Сирены Амая - Николай Ободников
Замысел Симо оставался загадкой, а слова – лишенными смысла, и Назар подумал, что следователь свихнулся.
Из ямы донесся вкрадчивый шепот зайца:
– Я помогу твоему другу, малыш Назар. Смотри.
Вой сирены, ко всеобщей оторопи, взвился до немыслимой высоты, причиняя барабанным перепонкам боль, а потом опустился до прежнего уровня. Пять или шесть человек вскрикнули, зажимая ладонями уши. У одного пошла носом кровь.
– Дай… их мне, старик… – попросил Симо. – Не гневи своего бога.
Антеро переменился в лице. На его памяти впервые кто-то столь удачно использовал силы острова – прикрывался ими, если угодно. И теперь только идиот мог при всех отрицать вмешательство в ситуацию их бога.
– Конечно, Симо Ильвес. Давай помогу тебе с этим камешком.
Прежде чем Симо успел что-либо сказать или хотя бы попытался самостоятельно разжать кулак, старик схватил его за запястье и достал из недр балахона нож. Клинок втиснулся между пальцами следователя и завертелся там, словно шершень в гнезде. Симо побагровел, сдерживая крик.
– Сколько тебе, Симо Ильвес? – с обманчивой вежливостью поинтересовался Антеро, когда «камешек» наконец поддался.
Взорам явилась поврежденная и заляпанная кровью упаковка «Никоретте». Из нее торчали перекрученные пластинки. Две полные и одна полупустая. Четыре или пять жвачек уже покинули «гнезда», и старик без сожаления стряхнул их на землю.
– Сперва Назару, – шепотом произнес Симо.
– Ну-ну, не наглей. Красный Амай не разрешает делиться желаниями.
– Это правда, – пророкотал голос из ямы. – Хочу, чтобы ты загадал свое, крошка Назар. Ты ведь понимаешь, о чем я?
В голове Назара все окончательно перемешалось. Неожиданно уравнение сложилось. Харинов, еще в секционной, когда только вынул бусины из той девки, поделился кое-какой догадкой. Сказал, что спасение только через рвоту. Спасение от бусин, способных навесить на мышцы пудовые замки. Но будет ли в плане Симо хоть какой-то смысл, если его проткнут черные колья?
А еще по какой-то причине Назар представил Харинова с большими заячьими ушами. Странный у них все-таки патологоанатом. Мог бы свои большие уши и не скрывать.
– Мое желание… – просипел Назар и на этот раз был убежден, что говорит по эту сторону реальности. – У меня тоже есть желание…
Антеро перевел на него взгляд. Глаза старика смеялись. Старейшина будто догадывался, что попросит оперуполномоченный.
– Швырните меня в эту дыру первым, – выдохнул Назар на пределе сил.
– Хороший мальчик. – Монстр в яме, как почувствовал оперуполномоченный, плотоядно улыбнулся.
Глаза Назара и Симо встретились.
Внезапно все слова, которые Назар мог бы сказать Симо или услышать от него, оказались не нужны. Это было взаимопонимание, какое может возникнуть только при одинаковом уровне моральных ценностей. Так водители, решившие занять одно и то же парковочное место, вместо того чтобы спорить, кидают монетку или играют в «камень, ножницы, бумага». Да и о чем спорить, когда требовалось решить такую простую вещь?
Назар давал шанс совершить задуманное. А Симо со слезами на глазах принимал его.
Антеро с усмешкой выдавил из блистера белый кирпичик и вложил следователю в рот.
– Еще!.. – Получив вторую жвачку, Симо крикнул: – Господи боже, дай их все!
Старик, с той же улыбкой воспитателя, кормившего ротвейлера, натасканного кусать детей, подчинился.
– Я вернусь, – вдруг промычал Симо. Его голова тряслась от напряжения. На подбородок вытекла слюна желто-табачного цвета.
– Вернуться может только Амай, – ласково ответил Антеро.
– Я сделаю это. Помяни мои слова, старик.
– Тогда я признаю, что ты – наш бог, Симо Ильвес.
Назар притих, ожидая, что на это скажет заяц, но тот загадочно молчал. Вероятно, высказанная дерзость стала сюрпризом и для него.
Фигуры подняли оперуполномоченного повыше. Он еще раз вгляделся в тени шахты. На сей раз разбухший заяц из кошмара был на месте. Перекрыл собой дыру, нисколько не заботясь о сталагмитах, что, по идее, должны были пропороть его шкуру. Красные глаза сощурились.
– Не стесняйся, малыш Назар, – прошипело чудовище. – Прыгай сюда и расскажи, как поживаешь. Ну?
И Назар, получив энергию чужих рук, прыгнул. Прыгнул без какого-либо сожаления или воспоминаний о прошлом.
Зубастая глотка распахнулась, неся боль, тьму и избавление от мучений.
Калигари проснулся и открыл глаза. Конечно, змеи, даже такие замечательные, как этот карамельно-песочный полоз, не имели век и потому спали как тренированные десантники из армейских баек – с открытыми глазами. И все же рефлекс змей по пробуждении именно что «открывал глаза», как и любое другое проснувшееся живое существо.
Несмотря на всевозможные удобства, призванные скрасить жизнь полоза, тот чувствовал себя неважно. Происходило кое-что странное. Пока Калигари спал, до него словно дошел некий сигнал, вызвавший донельзя неприятное последствие.
Проглоченная вчерашним вечером мышь двигалась назад.
Уплотнение, обозначавшее грызуна, смещалось к пасти, и происходило это без желания самого Калигари, который не понимал, с чего бы это вкусная мышь решилась на такой трюк. Скользнув по субстрату из волокон тополя, выполнявшему в террариуме функцию грунта, полоз обвил корягу и крепко стиснул ее, пытаясь пресечь бегство грызуна с помощью давления. Не помогло. Сплюснутая и частично переваренная мышь будто растянулась, без особых проблем проскочив затор.
Беда застала Калигари на подступах к домику из пластиковых камней. Пасть распахнулась, и грызун неторопливо выплыл наружу. Вопреки ожиданиям полоза, мышь была мертвой.
Но это ничего не изменило для страдающего Калигари, и спустя минуту он умер.
51. Радость Лины
Лина с наслаждением выдохнула. Последний любовник, с явными признаками слабоумия, покинул ее около пятнадцати минут назад. Возможно, в этот момент, у спуска в колодец, они решали, кто сойдет к ней следующим.
– Я приму вас всех, – с улыбкой прошептала Лина, не открывая глаз.
Она лежала прямо, только ноги чуть раздвинула, чтобы ни у кого не возникало сомнений в ее намерениях.
Участь той девчонки, что задирала нос, потому что якобы могла отличить Сатану от Не-Сатаны, не беспокоила Лину. В той же степени ее не касалось и то, что приключилось с остальными членами группы. Разве не за этим они все прибыли сюда: чтобы обрести свою судьбу?
Судьба.
Да, Лина верила, что именно здесь она станет той, о ком, как выяснилось, грезила всю жизнь. Какая-то ее часть – та, что с безупречной непредвзятостью исследовала ножи, воровавшие жизни, или соскабливала брызги крови и спермы с обивок бесчисленных диванов, – твердила, что она сошла с ума. А все потому, что был взломан некий сокровенный погребок ее души, выпустивший из себя, будто из ящика Пандоры, все эти нездоровые пристрастия.
«Я не настолько свихнулась, чтобы не понимать, что со мной происходит,
