Надломленный мозг - Валерий Александрович Пушной
— Мы только что начали с Егором разговор о продаже магазина.
Зашевелившись, Глеб проявил заинтересованность:
— Я, собственно, заехал к вам по этому поводу, — произнес.
Глянув на сына, вдова кивнула:
— Тогда нам есть о чем побеседовать вместе. Ты не возражаешь? — спросила у Егора.
Неопределенно качнув головой, Егор сконфуженно отозвался:
— Я не знаю, стоит ли. Мы уже говорили об этом.
Не повышая голоса, мать возмутилась:
— Ты же не мог что-то решать без меня. Это семейное дело. А наша семья теперь — ты да я.
Насупившись, сын посмотрел на нее несогласно, и это для матери было ново:
— Я не решал за нас. Я про себя говорил.
С изменившимся лицом она требовательно произнесла:
— Тогда объясни мне, пожалуйста, что ты говорил про себя?
Сбивчиво, краснея, делая над собой усилие, Егор коротко передал матери разговор с Корозовым. Впрочем, от Глеба она уже знала его содержание, между тем весь ее вид говорил сыну о том, что она слышит все впервые. После того, как Егор умолк, она тихо спросила:
— И как же ты можешь так поступать, отказываться от своего слова? Это совершенно непорядочно с твоей стороны!
Наблюдая за вдовой, видя ее строгое серьезное лицо, слушая ее, Корозов невольно задавался вопросом: неужели в словах Инги была хотя бы доля истины, когда она рассказывала об этой женщине? Ему до сих пор не верилось. Просто невозможно, чтобы такая женщина была любовницей Флебникова! Ерунда полнейшая. Тем более немыслимо подозревать ее в причастности к убийству мужа! Мучительно и вместе с тем несогласно Егор сморщил лоб:
— Но, мама, я уже сам могу распоряжаться своими делами. Ты забыла, что мне уже двадцать лет? Я уже вырос из ползунков!
— Не уже, а еще только двадцать! — строго поправила мать. — И это не твои слова.
Перехватив взгляд вдовы, в разговор вступил Глеб:
— И как же вы, молодой человек, намерены распоряжаться своими делами? Это бизнес непростой. Здесь надо много знать и еще больше уметь. Очень скоро ваш магазин может опустеть, остаться без покупателей, и его цена упадет в несколько раз. Что вы будете делать тогда? Нищенствовать? — Он провел ладонью по столешнице, замечая, как глаза Егора проследили за его рукой.
Стараясь прибавить металла в голосе, Егор с вызовом надтреснуто воскликнул:
— Я наберу хороших специалистов!
— Можно, — согласился Глеб. — Только чтобы подобрать хороших специалистов, нужно самому хорошо разбираться в деле.
Недовольно вспыхнув, Егор привстал с дивана, опираясь на подлокотник:
— Почему вы думаете, что я не смогу разобраться и освоить это дело? Посмотрите, везде бизнесом занимаются молодые!
Чуть отодвинувшись от стола, Корозов убрал руки со столешницы и положил на колени:
— Да, только сначала рядом с ними всегда есть кто-то, кто помогает им, учит, подсказывает.
— Мне поможет Инга! — почти выкрикнул Егор.
Вздрогнув, его мать напряглась, не двигаясь с места. Она словно приросла к стулу, не меняла позы, не шевелилась, лишь грудь ее высоко поднималась от частого взволнованного дыхания. Глеб наклонил голову:
— Да, Инга, конечно, умная женщина. Я знаю, что она хороший преподаватель в музыкальной школе. Но я никогда не слышал этого имени в предпринимательской среде.
Болезненно морщась, вдова, наконец, выдавила из себя:
— Егор, ведь я просила тебя никогда не произносить в нашем доме этого имени!
— Но почему, мама? — Обиженно выпятив губы, Егор запротестовал. — Она очень хороший человек! Мы любим друг друга!
По лицу матери после его слов волной прошла тень отчужденности:
— Что ты сказал, Егор? Как ты можешь мне говорить такие слова?!
Не понимая недовольства матери, сын вновь заупрямился, хотя ему это трудно давалось. Корозов замечал, как он ломал себя и как пытался обрести в общении с нею свое «Я». Право же, было очевидно, что до последнего времени он рос маменькиным сынком. Определенно мать всегда имела на него огромное влияние, решала за него, думала за него. Но теперь он начинал выходить из-под ее контроля, и ей это не нравилось, но и ему было тяжело это делать. Он ждал поддержки матери и не получал ее, и это его выбивало из седла. Покраснев до корней волос, он вскрикнул:
— Да, мама, я женюсь на ней!
Распахнув глаза, женщина побледнела и не нашлась быстро, что сказать в ответ. Эта новость ее ошарашила, бросила в глубокое пике. Убила. Руки на столешнице затряслись, губы дрогнули, и плечи опустились. Почувствовав себя униженной сыном, некоторое время она была безмолвной. Застывшей, словно каменное изваяние. Будто омертвевшей. Корозову стало жалко ее. Это очень больно матери — получать удары от самого близкого человека. Но молодость глупа и жестока. И беда в том, что она не понимает своей глупости и жестокости. Она идет напролом, ломая все вокруг, веря, что во всем права. Именно поэтому она с легкостью бросается в любое революционное пекло и крушит, крушит, крушит. А повзрослев, хватается за голову, видя, что она натворила, и осознав, что исправить ничего нельзя. Егор не понимал, какую боль доставлял матери. А мать не могла справиться с ним. Но все-таки она собралась с духом, выпрямила спину и подняла глаза на Глеба, ожидая поддержки. Но что мог сказать в ответ он? Вмешиваться в чужую жизнь, в дела чужой семьи он не вправе. В конце концов, не за этим он приехал сюда. Переведя глаза с Глеба на сына, мать с дрожью в голосе спросила:
— Да ты хоть знаешь, что собой представляет
