Загадка Красной Вдовы - Джон Диксон Карр
– А, Мерривейл! – Доктор поднял темные брови. – Рад вас видеть. Даже при столь прискорбных обстоятельствах. – Он тут же снова стал серьезным, хотя присутствие Г. М. добавило живости его лицу. – Давненько не виделись. Пожалуй, с тех пор, как вы подтвердили мою правоту в деле Грэндеби. И на собраниях Ассоциации не показываетесь.
Г. М. неловко плюхнулся в кресло.
– Да… Ну вот. Я старомоден, Билл. Вот вы идете в ногу со временем и хворями… Черт возьми, да на вас только посмотреть… – Он уставился на свои неглаженые брюки и попытался поправить сбившийся набок потертый галстук. – Вы элегантны и выглядите представительно. Мне этого не дано. Ну да ладно. Вы видели Мантлинга. Что-то не так?
Пелэм моргнул одним глазом.
– Чепуха, старина. Абсолютная чепуха. – Он улыбнулся. – Арнольд говорил, что я ничего не найду, но, похоже, кто-то все-таки настоял… Мантлинг? С этим парнем все в порядке. Легкий невроз, конечно, с которым нам, возможно, придется разобраться, но в целом…
– Ключевое слово – «конечно», – перебил Г. М. – Ответьте на один вопрос. Если бы Мантлинг предстал перед судом и его вина в убийстве брата была бы неопровержимо доказана, вы бы его повесили?
Г. М. лишь едва повысил голос, но Терлейн похолодел. Эти почти неосязаемые шаги, ощущение неуклонного продвижения в тумане расследования – все это породило атмосферу подлинного, не призрачного ужаса. Что-то словно зашевелилось в доме, что-то таившееся здесь с восемнадцатого века. То, что передавалось с кровью из поколения в поколение: от накрашенной старухи, упивавшейся злорадным торжеством над золотыми шкатулками в революционном Париже, до Алана Бриксгема, лорда Мантлинга, уверенно шагающего к веревке за убийство. Холодок страха ощущался в этой комнате почти физически. Это чувствовал даже Пелэм. Выпрямившись в кресле, он аккуратно положил сигару в пепельницу и открыл рот…
– Нет, вы бы его не повесили, – сказала Изабель Бриксгем. – Вы бы его не повесили, правда? – Начав с просительной ноты, она закончила уверенным тоном. – Конечно нет. С ним ведь не может случиться ничего плохого? По-настоящему плохого?
Болезненная и хрупкая, она как будто терзалась внутренней мукой, заставившей ее, вопреки всему, заговорить и избыть гложущую ее тревогу. Вместе с этой решимостью она обрела то достоинство, с которым держала себя прошлым вечером, пока его не сломила смерть Бендера. Терлейн попытался найти слово, чтобы описать выражение ее блеклых голубых глаз. Ошеломленное? Нет, что-то другое. Загнанное? Слишком театрально, с намеком скорее на легкую печаль белых строф, чем на эту горькую искренность. Она стояла, гордо выпрямившись, и серебристые волосы аккуратными волнами окаймляли ее вытянутое лицо. Рот выдавал враждебность, неприятие, может быть себя самой.
– Я услышала, что вы здесь, – сказала она Г. М. и повернулась к Мастерсу. – Мне нужно было увидеться с вами. С ним ведь ничего не случится, правда?
– С Аланом? Обещаю вам, мэм, – спокойно сказал Г. М., – что с ним ничего не случится. Да, я вам обещаю.
Успокоенная его заверением, Изабель опустилась в предложенное им кресло, но, что любопытно, ненависть еще сильнее искривила ее губы.
– Я решила рассказать вам. Не успокоюсь, пока не расскажу. Иногда мне кажется, что я никогда уже не смогу уснуть… Я знаю, кто вы. – Мисс Бриксгем посмотрела на доктора Пелэма. – И догадываюсь, зачем вы здесь. Но сейчас это дело полиции.
Не перебивайте меня, пока я буду говорить то, что должна сказать. Я солгала вам прошлой ночью насчет Гая. Он попросил подтвердить, что был со мной, и я согласилась, потому что мне нравится Гай. Очень нравится. Теперь вы знаете, что его со мной не было. – Она пожала плечами. На ней было черное платье, более тонкое, чем на ее племяннице, из-за чего ее худоба проступала еще явственнее. – Гая убил мой племянник Алан. Я знаю теперь, что он перерезал горло собачке. Я видела нож, которым он это сделал. Нож, не отмытый от крови. Но убить животное – это одно, а убить собственного брата – совсем другое.
Г. М., все это время не спускавший с нее глаз, резко махнул рукой, призывая к молчанию сидящих за его спиной.
– Мэм, вы видели, как он убил Гая?
Ее лицо стало серым.
– Нет, потому что я не осмелилась последовать за ним вниз. Кроме того, я не знала, что он задумал. Но я расскажу вам, что увидела своими глазами.
Прошлой ночью мне не спалось. Такое бывает часто. Когда вам будет под семьдесят, как мне, вы поймете, что чувствует человек, у которого каждая кость легкая, словно перышко, и внутри все горит. Я проснулась от жажды. Я бы отдала все, что у меня есть, тому, кто принес бы мне воды в постель. Не глоток, нет – кувшин. Я понимала, что нужно встать и пойти в ванную. Наконец я поднялась и надела халат, а когда открыла дверь…
– В котором часу это было, мэм? – спросил Мастерс, благоразумно не повышая голоса. – Вы помните?
Однако ж она запнулась.
– Я… не… или… да, я помню. Думаю, помню. У меня на столике светящиеся часы. Было около четырех. В коридоре, когда я выглянула, было темно, но я заметила свет под дверью Алана. То, что я скажу сейчас, покажется вам абсурдным, странным, игрой моего воображения, если вы понимаете… Но вы должны знать это, чтобы понять, что испугало меня до смерти, я не могла даже пошевелиться. В детстве – я была еще маленькой девочкой, когда от черной отравы в той комнате умер мой отец, – кто-то подарил мне на Рождество книжку сказок. Для большинства детей она была бы совершенно безобидной. Но прошло немало времени, прежде чем я стала ее читать, а тогда лишь рассматривала страшные, ужасные картинки. В той сумрачной комнате с живущим в ней ужасом они были для меня реальными. Сказки не казались мне забавными, интересными историями, как для других детей; лес в них был темным, с болотами, как настоящий лес. Ведьмы – злобными тварями, следившими за мной; вино – отравленным; разбойники – не людьми,
