда это было, мне сейчас трудно сказать. Точно не весной, на деревьях еще не появилась листва. Вероятно, в конце зимы.
– А когда вы увидели его в следующий раз?
– Много позже, в самый разгар лета. Больше всего меня поразил тот факт, что на нем были ботинки такого цвета… «цвета детской неожиданности». Почему вы так странно на меня смотрите?
– Не обращайте внимания. Продолжайте.
– Это было совершенно не похоже на него. Я привыкла видеть на нем только черную обувь. Он вошел ко мне в комнатку и положил на стол маленький белый пакетик, перевязанный позолоченной лентой. В нем была плитка шоколада. Он сел вот на этот стул. Я приготовила месье Луи чашку кофе и побежала в магазин на углу, чтобы купить немного кальвадоса. А он в это время присматривал за всем.
– И что он вам рассказал?
– Ничего особенного. Он выглядел счастливым оттого, что может вдохнуть воздух столь любимого им места. Это было заметно.
– Он хотя бы намекал, как сложилась его новая жизнь?
– Я спросила у него, всем ли он доволен, и он ответил «да». В любом случае у него больше не было строгого рабочего расписания, потому что он пришел ко мне утром, часов в десять или в одиннадцать. В другой раз он появился во второй половине дня, и я заметила, что на нем светлый галстук. Я тогда еще пошутила, сказав, что он начал молодиться. Но месье Луи никогда не был человеком, который может рассердиться или обидеться. Затем я спросила его о дочери, с которой никогда не встречалась, но чью фотографию он мне впервые показал буквально через несколько месяцев после ее рождения. Очень редко мужчина так гордится своим отцовством. А месье Луи всем рассказывал о своей дочери и вечно носил в кармане ее фотографии.
Полиция обнаружила в бумажнике покойного только один снимок Моники, на котором она была запечатлена еще ребенком. Никаких новых фотографий.
– Это все, что вы знаете?
– А что еще я могу знать, с утра до вечера сидя взаперти? С тех пор как торговый дом Каплана ликвидирован, да еще и парикмахер со второго этажа переехал, в здании стало совсем безлюдно.
– Вы ему говорили об этом?
– Да. Мы болтали обо всем: о жильцах, которые покидали дом один за другим, о судебных процессах, об архитекторах, которые время от времени появляются здесь и трудятся над планами пресловутого кинотеатра, пока стены дома потихоньку разрушаются.
В ее словах не было горечи. Но комиссар тем не менее понял, что консьержка покинет это здание последней.
– Как это произошло? – в свою очередь спросила женщина. – Он очень страдал?
Ни мадам Турэ, ни Моника не задали этот вопрос.
– Нет, доктор утверждает, что месье Турэ умер мгновенно.
– А где это случилось?
– В двух шагах отсюда, в тупике у бульвара Сен-Мартен.
– Около ювелирного магазина?
– Да. Кто-то следовал за ним по пятам, а когда стемнело, всадил ему нож в спину.
Еще накануне вечером Мегрэ позвонил из дома в лабораторию криминалистической службы; звонил он туда и этим утром. Нож оказался самым обычным, какой можно найти в любом магазине скобяных изделий. Он был совершенно новым, отпечатки пальцев снять не удалось.
– Бедный месье Луи! Он так любил жизнь!
– Он был веселым человеком?
– По крайней мере не из тех, кто привык грустить. Я не знаю, как вам это объяснить. Он со всеми был очень любезен, всегда старался уделить внимание, сказать пару милых пустяков. Но он не пытался понравиться, не требовал, чтобы его ценили.
– Он интересовался женщинами?
– Никогда в жизни! Однако если бы захотел, то мог бы заиметь не одну подружку – уж больно удачным в этом смысле было его место работы. Кроме месье Макса и старого бухгалтера, месье Луи был единственным мужчиной на складе, а женщины-упаковщицы не отличались особой строгостью нравов.
– Он пил?
– Бокал вина, как и все. Время от времени рюмочку ликера после кофе.
– Где он обычно обедал?
– Он не уходил со склада даже в полдень; еду он приносил с собой, завернув ее в вощеную бумагу, я это как сейчас вижу. Он всегда ел стоя, разложив свой нехитрый обед на краешке стола, затем выходил на улицу выкурить трубочку табака, после чего снова брался за работу. Лишь время от времени он покидал здание, и тогда сообщал мне, что у него назначена встреча с дочерью. Но это случалось только в последние годы его службы, когда она стала взрослой девушкой и получила место в конторе на улице Риволи. «Почему вы никогда не приводите ее на склад, месье Луи? – спрашивала я. – Мне так хотелось бы взглянуть на вашу дочь». «Как-нибудь на днях», – обещал он. Но так никогда и не привел ее. Я вот все спрашиваю себя: почему?
