Питер Устинов - Крамнэгел
– Зачем вы зашли так далеко? – спросил Пьютри.
– Не так уж далеко я зашел, – ответил сэр Невилл. – Я всего лишь ускорил свою отставку.
– Напротив. Вы для Белпера гораздо опаснее вне министерства, чем внутри его. Свобода вам заказана, если случится какая-нибудь неприятность, – сказал Билл.
– Какая может случиться неприятность? – спросил сэр Невилл. – Теперь Крамнэгел уже на пути к своим, и дай им всем бог здоровья.
– Мусор благополучно заметен под ковер, – мягко заметил Билл. – Его не видно, но это вовсе не значит, что мусор исчез навсегда. Спросите у миссис Шекспир.
15
Путешествие на борту «Агнес Ставромихалис» не было особенно примечательным с точки зрения морских приключений, поскольку царившая на корабле атмосфера скорее заставляла вспомнить сырые чердаки Достоевского, чем капитанские мостики Джозефа Конрада или паруса Мелвилла. Если бы ржавый корпус судна не раскачивался, отчего Крамнэгела все время тошнило, он и не заметил бы, что находится в море. Еще хуже было то, что любой встречный корабль двигался, казалось, с безмятежной грацией лебедя, в то время как гордость Либерии задыхалась, вздрагивала, изрыгала клубы черного дыма, исчерчивающие небо подобно изломанным ветвям деревьев на картинах японских графиков, и еле ползла. Первый день прошел почти безо всяких событий. К борту корабля подошла моторная лодка и доставила несколько чемоданов, а в обед случился эпилептический припадок у кока Сон И, как раз когда он подавал суп. Крамнэгел мгновенно принял командование на себя: засунул китайцу в рот тряпку для мытья посуды, скрутил его и, прижав к полу, как бешеную собаку, держал до окончания приступа. И только тут обнаружил, что, пока демонстрировал свои познания, почерпнутые на курсах по оказанию первой помощи, остальные съели его обед.
– Надеюсь, вы очень горды собой! – завопил он. Все, как один, кивнули, давая понять, что так оно и есть.
– Они не говорят по-английски, – объяснил капитан.
– Слушайте, а что доставили на борт те чернявые ребята в лодке? – спросил Крамнэгел.
– Я помогаю всем, а не только беглым каторжникам, – последовал любезный ответ.
– Опиум, да? Или героин?
– Можете вернуть свои деньги за проезд и даже еще заработать, если пронесете часть этого добра.
– Через что пронесу?
– Через американскую таможню.
Крамнэгел глубоко вздохнул. Все восстало в нем, все его моральные принципы возмутились, душа бурлила, как кипящий котел. Он даже почувствовал, как горят щеки от благородного негодования.
– Сколько? – Он услышал, как задрожал его голос на слове, глубоко противном душе.
– Потом поговорим.
На второй день путешествия Али Бен Ибрагим пырнул ножом Сервеса, матроса с Мальдивских островов. Мотивы ссоры остались неясными, поскольку языка друг друга оба не знали, но матросы восточного происхождения были убеждены, что Али Бен Ибрагим в своей жертве заподозрил еврея. Али Бен Ибрагима пришлось заковать в кандалы, Крамнэгел оказался единственным человеком на борту, который был способен с этим справиться.
– Я уже начинаю спрашивать себя, что бы мы делали без вас, – рассмеялся капитан во время второго несъедобного ужина.
– Как вы, черт возьми, можете есть это дерьмо?
– Уж не умеете ли вы стряпать, а?
– Лучше во всяком случае, чем ваш кок.
– Может, возьметесь за камбуз? Тогда этого припадочного китаёзу можно будет вышвырнуть за борт.
– Вы что, серьезно?
– Да. Их ведь почти восемьсот миллионов, его никто и не хватится.
Крамнэгел хмыкнул.
– Не нравятся мне ваши шутки.
– Это еще почему? Вы что, никогда не убивали?
– Убивал, конечно. Слушайте, я убил двоих, а может, и больше, но хвастаться тут нечем. Это, позвольте вам сообщить, дело нехитрое. Куда более нехитрое, чем оставить им жизнь.
– Мне нравится ваш подход к делу, – сказал капитан. – Вы, оказывается, вовсе не такая скотина, как кажетесь.
– Чем вы занимаетесь? – неожиданно спросил Крамнэгел. – Такой человек, как вы, мог бы заработать кучу денег в районе борделей любого городишка средней руки. Зачем наживать себе язву, служа капитаном на вонючей консервной банке?
Капитан задумчиво улыбнулся.
– Здесь я хозяин. А в городе? Компромиссы, компромиссы, проценты, взятки, грязь, грязь. И вечно все надо помнить. Кто сколько получает. Да кому это все нужно? А потом – итальянцы. Сицилийцы. Куда ни плюнь. Все только для своих. Это же просто безнравственно – своя лавочка для дядей, тетей, кузенов, братьев. В море все по-другому. – Он усмехнулся торжествующе и высокомерно. – Пусть только какой-нибудь сицилиец сунет сюда свою грязную рожу. Здесь монополия для греков. Сюда я могу пустить дядей и тетей и пустил бы, если бы им доверял. К сожалению, они тоже греки.
– Мэр нашего города, он тоже грек.
– Да? Молодец парень, молодец. А чем вы занимаетесь? Чем зарабатываете себе на жизнь? Просто удивительно, что вас с такой силищей не взяли в полицию.
Крамнэгел почувствовал, что его так и распирает от сознания своей силы и власти, но тут же обретенное вновь умение быть двуличным взяло верх.
– Да я и мертвый бы к этим свиньям не пошел, – прочувствованно произнес он.
– Вот это мне по душе. – Капитан прищурил глаза, как бы оценивая и взвешивая личность собеседника. – А знаете, мы бы с вами могли войти в весьма долгосрочные отношения.
– Какие же?
– Я перевожу наркотики. А вы будете проносить их через таможню и распространять.
– Доход пополам?
Капитан от души расхохотался.
– Что у вас на уме? – спросил Крамнэгел.
– В конце концов, это ведь мое дело, – ответил капитан. – И я принимаю вас в него.
– Принимаете за сколько?
– Беру вас на десять процентов с выручки.
– Десять процентов выручки за девяносто процентов риска? Идите вы…
Третий день в море прошел без происшествий, если не считать того, что глухонемой матрос с Тринидада по имени Икабод Бейнс пырнул ножом старшего помощника, уроженца Брунея, и капитан предложил Крамнэгелу пятнадцать процентов вместо десяти.
– Не пойдет.
На четвертый день кончились кандалы, да и стена, к которой людей приковывали, прогнила настолько, что рухнула, и всех нарушителей дисциплины пришлось освободить.
– Почему бы вам не набрать англоязычную команду, которой хоть управлять можно?
– спросил Крамнэгел, сделав минутный перерыв – он распиливал кандалы, в которые был закован Икабод Бейнс.
– Вы меня что, за дурака держите? Единственный экипаж, который устраивает меня в моем деле, – это люди, не способные общаться между собой. Ясно? Самый лучший матрос – глухонемой, но природа не так уж на них щедра. Я-то знаю, что делаю, поверьте, а моим хозяевам абсолютно безразлично, что и как я делаю, лишь бы я доставлял положенное.
– И что же вам положено доставлять?
– По-разному бывает. В основном смешанные грузы, все, что не берут другие. Перевожу дряхлых коней из Галвестона на корриды в Испанию. Взрывчатку. Всякую всячину.
– Беглых каторжников, крыс и наркотики, – добавил Крамнэгел, отходя.
– Это вы сами сказали, – с довольным видом расхохотался капитан.
К концу второй недели Крамнэгел выглядел так, будто провел в море большую часть своей жизни. Кожа побронзовела, вследствие чего глаза стали казаться более светлыми. Постоянная же работа на свежем воздухе придала его поведению живость – правда, скорее звериную, нежели одухотворенную. Его власть над кораблем была неоспоримой, но в силу характера и склада ума он властвовал над кораблем отнюдь не от собственного имени, а всего лишь представляя своего, достойного всяческого осуждения, хозяина, который сидел на мостике, накачиваясь смесью из сладкого вермута, узо и рецины и распевая под неуверенный аккомпанемент надтреснутой мандолины меланхолические песни, которые греки позаимствовали у турок, хотя никогда в этом не сознаются.
И вот, в один прекрасный день сернистая дымка, обернутая в кокон видимой невооруженным глазом грязи, возвестила о близости цивилизации, а очень скоро вслед за тем показались и нефтяные качалки – ненасытные костлявые куры, беспрерывно клюющие землю. Глубоко, всей грудью вдохнув грязный воздух, Крамнэгел просто расплылся от чувства радости и благодарности. Всего лишь семьсот миль на автобусе, и он – дома. В то же время ему стало окончательно ясно, в чем его долг.
Новый, внешний Крамнэгел сумел адаптироваться ко стольким невероятным внешним факторам и обстоятельствам, что внутренний, настоящий Крамнэгел даже задумывался временами, не подтачивает ли все это вынужденное лицедейство его истинный характер. Спокойствия ради он мирно жил в одной комнате со старым извращенцем и играл роль закоренелого преступника в обществе капитана – этой современной пародии на Улисса. Желая приветить престарелого английского уголовника и потрафить ему, он пристальным, внимательным взглядом обозрел темные от запекшейся крови горизонты американской преступности и поведал незадачливому грабителю банков обо всем увиденном. Он заставил молодых полицейских в патрульной машине ломать себе голову над тем, что им делать с пьяным матросом. Он бродил по шоссе английского севера в остроносых туфлях чикагского гангстера и вошел в литературную историю автобиографическими очерками, которых сам не только не писал, но и не читал, но за которые получил деньги, – и если это не триумф, то что же еще?
