Мишка Миронова - Максим Константинович Сонин
– А если он в нужном кафе не фотографировался? – спросил дядя Сережа.
– Эту версию тоже буду разрабатывать, – сказала Мишка. – Но друзей Голоса ваши же тоже будут опрашивать? Устанóвите дилера, так сообщите, пожалуйста. Хотя вы его, наверное, сразу арестуете, да?
Дядя кивнул.
– Ну, – Мишка вздохнула, – тогда, надеюсь, хоть дадите с ним поговорить.
– Пока федералы здесь, тебе все можно, – сказал дядя.
Человек с татуировкой на шее вернулся домой еще затемно. Разделся, осмотрел себя. На левом бедре разошелся шов – пришлось зашивать. И еще нашлись две новые царапины на правой руке. Когда махнул топором, задел запястьем стену, ободрал.
Царапины смазал клеем, перекрестил левой рукой. Потом лег на пол, закрыл глаза.
– Акся, Ева, – позвали от первого дома. Ева замерла, закрыла глаза. Брат тоже остановился, взял ее за руку. Раздались быстрые шаги. – Я вас ищу.
Ева открыла глаза и медленно повернулась, уверенная, что их с братом поймал сумеречный черт с иконы в молельне. Нельзя было ночью выходить в лес.
Но у дома стоял не черт, а всего лишь Юлик.
– Сюда идите, – позвал он. – Давайте.
Они подошли, и Юлик тут же взял их за плечи, повел вокруг дома к мастерской.
– Я с вами поговорить хотел, – сказал он, оглядываясь. – Вы же уже взрослые. Хотите посмотреть на большой город?
Акся недоверчиво покачал головой, а Ева вообще отвернулась. Юлику она больше не верила и слушать его не хотела.
– Ева. – Юлик взял ее за подбородок, повернул к себе. – Смотри.
У него в руке загорелся прямоугольник, в котором Ева увидела картинку – большой и красивый храм с пятью разноцветными куполами. Перед ним у длинного черного забора стояла Евина старшая сестра.
– Софья меня попросила тебе это показать, – сказал Юлик. – Видишь. Это в городе Санкт-Петербурге, сестра тебя там ждет. Понимаешь?
Акся брата не слушал и на телефон у него в руке не смотрел, потому что мучительно думал. С одной стороны, было ясно, что Юлик не от себя говорит, а от черта. Хороший брат бы не стал с ними тайком ночью разговаривать – это только черту нужно все свои дела втайне делать. К тому же Юлик принес в Обитель телефон, а на уроках говорили, что телефонами пользуются только те братья, которые исходят в мир в двоицах, а обычным водителям они не нужны. Акся до сегодняшнего дня телефон вообще только на уроке видел – отец показывал.
Но, с другой стороны, черт в человека сам войти не мог, про это отец всегда говорил. А это было интересно – как так вышло, что Юлик в себя черта пустил. Поэтому Акся не уходил, хотел дослушать.
– Вам в городе понравится, – говорил брат. – Там столько церквей – и все разные. А еще школы есть.
Ева на сестру засмотрелась. Сестра давно изошла в мир, а почти не изменилась, только волосы совсем коротко остригла. В Обители такое не позволялось, но в мире, отец говорил, иногда приходится сестрам стричься, чтобы с мирскими общаться. У Евы еще настоящие уроки в школе не начались, но отец по субботам для самых младших на ступеньках молельни рассказывал про мир. Про соблазны, про мирских людей, про чертей и бесов. Это были разные существа. Вот в Юлика черт вселился – черт наставляет, соблазняет. А бес ломает просто, своего ума у него нету. В Бабе, например, когда-то бес жил – поэтому у нее челюсть на сторону свисает.
Ева так задумалась, что не заметила, как Юлик ее за руку взял. Руку выдернула, перекрестилась. Черт в человека сам перейти не может, ему проход нужен, а через руку самое простое перейти. Юлик нахмурился, покачал головой.
– Ева, – сказал он, – да зачем бы черт меня надоумил? Я же тебя не от Бога отворачиваю. Наоборот даже.
Ева хотела ответить, но тут влез брат.
– А что ты в городе делал? – спросил Акся. – Расскажи.
– Грузовик водил, – сказал Юлик. – Помогал склад собирать-разбирать. Братьям и сестрам, которые в мир изошли, посылки из мастерской передавал.
– А с мирскими разговаривал? – спросил Акся.
– Разговаривал, – сказал Юлик. – Там мирских много. Я у них еду в магазине покупал, потому что в городе нельзя просто из погреба еду достать, она в магазине продается.
– Понятно, – сказал Акся. Если брат что-то покупал, значит, держал в руках деньги, а это объясняло, откуда черт взялся. Деньги, Акся знал, соблазн самый страшный, и поддаться ему легче, чем другим, потому как все думают, что черт только в живом теле прятаться может, а что деньги по подобию человеческих душ созданы и поэтому образами человеческими помечены, об этом не все задумываются. Больше с братом говорить было не о чем, оставалось только отцу все рассказать.
– Да непонятно тебе, – сказал Юлик. – Ты просто испугался, я знаю. Самому вначале страшно было. А это тебя черт не пускает.
– Если это меня черт не пускает, – сказал Акся, – тогда сам же себе сердце перекрести. Если врешь, у тебя сердце лопнет.
Ева испуганно на него посмотрела. С одной стороны, человек, в котором черт, сердце себе не перекрестит, а с другой, не хотелось, чтобы у Юлика сердце разорвалось, даже если в нем черт сидит.
– Нет во мне черта, – сказал Юлик. Стал стягивать рубашку.
Дети смотрели на него странно, с недоверием. Юлик-то вообще с ними заранее говорить не собирался. Думал, утром, когда соберутся, зайдут со Златой за детьми, отведут к грузовику, а там, уже по дороге, объяснят, что хотят из Обители навсегда уехать. Но Злата настояла, что детей нужно заранее предупредить. Ева маленькая, послушается, а вот Акся мог и заплакать или закричать, а тогда бы сбежать не получилось. В Обители, кроме грузовика, у отца еще имелась спрятанная машина. До города ехать два часа – отец бы их догнал, даже если бы до грузовика успели добраться. Поэтому нужно было, чтобы дети пошли миром и не брыкались.
Оставлять их было нельзя. Акся – Златин сын, она бы без него не уехала, а про мелкую Юлик Соне обещал, что не бросит. И до этого, еще раньше, Тае обещал своих двух сестер беречь. Тая давно умерла, но обещание свое Юлик нарушать не собирался.
Он перекрестился в пояс, еще перекрестил сердце, царапнул по коже так, чтобы потом остался синяк. Видел, как Ева глаза зажмурила, а Акся весь напрягся, сощурился. Дети боялись, что им в глаза попадет кровью от разорвавшегося Юликиного сердца. Но сердце осталось на месте – Юлик чувствовал, как оно стучит в груди.
– Клянусь перед людьми и Богом, – Юлик еще раз перекрестился, медленнее, – что ни черт, ни бес, ни сам Сатана мне не указчик, что черта я в лицо знаю и в себя не пущу.
Акся вздрогнул. Грудная клетка у брата не разошлась, и все его внутренности на землю не вывалились. А это означало, что черта в нем нет и что говорит он правду. Акся попробовал собственное сердце перекрестить, но в последний момент отвел руку, испугался. Сердце под рубашкой дергалось, дрожало. А отец говорил, что если в собственной Вере сомневаешься, то нужно положиться на сильных Верой братьев. Юлик, оказывается, был из таких, а Акся этого не разглядел и теперь стыдился.
Вера открыла глаза и сразу же закрыла их снова, потому что из окна больно светило солнце. Потянулась, хрустнула шеей. Села. Все еще не открывая глаз, пошарила рукой по кровати, но ничего не нашла. Тогда свесила с края ноги, придвинулась к тумбочке. Открыла все-таки глаза, чтобы посмотреть на телефон.
Поверх телефона лежал сложенный пополам листок из Мишкиного блокнота. Вера вздохнула, открыла записку.
«Доброе утро. Надеюсь, ты хорошо спала. Я ушла, потому что ночью нашли труп Голоса,
