Фридрих Незнанский - Осужден и забыт
Трофимов снова поднял глаза на своего природного врага. На его лице застыло изумленное выражение.
– Чем же ты прославился, Дед, что тобой аж в Москве заинтересовались?
– Не могу знать, гражданин начальник, – вполне серьезно ответил зек.
– А может, ты и туда телегу накатал, грамотей?
Опустив голову, Трофимов молчал.
– Не писал я ничего, – наконец сказал он, – да вы и сами прекрасно знаете, что не писал.
– Да кто ты такой, Трофимов? Артист какой-нибудь знаменитый или президентский кум, кто?
– Никто. Так, божий человек, – тихим голосом произнес старый зек, глядя в глаза начальнику.
Лопатин в ответ хохотнул.
– Так, а почему же к тебе люди приехали? – продолжал допытываться он.
Трофимов пожал плечами.
…Начальник Кыштымской колонии Лопатин встретил нас настороженно, но с видимой потугой на душевность. Тут же принесли чая – крепкого, индийского. В хрустальной вазочке подали смородиновое варенье.
– Замерзли, пока добрались? Что же вам, вездехода не нашли? – делал удивленное лицо Лопатин. – А может, покрепче чего-нибудь выпьете для здоровья?
– Можно, – согласился я. Турецкий молча кивнул.
Мои ноги совершенно одеревенели от холода, несмотря на то что Екатерина Федоровна, узнав, куда мы едем, снабдила нас на дорогу гигантскими валенками, запас которых хранился у нее в подвале.
Пока мы пили чай с водкой, из соседнего кабинета заместитель Лопатина обзванивал семьи всех начальников подразделений со срочным заданием – организовать обед приезжим московским гостям. Распределили обязанности: один режет теленка, другой жертвует на общее дело картошку и маринады, супруга третьего печет пироги… и так далее.
Пока согревались, Турецкий изложил Лопатину суть дела. Начальник колонии мысленно успокоился: ух, и всего-то! Вот тебе и страшное московское начальство с ревизией…
– Только он тертый старик, ваш Трофимов, я даже не знаю, как его заставить вам помочь. Ни на какой контакт с администрацией лагеря он не идет, держится особняком, но у воровских авторитетов пользуется уважением. Так что я даже не знаю, – развел Лопатин руками.
– Ничего, – потирая ладони над раскаленной докрасна печкой, сказал Турецкий, – я бы хотел с ним сейчас же встретиться. У нас не так много времени.
– Вы что, уже сегодня обратно в Красноярск собираетесь?
– Да, а что?
Лопатин ухмыльнулся:
– Нет, ничего. Вы что, думаете, Трофимов за это время разговорится?
Он позвонил по телефону внутренней связи и приказал привести Трофимова.
– Ну, заходи, божий человек, – приветствовал он старого зека. – Вот, к тебе.
Остановившись на пороге кабинета, старик мял шапку, исподлобья глядя на нас.
«Это он!» – подумал я, прямо как Татьяна Ларина при виде Евгения Онегина. Никаких сомнений не оставалось – перед нами стоял именно тот, кого мы искали. Видно, похожие мысли посетили и Александра Борисовича.
Взгляд Трофимова был таким же, как и у всех заключенных, не выражающим ничего, кроме тревоги, – что-то случится в следующую секунду.
«Наверное, так беглые крепостные смотрели на своего барина», – пришло мне на ум странное сравнение.
– Проходи, садись. Тебе пару вопросов задать хотят, – приказал начальник.
«Э, нет, при Лопатине этот дед ни слова не скажет», – подумал я.
Трофимов сел, опустив голову и глядя на носки своих огромных безобразных валенок.
– Дмитрий Алексеевич, позвольте вас на два слова, – произнес я, решительно уводя Лопатина в другой конец кабинета. – Позвольте нам переговорить с заключенным с глазу на глаз. Ваших интересов это никак не затрагивает, я лишь хочу уточнить подробности одного старого убийства, которое произошло в Кыштымской колонии больше десяти лет назад. Вас ведь тогда здесь еще не было?
– Нет.
– Вот видите. В любом случае, если возникнут всякие осложнения, без согласования с вами из Кыштыма не просочится ни одно слово. Может быть, вы пока распорядитесь насчет обеда? Извините, что я вас прошу, – милейшим тоном прошептал я.
– Ладно, говорите. Охрана за дверью. Если что, кнопка под столом.
– Понятно.
«Странно, почему он обиделся? – подумал я, провожая Лопатина недоуменным взглядом. – Может, ждал чего? Денег? Да вряд ли, с нас, представителей Генпрокуратуры… Хотя кто его знает? А может, просто смутился, нечасто ведь гости из Москвы приезжают. Черт его знает, поймешь тут местный менталитет…»
Я вернулся к столу.
– Садитесь на диван, – доброжелательно предложил Турецкий Трофимову. – Там вам удобнее будет беседовать.
– О чем мне с вами беседовать? – не меняя позы, спросил старый зек.
– Сигарету хотите?
Я осекся, поняв, что со скованными за спиной руками Трофимов не сможет курить. Турецкий вызвал охрану и попросил снять наручники.
– Не положено.
– Ну так застегните наручники впереди, чтобы он руками мог пользоваться.
Охранник выполнил эту просьбу.
– И еще два стакана чая принесите.
Охранник вышел. Я прикурил для Трофимова сигарету и подал. Тот, затянувшись, с интересом повертел ее перед глазами.
– «Мальборо»?
– Да, «Мальборо».
Трофимов хмыкнул и качнул головой.
– Давно я не курил таких… – но тут же осекся и замолчал, опустив взгляд.
– Нам нужна информация об убийстве заключенного, которое произошло в этой колонии в восемьдесят пятом году. Вы в то время находились уже здесь? – спросил Турецкий.
– Зачем спрашивать? Откройте материалы личного дела.
– Документы могут давать ошибочную информацию. Мне нужен ваш ответ.
Трофимов снова усмехнулся.
– Документы никогда не ошибаются, гражданин начальник.
– Все-таки вы находились в восемьдесят пятом году в Кыштымской колонии?
– Ну, находился.
– Были переведены сюда из другой зоны?
Трофимов кивнул – чуть более заинтересованно.
– Вы были знакомы с заключенным Михайловым Алексеем Константиновичем? – вставил я.
Трофимов странно усмехнулся и отрицательно покачал головой.
– Нет, гражданин начальник, я такого не припомню.
– Михайлов жил в одном блоке с вами. Посмотрите на фотографию.
Я выложил на стол старый, еще шестидесятых годов, любительский фотоснимок, на котором было запечатлено веселое, улыбающееся семейство – красавец муж в смокинге, жена в светлом платье и шляпке и двое карапузов разного возраста, но в одинаковых матросских костюмчиках.
– Посмотрите на этого человека. – Я ткнул пальцем в изображение красавца мужа. – Подумайте, припомните. Вы должны были его знать.
– Это что за барин? – насмешливо глядя на фотоснимок, сказал Трофимов. – Не припомню здесь такого.
«Ты только погляди, – с уважением подумал я, – даже бровью не повел. Настоящий разведчик».
– Должны помнить, – строго сказал Турецкий. – Этот Михайлов был убит здесь, на зоне, расстрелян охраной якобы при попытке к бегству. Помните хотя бы этот случай?
Трофимов упрямо молчал.
– Я здесь уже пятнадцать лет, – сказал он наконец, – и за это время понял одну непреложную истину: у кого короче память, тот дольше живет. Так что зря вы приехали. Я ничего не знаю.
…Первый взрыв взломал толстую кромку льда возле берега. Оглушенная вторым взрывом, кверху пузом стала всплывать жирная енисейская рыба.
– В воду! – командовал бригадир, и пятнадцать кыштымских зеков с быстротой сеттеров бросились в воду, собирая дырявыми ведрами, корзинами, просто руками плывущую поверху рыбу.
Глаза их блестели от голода и предвкушения горячей ухи. Ни ледяная вода Енисея, ни мороз не казались им страшными.
– Все-таки добились, а! – перешептывались те, кто знал про письмо начальнику зоны.
– Эх, жаль, нет Деда. Кто без него приготовит смачную ушицу?
Добычу ссыпали в мешки и бегом таскали к грузовику. К вечеру команда рыболовов прибыла обратно в Кыштым, но на въезде в поселок зеки с удивлением и разочарованием увидели, что грузовик, на котором везли рыбу, поворачивает не в сторону зоны, а к поселку.
Зеки поняли, что их обманули. Начальство наловило рыбы для себя.
В тот вечер гороховая баланда всем казалась еще горше, чем обычно. Никто не торопился ее есть. Перед глазами рыболовов стояли соблазнительные картины: горы жареной рыбы, фаршированные щуки на длинных блюдах, котлы дымящейся пряной ухи…
Зона застыла в оцепенении. Все ждали, когда грянет буря.
…Мы бились уже час. Трофимов не желал ничего говорить.
– Может, прерветесь? – заходя в кабинет, предложил Лопатин.
По нашим лицам Лопатин понял, что старик, как он и предупреждал, оказался твердым орешком, и в душе позлорадствовал.
– Обед готов.
– Принесите сюда, в кабинет, – железным тоном скомандовал Турецкий.
Лопатин, логично рассудив, что раз невесть откуда взявшиеся московские гости командуют, значит, имеют на это право, скрылся за дверью.
Через минуту на столе стояли четыре тарелки с умопомрачительно ароматной дымящейся ухой.
