Ли Ванс - Расплата

Глядя на самодовольную ухмылку Уильяма, я понимаю, что в последнее время допустил слишком много предположений, и самое глупое из них — то, что Уильям мог действовать исключительно из-за желания защитить сына.

— Мне достаточно тяжело поверить, что вас так беспокоит судьба Кати.

— Да я и сам удивлен, — добродушно отвечает он. — Но это правда. Она так предана мне. Поэтому я постарался защитить ее, насколько возможно.

— Защитить ее? Каким образом?

— Несколькими путями, — заявляет он. — И наш сегодняшний разговор — один из них. Я хочу, чтобы Катя поняла меня, поняла мои мотивы. Что касается остального, то я вместе с юристами своей компании подготовил несколько документов, реабилитирующих Катю. У нее будет более чем достаточно доказательств своей непричастности к краху «Терндейла».

Я проглатываю еще две таблетки аспирина, запивая их остатками кофе. Мне приходит в голову, что положение Андрея ничуть не хуже, чем я предполагал, а Катино, похоже, что и получше.

— Значит, вы выменяли у русских бесценную коллекцию украденных картин на пачку ничего не стоящих акций, — кисло говорю я. — Прекрасный ход. Разумеется, теперь за вами будет гоняться не только инспекция, жаждущая засадить вас в тюрьму, но и русские, желающие снять с вас мерку для тесной деревянной квартирки.

— Великие люди оставляют за собой следы великими деяниями, — с явным удовлетворением произносит Уильям. — А великие деяния редко удаются без риска.

— Вот уж не знал, что мошенничество, оказывается, считается великим деянием. Возможно, вы перепутали след с пятном, — ровно говорю я.

— Вы здесь для того, чтобы слушать, — резко заявляет он, и его великосветские манеры неожиданно исчезают. — Если же вы хотите поговорить, то я прикажу Эрлу вызвать полицию.

Я молча смотрю на него, жалея, что не в состоянии сейчас задать ему такую же хорошую взбучку, какую Эрл задал мне накануне.

— Еще в молодости я решил, что дело всей моей жизни — собрать не имеющую аналогов коллекцию живописи, коллекцию, которая даст мне возможность основать захватывающий личный музей, по примеру Фрика[31] или Гарднер.[32] И один раз я уже почти достиг своей цели, но коллекция выскользнула у меня из рук. Я постепенно свыкся с мыслью, что моим наследием останется «Терндейл и компания». Кража, совершенная Андреем, стала неожиданным и подлым ударом. Но затем, как раз когда все казалось хуже некуда, удача улыбнулась мне, и возможность, упущенная мною в юности, вновь предстала передо мной. «Терндейл и компания» погибнет, но «Терндейл-хаус» — мой музей — будет жить.

— Насколько я помню, картины из коллекции Линца были украдены, — отмечаю я, начиная сомневаться в его психическом здоровье. — Вы не думаете, что для «Терндейл-хаус» это может превратиться в большую проблему? Скажем, через шестьдесят минут после того, как вы откроете парадные двери?

— Прекрасное замечание, — говорит Уильям, соединяя кончики пальцев. — Давайте посмотрим на мое положение со стороны логики, согласны? Американское правительство захочет предъявить мне обвинение в спекуляции акциями, русские начнут охотиться за моей головой, и — как вы изволили отметить — необъятное количество физических лиц, не говоря уже о правительствах стран Западной Европы, подадут иски против «Терндейл-хаус» с требованием вернуть их произведения искусства. А есть ведь еще израильтяне, которые всюду суют свой нос. И мне понадобится защита от них ото всех. Что бы вы сделали на моем месте?

— Застрелился.

— Не будьте таким легкомысленным, — отрезает Терндейл. — Попробуйте еще разок.

— Я вовсе не шутил. Это лучшее из того, что приходит мне в голову.

— Вы меня ужасно разочаровали. С таким же успехом я мог бы говорить с Эрлом, с той лишь разницей, что он бы предложил застрелить кого-нибудь другого. Назовите мне заинтересованную страну, которая не боится сказать «нет» Америке.

У меня на это уходит секунда.

— Франция, — отвечаю я, заинтригованный помимо своего желания.

— Именно, — говорит Уильям и снова награждает меня этим своим подмигиванием, как у ящерицы. — Если обстоятельства вынуждают вас выбрать партнера, необходимо удостовериться, что ваши интересы совпадают. Подумайте, каким соблазнительным для галльского ума было мое предложение: ведь они могли одновременно вернуть себе потерянные произведения искусства, получить контроль над собственностью соседей и натянуть нос Соединенным Штатам. Тройная выгода, с их точки зрения. Переговоры были молниеносными. Они даже предложили наградить меня Орденом Почетного легиона. Неофициально, разумеется. Как будто мне нужна медаль от нации жирных трусов.

— Международный прессинг будет огромным, — говорю я, захваченный его фантазией.

— У меня есть пара тузов в рукаве. «Терндейл-хаус» будет размещен на острове Святого Варфоломея в Карибском море. Формально это территория Франции, но она находится достаточно далеко, чтобы французы могли действовать в двух направлениях одновременно: апеллировать к международному суду и гарантировать отсутствие каких бы то ни было судебных решений. Возникнет целая тысяча незначительных, но не разрешаемых моментов, пойдет бесконечное обсуждение юрисдикции, прав владения, теорий собственности и так далее — возникнет тот бюрократический обструкционизм, в котором французам нет равных. И все это время они будут втихаря проводить идею о том, что, в конце концов, картины находятся в музее, им предоставляется надлежащий уход и они полностью доступны для ученых. Я даже согласился время от времени пускать в музей и простонародье, хотя предпочел бы не делать этого. Музей станет получать кредиты, символические пожертвования, ему предоставят концессии в совершенно других областях деятельности, — все в таком роде. Мой личный музей станет процветать.

— А что вы хотите лично для себя?

— Полный иммунитет от экстрадиции и конфискации имущества и круглосуточная охрана. А ее гораздо проще обеспечить на острове.

— Вы же знаете, французы выдадут вас быстрее, чем вы глазом успеете моргнуть, если у них возникнут серьезные проблемы, что бы вы им там ни наобещали.

— У меня есть документальные подтверждения их соучастия, — небрежно говорит Терндейл. — Они знают, что я не уйду без шума, и знают, что я предпринял шаги, чтобы защитить себя на случай непредвиденных осложнений.

— Примите мои поздравления. Вы все предусмотрели. И если Кате придется расплачиваться за вас, — тем хуже для нее. Да, в тюрьму она не попадет, но скандал поставит крест на ее карьере.

Уильям закрывает глаза, вздыхает, как бойцовский петух после драки, и устало опускает плечи.

— Я сделал для нее все, что мог.

— Сделали все, что могли? — презрительно повторяю я. — Да вы ее уничтожили.

Уильям наполовину выпрямляется и ударяет открытой ладонью о стол.

— Вы думаете, я хотел, чтобы компания моего отца обанкротилась? — вопрошает он, швыряя в меня слова, как камни. — Хотел, чтобы моя дочь оказалась замешана в скандале? «Терндейл» пойдет на дно, меня будут поливать грязью, но Кате удастся избежать официальных обвинений. Это лучший результат, которого я мог добиться.

— Вы убегаете и оставляете ее разгребать все самой.

— Неправильно, мистер Тайлер, — говорит он, снова усаживаясь и одергивая свитер. — Это вы убегаете. А я бегу к чему-то другому.

Я не отвечаю ему, понимая, что и так сильно на него надавил. Я смотрю на часы, намекая, что мне пора.

— Мы уже почти закончили, — уверяет Уильям, снова взяв себя в руки. — Я покидаю страну сегодня же вечером. Я оставил Кате записку, но некоторые вещи лучше обсуждать лично. Ваша роль — заполнить пробелы.

— Не думаю, что она станет вам сочувствовать, — презрительно отвечаю я.

— Катя похожа на меня. Она умна и амбициозна. Все хорошенько обдумав, она поймет, почему я предпринял эти шаги. Единственная ошибка, которую я действительно допустил, это то, что я нанял Андрея на работу. В этом я виню только себя. Надо было мне все предвидеть.

— Почему вы должны были все предвидеть?

— Потому что он извращенец, — отвечает Терндейл, и на его лице появляется отвращение. — Мой сын. Я узнал о его сексуальных предпочтениях, когда он уезжал учиться. Вот почему я нанял только Катю, когда она закончила колледж. В разведке было такое правило: никогда не задействовать гомосексуалистов. Им нельзя доверять. Когда несколько лет назад Андрей пришел ко мне и попросил взять его на работу, я позволил сантиментам взять верх над рассудком. Мораль здесь такова: никогда не поступайся своими принципами.

Мораль здесь такова: эгоизм оправдает что угодно.

— И еще одно напоследок, — говорит Уильям, глядя на свои руки. — Я сохранил за собой право назвать преемника на должность главы «Терндейл-хаус». Я был бы счастлив передать эту должность Кате через несколько лет, если ее это заинтересует.