Смертельный дубль - Евгений Игоревич Новицкий
— Я не знаю, что думать. Это настолько таинственно. Никогда он себе ничего подобного не позволял. Наверное, впутался в какую-то историю… И мне никто не может помочь! Все почему-то отказываются…
— Неужели? — не поверил потрясенный артист. — Чтобы вам — и отказывали? Да такого быть не может!
— Ну как не может, когда так и есть! — чуть не плакала Маруся. — Вот и вы собираетесь отказаться — я по глазам вижу… Ой, простите меня, простите, товарищ Носиков, я сама не знаю, что говорю… Я в таком состоянии…
— Успокойтесь, Маруся, успокойтесь, — не на шутку разволновался актер. Он даже хотел взять расстроившуюся девушку за плечи и слегка приобнять, чтобы попытаться утешить, но не решился. — Я не отказываюсь! Я готов вам помочь. Я хочу вам помочь. Я полностью в вашем распоряжении!
— Правда? — благодарно посмотрела на него Маруся, утирая слезы.
— Правда! — подтвердил Носиков, приложив руку к сердцу.
107
Лихонина действительно в этот день никто не видел на студии.
Еще ранним утром уборщик проник в пустующий до начала съемочной смены двенадцатый павильон и забрался там в огромный сундук, стоящий в самом дальнем углу.
Этот сундук заранее облюбовал для Лихонина Топорков.
— Непонятно, зачем он вообще там стоит, — пожал плечами убийца. — Пустой совершенно. А вокруг всякое барахло… В общем, можно быть уверенным, что за весь завтрашний день в него никто не сунется…
— А если все-таки сунется? — забеспокоилась Маруся.
— Ну, значит, Василий Николаевич притворится пьяным, — нашелся Топорков.
— Понял, дядя Вася? — строго посмотрела на него Маруся. — Изобразишь пьяного, если что. Сможешь?
Лихонин укоризненно поглядел на племянницу и покачал головой.
— Ой, прости! — воскликнула девушка, обнимая дядю. — И как я могла такое ляпнуть?.. Конечно, ты у меня все что угодно сыграешь…
Однако воспользоваться своими актерскими способностями уборщику в этот день не пришлось. Сундук действительно никто и не думал открывать. Никто даже не приближался к нему.
Лихонин устлал дно сундука тряпьем и вполне удобно там устроился. Почти весь съемочный день он проспал. Киностудийный шум, к которому уборщик давно привык, ему не мешал, да и сам он не мог привлечь ничьего внимания. Немота Лихонина была настолько всеобъемлющей, что он даже никогда не храпел.
Во время обеда, когда все до одного члены съемочной группы покинули павильон и в помещении воцарилась гробовая тишина, Лихонин проснулся. Немного полежав, прислушиваясь для надежности в тишину, уборщик в конце концов вылез из сундука.
В соответствии с планом, ему предстояло спрятать какую-нибудь из вещей Шары — такую, без которой режиссер не смог бы отправиться домой.
Лихонин осторожно вышел из-за декораций и стал осматриваться. На одном из стульев, аккуратно придвинутом к стенке, он заметил пиджак Шары.
Предчувствуя удачу, уборщик поспешил к этому стулу, и все получилось даже лучше, чем заговорщики могли предположить. В боковом кармане пиджака Лихонин обнаружил связку ключей.
Сжав находку в кулаке, он спокойно вернулся в свой сундук и принялся ждать, когда настанет время осуществить заключительное действие в предназначенной для него части сегодняшнего действия.
Эта часть сама собой начала воплощаться, когда вечером Шара прокричал:
— На сегодня отбой! Все свободны!
Все спешно засобирались, а сам режиссер облачился в пиджак и, похлопав себя по карманам, недоуменно нахмурился. Он посмотрел под стулом, вокруг, потом стал рассеянно ходить среди декораций.
— Послушайте! — прервал он гул собирающихся домой работников. — Ключи! Ключи мои кто-нибудь видел?
Все молчали и мотали головами. Кто-то дурашливым голосом выкрикнул:
— Ключи от неба?
Шара со злостью махнул рукой в сторону шутника:
— Мне не до хохм сейчас! Ключи были, а теперь нет! Это не смешно абсолютно!
— От машины, что ли, ключи? — спросил кто-то.
— Если бы только от машины, — криво усмехнулся режиссер. — Я ведь не вожу до сих пор… От квартиры ключей нет! Куда мне идти без ключей от квартиры?..
Члены съемочной группы повздыхали, кое-кто для вида походил по павильону, глядя себе под ноги, но постепенно все как-то незаметно рассеялись… Никто особенно не сочувствовал Шариной неприятности и даже не пытался этого скрыть…
В конце концов раздосадованный режиссер остался в павильоне один.
Но это он, конечно, только так думал, что один…
108
Шара зажег световые приборы, только что погашенные осветителями, и стал ходить по ослепительно яркому павильону, скрупулезно осматривая каждый квадратный метр, обшаривая каждую декорацию, переставляя каждый предмет, попадавшийся ему по дороге…
Наконец режиссер добрался до захламленного угла и принялся яростно разметать скопившуюся там рухлядь. Шара был уверен, что среди этого хлама его ключей уж никак не может оказаться, но он уже дошел до такого состояния, что ему необходимо было хоть на чем-то выместить свое раздражение…
Однако весь гнев режиссера схлынул в одно мгновение, едва только он увидел, как приподнимается крышка здоровенного сундука, оставшегося здесь с каких-то прошлых съемок.
Шара в ужасе замер и похолодел.
«Призрак „Мосфильма“!» — Эти слова сами собой возникли в его сознании.
Когда тот, кого режиссер посчитал призраком, полностью откинул крышку и вытянулся во весь свой рост, продолжая стоять в сундуке, Шаре понадобилось еще несколько секунд, чтобы опознать его.
— Боже правый, Лихонин! — с облегчением выдохнул режиссер. — Какого черта ты здесь забыл?
Лихонин спокойно шагнул из сундука навстречу Шаре, однако последний и не думал отступать.
— Ты напился, что ли? — продолжал неприязненно выговаривать уборщику режиссер. — Неужто весь день тут прокемарил?.. Вот так потеха! Рассказать кому — не поверят…
Не обращая внимания на эти насмешливые возгласы, Лихонин невозмутимо вытащил из кармана стеклянный пузырек, а следом платок. Обильно смочив платок прозрачным жидким раствором, уборщик поднял глаза на Шару.
— Ну, и что это за ерунда? — по-прежнему совершенно не чувствуя угрозы, недоуменно воскликнул режиссер.
Ответом ему послужил резкий рывок уборщика ему навстречу.
Шара не успел опомниться, как Лихонин одной рукой обхватил его грудь, а другой прижал мокрый платок к его лицу.
Режиссер отчаянно забился в железных объятиях силача, но очень скоро обмяк. Его руки бессильно повисли вдоль тела.
Лихонин с облегчением выпустил Шару — тот с грохотом рухнул на пол. Тут же в павильон летящей походкой впорхнул Топорков.
Он был облачен в элегантный серый костюм, в такого же цвета берет, перчатки и туфли. Под мышкой актер зажимал черную трость, одна его бровь была неестественно приподнятой, производя впечатление нарисованной.
Подлетев к бессознательно валявшемуся Шаре и неподвижно стоящему над ним Лихонину, Топорков улыбнулся, обнаружив кусочки золотой фольги, наклеенные на его зубы.
— Сколько он еще продрыхнет? — спросил
