Маньяк из Бержерака. Дом судьи. Мегрэ и человек на скамейке (сборник) - Сименон Жорж
– Вы узнаете его?
Мадам Турэ зажала в руке платок, но не плакала. Сестра держала ее за руку, словно желая поддержать и утешить.
– Да, это Луи. Мой бедный Луи. Сегодня утром, когда мы расставались, он даже не подозревал…
И вдруг спросила:
– Почему ему не закрыли глаза?
– Сейчас вы можете сделать это сами.
Женщина взглянула на сестру: казалось, они спрашивали друг друга, кто из них должен взять на себя эту скорбную обязанность. В конечном итоге глаза покойному закрыла его законная супруга, и проделала это не без некой торжественности, приговаривая:
– Бедный Луи…
В тот же момент она заметила ботинки, выглядывающие из-под простыни, которой накрыли тело, и нахмурила брови.
– А это еще что такое?
Мегрэ не сразу ее понял.
– Кто надел на него эти ботинки?
– Они были у него на ногах, когда мы его обнаружили.
– Это невозможно. Никогда в жизни Луи не носил желтых ботинок. Во всяком случае последние двадцать шесть лет, с тех пор как мы женаты. Он отлично знал, что я не позволю ему надеть нечто подобное. Ты это видела, Жанна?
Жанна утвердительно кивнула.
– Вероятно, вам следует удостовериться, что вся одежда на покойном месье Турэ принадлежит именно ему. Я так понимаю, у вас нет сомнений в личности этого человека, не правда ли?
– Ни малейших. Но это не его ботинки. Я сама каждый день чищу обувь мужа. Разве я могу ее не узнать? Сегодня утром на нем были черные ботинки с двойной подошвой, он часто носит их на работу.
Мегрэ снял с трупа простыню.
– Это его пальто?
– Да.
– А костюм?
– И костюм тоже. Но галстук не его. Он никогда бы не надел галстук такого кричащего цвета. А этот почти красный.
– Ваш муж вел размеренный образ жизни?
– Более размеренный трудно себе представить, моя сестра может это подтвердить. Каждое утро он садился в автобус, останавливающийся на углу улицы, и ехал на вокзал Жювизи к поезду, который отправляется в восемь часов семнадцать минут. Он всегда проделывал этот путь вместе с месье Бодуэном, нашим соседом, финансовым инспектором. На Лионском вокзале он спускался в метро и выходил на станции Сен-Мартен.
Работник Института судебной медицины сделал знак Мегрэ. Комиссар понял и провел обеих женщин к столу, на котором было разложено содержимое карманов покойного.
– Я полагаю, что вы узнаете эти предметы?
Перед ними лежали серебряные часы с цепочкой, платок без инициалов, начатая пачка сигарет «Галуаз», зажигалка, ключ и, около бумажника, два маленьких голубых картонных прямоугольника.
Именно на этих прямоугольниках остановился взгляд мадам Турэ.
– Билеты в кино, – сказала она.
Мегрэ внимательно изучил билеты:
– Кинотеатр новых фильмов на бульваре Бон-Нувель. Если я правильно разобрал цифры, их использовали сегодня.
– Это невозможно. Слышишь, Жанна?
– Мне это кажется странным, – степенно заявила сестра.
– Не желаете взглянуть на содержимое бумажника?
Мадам Турэ именно так и поступила, после чего снова нахмурила брови.
– Этим утром у Луи не было такого количества денег.
– Вы в этом уверены?
– Каждый день по утрам я проверяю, есть ли у моего супруга деньги в бумажнике. Он никогда не берет с собой больше одной тысячефранковой банкноты и двух или трех купюр по сто франков.
– Возможно, он получил зарплату?
– Сейчас не конец месяца.
– Вечером, когда он возвращался домой, у него всегда оставалась та же сумма в кармане?
– За вычетом трат на метро и сигареты. Что касается поезда, то он покупал абонемент.
Вдова колебалась, убрать или не убрать бумажник покойного в свою сумочку.
– Я полагаю, что он вам еще понадобится?
– До поступления новых данных – да.
– Я совершенно не понимаю, почему на нем чужие ботинки и галстук. И почему в тот момент, когда все это произошло, мой муж находился не на работе.
Мегрэ не стал настаивать на продолжении разговора и попросил мадам Турэ подписать соответствующие документы.
– Вы намереваетесь вернуться домой?
– Когда мы сможем получить тело?
– Вероятно, через день или два.
– Вы думаете проводить вскрытие?
– Возможно, судебный следователь будет на этом настаивать. Хотя вряд ли.
Женщина посмотрела на часы.
– Мы можем успеть на поезд, который отправляется через двадцать минут, – сказала она сестре. И обратилась к Мегрэ:
– Вы не могли бы доставить нас на вокзал?
– Ты не будешь ждать Монику? – удивленно спросила Жанна.
– Она доберется сама.
Они сделали крюк и заехали на Лионский вокзал. Полицейские смотрели, как две почти одинаковые фигуры взбираются по каменным ступеням.
– Упрямая и строгая дама! – проворчал Сантони. – Должно быть, бедняге жилось не слишком-то весело.
– Во всяком случае не с ней.
– Что вы думаете об этой истории с ботинками? Будь они новыми, можно было бы подумать, что он купил их только сегодня.
– Он никогда бы не осмелился. Разве ты не слышал, что она сказала?
– То же самое и с галстуком.
– Мне любопытно узнать, насколько дочь похожа на мать.
Но на набережную Орфевр полицейские отправились не сразу: они заехали в пивную поужинать. Мегрэ позвонил жене предупредить, что сегодня задержится и не может точно сказать, в котором часу будет дома.
Зима проникла и в помещение пивной: на вешалках висели влажные пальто и шляпы, темные стекла запотели.
Когда они вошли в вестибюль криминальной полиции, дежурный сообщил Мегрэ:
– Вас спрашивала какая-то девушка. Кажется, она договаривалась с вами о встрече. Я послал ее наверх.
– И давно она ждет?
– Около двадцати минут.
Туман превратился в мелкий дождь; всегда пыльные мраморные ступени парадной лестницы покрылись мокрыми следами от ботинок. Большая часть отделов пустовала, и только из-под некоторых дверей пробивался приглушенный свет.
– Мне остаться с вами?
Мегрэ кивнул. Уж коли Сантони начал расследование с ним, то и продолжать нужно вместе.
В приемной в одном из кресел расположилась молодая девушка; ее светло-голубая шляпка издали бросалась в глаза. В тускло освещенном помещении конторский служащий читал вечернюю газету.
– Это к вам, патрон.
– Я знаю.
И, обращаясь к девушке, произнес:
– Мадемуазель Турэ? Не соблаговолите ли пройти в мой кабинет?
Комиссар зажег лампу с зеленым абажуром, которая осветила кресло, стоящее напротив стола. В него Мегрэ и усадил девушку, про себя отметив, что она плакала.
– Дядя сообщил мне, что отец умер.
Мегрэ заговорил не сразу. Как и мать, она держала в руке платок, но скатала его в комок и нервно мяла пальцами. Будучи ребенком, Мегрэ любил так же мять кусочек пластилина.
– Я думала, что мама с вами.
– Она решила вернуться в Жювизи.
– Как она?
Что можно было ответить на этот вопрос?
– Ваша мать очень стойкая женщина.
Моника производила впечатление красивой девушки. Она совершенно не походила на мать, хотя тоже была широка в кости, однако благодаря молодости и крепкому здоровью определенная тяжеловесность не была слишком заметна и не портила ее. На девушке был хорошо скроенный костюм, который вызвал удивление у комиссара, поскольку одежду такого качества почти невозможно сшить самой или купить в дешевом магазине.
– Что произошло? – наконец спросила Моника, и у нее на ресницах заблестели капельки слез.
– Ваш отец был убит ударом ножа.
– Когда?
– Во второй половине дня, примерно между шестнадцатью тридцатью и без четверти пять.
– Но как такое могло случиться?
Почему у комиссара возникло ощущение, будто ее словам не хватает искренности? Мать Моники тоже выразила удивление и недоверие, но, учитывая характер вдовы, этого следовало ожидать. В сущности, по мнению мадам Турэ, позволить убить себя в каком-то тупике близ бульвара Сен-Мартен – небывалый позор. Она строго расписала свою жизнь – не только свою, но жизнь всей семьи, – и эта смерть никак не укладывалась в установленные ею рамки. А что уж говорить о желтых ботинках и почти красном галстуке на покойном!
