Алекс Норк - Не уходи. XIX век: детективные новеллы и малоизвестные исторические детали
Ему вняли.
А Казанцев, глядя туда, произнес:
— Вот вспомни, Андрей, Кавказ — молодечества в казаках немало, на отвагу горазды, но как долго служить и вдали от дома — меняются люди. Да гляди еще, не натворили б чего.
— Верно. А в разведку — лучше нет казаков. И уговоров не надо, сами просятся.
Вспомнил я, батюшка их сходно аттестовал, а еще говорил — казак по истории своей так внутри себя сложен, что кроме небольшой милой родины — станицы, уезда — другое всё чужим понимает, и скоро ему в другом этом месте не любо.
Дядя сказал что-то, пока я отвлекся, да вдруг остановился на полуфразе... оба они смотрели от меня за спину.
Повернув голову, я тоже на мгновенье застыл.
Адвокат.
Улыбка не до конца обозначенная... поза, как вроде у виноватого гимназиста.
Прислуга уже подносила прибывшему гостю стул.
И дядя пригласил его жестом.
Тот, сев, поспешно проговорил:
— Приехал к вам на службу, господин генерал, — и в голосе я уловил непонятную за что виноватость, — помощник мне сообщил — вы тут.
— Милости просим.
Дядя, показав принести еще чашку и рюмку, достал кожаный портсигар.
Адвокат оценил сразу взглядом «марку» сигарок и высказал сожаление, что недавно бросил курить.
Стало очень заметно: он хочет начать, но, как случается от волнения, не может определиться с первою фразой.
Казанцев сделал встречную инициативу:
— Не имеет значенья, что не в служебном моем кабинете, вы изложите, чего желали. Друзья мои тому не помеха?
— Отнюдь. И благодарю вас...
Доставили для адвоката прибор, дядя, проворно наполнив рюмки, предложил, шутливо, сначала выпить за французский народ, способный самый до вкусовых и питьевых изобретений.
Выпили... судя по лицам, коньяк подтвердил сказанное.
— Ну-с, а теперь вернемся к нашим русским делам, — Казанцев показал взглядом, что готов гостя слушать.
Кофе — еще горячий разлитый по чашкам — дарил горьковато-сладкий свой аромат, а я всегда замечал: побуждает он к благодушию и человеческой общности.
— Явился с признательным показанием, господин генерал.
— В чем же оно?
— В вине своей в гибели человека.
— Банкира?
— Да.
Мне сразу показалось — Казанцев не очень поверил.
— Тогда будьте любезны, как можно об этом подробней.
Гость покивал головой и заговорил более уверенным голосом:
— Именно в гибели, а не в убийстве. Покойный находился в напряженных отношениях со своею женой и, как я сообщал уже, признаки были о намерении его разводиться. Однако по моим переосмысленным теперь впечатлениям сопровождалось это сильными его переживаниями — любовная измена жены секретом ему не являлась. Не исключаю теперь, что нервное состоянье несчастного колебалось, сказать так, на грани.
— Однако представилось вам это уже post factum?
— Именно так — иначе вдруг видишь события глядя назад. — Адвокат сделал паузу, а в глазах Казанцева появилось «неказенное», так сказать, выражение. — Как близкий знакомый ко всем троим, — продолжал гость, — ничью сторону я в этом деле не занимал. И беспокойство особенного не испытывал, тем паче что развод между ними сложностью большой не казался, а притязания имущественные супруги были бы для него мало чувствительными.
— То есть вы надеялись на мирный исход и ничего не подозревали?
— Не вполне так, кое-что произошло за два дня до трагического события.
Казанцев от внимания своего к рассказу забыл про сигару, и пепел составил уж треть от ее размера; дядя показал — что лучше стряхнуть.
— Ах... прошу прощения, продолжайте.
Адвокат стал выговаривать медленнее.
— За два дня мы зашли к ней ненадолго на чай...
— Вы и сосед?
— Да. Посидели минут двадцать всего и вместе ушли. Я не сразу даже внимание обратил: в руке, что держала трость, легкое неудобство. На улице попрощались, я сел в экипаж, что такое... тонкая резинка вокруг рукояти, а снизу — маленькая прикреплена бумажка.
Адвокат запустил руку в карман... достал небольшой клочок.
— Вот. Позволите прочитать?
— Конечно.
— Вас-хотят-отравить, — разделяя слова, произнес он и протянул записочку генералу. — Слово «хотят» написано через «а».
Тот взял, отнес подальше от глаз...
— Хм, и коряво, довольно-таки. Та-ак, — он кивнул продолжать.
— Я находился в недоумении и в тот, и в следующий день. Основательным лишь было подозрение, что написано это одной из горничных, и вероятней всего — старшей, как из двух, определенно, менее грамотной. Но зачем кому-то в том доме меня травить? «Недоразумение», думал я, хотя чувствовал — слова этого тут недостаточно. — Адвокат прервался и сделал два глотка кофе, дело подходило к самому главному. — И вот, господа, явившись уже на тот злосчастный обед, в прихожей вижу трость приятеля моего; он и позапрошлым днем был с новою светлою тростью, и вспоминаю тут — я в руках держал его новую трость, рассматривал, когда старшая служанка вышла нас пригласить. А прежняя трость у него была темная, похожая на мою.
— И вы поняли, что предупреждали не вас, — досказал дядя.
— Тут мурашки у меня по спине. Мысль бьется, как в силках птица, а ей выхода нет, только, верите ли, страх охватил. Я уж в зале на втором этаже, говорю — едва слышу свой голос, а злое чувствую рядом где-то совсем.
Дядя проворно налил ему в рюмку.
Тот не заметил:
— И когда все к окну отошли, я последний стоял, а не приятель мой. Бокалы с шампанским вдруг внимание приковали...
— Поменяли? Любовнику жены тот с отравою назначался?
Человек покивал головой.
И обмяк, ощутив после выплеска слабость.
Дядя, налив Казанцеву и себе, поднял, приглашая остальных, рюмку.
Генералу она тоже оказалась нелишнюю — выпив, он шумно выдохнул, и не вполне вразумительно произнес:
— Ох, и чудны дела твои, Господи!
Помолчали.
Захотелось детали всей истории рассмотреть в новом свете, и Казанцев начал «с первого в голову»:
— Почему жена ему сюрприз-то сделала загодя — под окном этот цветочный вензель?
— Потому, лишь, что на другой день отпускала садовника в деревню на свадьбу дочери.
— Тьфу, — только и произнес генерал от обидного объяснения этой «улики».
Адвокат допил большим глотком кофе, и по виду — испытывал сейчас от повинной своей облегчение.
— Посмею указать вам, господа, на один упущенный при следствии факт. Молодая женщина, с приметами жены банкира, покупая книгу во французском магазине, разговаривала с управляющим по-русски; тот понимает и более-менее говорит. Но с чего бы это прекрасно владеющая французским дама отказала ему в любезности говорить на его родном?
— Подставка? — вырвалось у меня.
— И даже предполагаю какая. У сестры покойного я сам однажды видел служанку, ростом, фигурой, цветом волос очень схожую. А лицо покупательницы, как вы помните, прикрывала вуаль.
— Позвольте-позвольте, — генерал сосредоточенно сдвинул брови утверждаясь в какой-то мысли, — но ведь только сестра банкира говорила, что он опасался отравления от жены.
— Разумеется, и не сомневаюсь — она выдумала это уже после его смерти: ведь буде супруга осуждена, к сестре переходит всё состояние брата.
— Но вместе с тем, они были в сговоре, раз служанка сестры разыграла в магазине ту сцену... любопытно, — Казанцев потянулся к совсем исходящей сигаре.
— Возьми, Митя, новую, — пресек его дядя, и коснулся еще одного просившегося вопроса: — Выходит, следовательно, французскую книгу о ядах банкир сам поставил жене на книжную полку. А себе купил некую о том же в немецком магазине? Зачем не воспользовался французской, ведь подсунул ее, не иначе, в последний день или два?
«Да, странно», — именно это цепляло мой ум.
Адвокат качнул головой, раздумывая...
Казанцев искал поднятыми глазами ответа у потолка...
— А вот и не странно, — ответил сам дядя. — Сначала он должен был приобрести книгу для себя и убедиться, что там есть нужный рецепт. А после, для отвода глаз, разыграть ту самую сцену, причем в другом, где не был сам, магазине.
— Ты прав! — Казанцев, наконец, с удовольствием потянул сигару. — Бывает вот: не видишь решения, а оно рядом.
Однако Картина оставалась еще недописанной: какой же именно план осуществить хотел сам банкир и как прознала о нем старая служанка?
На мой этот вопрос сразу взялся отвечать адвокат:
— Жена травит любовника, полагая, подозрения лягут на мужа, но попадается на книге, приметах, платке той покупательницы. Покойный обладал острым умом, господа, и что-то еще, вне сомнений, было у него заготовлено. Вот, например, показания второй горничной — что слышала грубую ссору между женой и любовником. Шустрая она девица, из тех мещаночек, которые за хорошие деньги про что угодно солгут.
— Про ее и сестры покойного в этом деле участие доказать нельзя, — заключил Казанцев. — А ваша сударь вина не знаю, даже, и чем чревата. Самого себя защищать не советую, известного кого-нибудь пригласите.
