Ричард Касл - Непобедимая жара
Хит улыбнулась:
— Вот теперь ты рассуждаешь, как коп.
Проснувшись, Хит обнаружила, что лежит в постели одна. По привычке детектива она пощупала простыни — холодные. Она нашла Рука в его кабинете, за компьютером.
— Мне стыдно, Рук. Уже в третий раз на этой неделе я встаю позже тебя.
— Лежа в кровати в полном замешательстве и раздражении от этого запутанного дела и глядя, как меняются цифры на часах, я решил действовать по методу детектива Никки Хит. Я встал и отправился поглядеть на Доску Убийств.
— И что нового ты узнал?
— Что на Манхэттене очень шумно, даже в четыре утра. Я серьезно. С ума можно сойти, сплошные сирены и клаксоны.
Никки устроилась напротив Рука в большом кресле, зная, что это лишь предисловие к чему-то важному. У него был вид игрока, на руках у которого оказались все карты. Именно поэтому она всегда обыгрывала его в покер.
— Итак, я сидел и ждал в надежде, что какой-нибудь факт спрыгнет на меня с доски и скажет: «Вот он я, самый главный!» Ничего подобного. И тогда я пошел другим путем. Я спросил себя: «Чего у нас нет?» Ну, то есть, кроме преступника, сидящего за решеткой.
И меня осенило. Наверное, именно поэтому я не смог заснуть — потому что вчера мы говорили об этом деликатном предмете.
— Капитан Монтроз, — произнесла она.
— В точку. Ты сказала, что он всегда учил искать странности, «непарный носок», как говорится. Никки, да он сам и был странностью. Подумай об этом. Он вел себя совершенно не так, как человек, которого ты знала… Как человек, которого знали все вы.
Она пошевелилась в своем кресле, но не потому, что ей было неприятно говорить о Монтрозе, а потому, что она ощутила прилив энергии. Пока Никки не знала, куда клонит Рук, но опыт ей подсказывал, что он задает правильные вопросы.
— Итак, вспомнив об этом, я попытался понять, что же такое происходило с капитаном Монтрозом. Но не смог. А все почему?
— Да потому, что он стал замкнутым и неразговорчивым.
— Верно. Странное поведение. Он недавно потерял жену, дома поговорить было не с кем. Но ты же понимаешь: каждый человек, каким бы невозмутимым он ни хотел казаться, должен с кем-то делиться — если он, конечно, не патологический мизантроп и не королевский гвардеец в Букингемском дворце.
— Отец Граф? — спросила она.
— Мм… возможно. О нем я как-то и не подумал, а сосредоточился скорее на каких-то личных, дружеских отношениях. Друг детства, например, товарищ по закладной.
— Как это?
— Ну, знаешь, такой приятель, которому ты можешь просто позвонить среди ночи, что бы ни случилось, и он без всяких вопросов заложит свой дом, чтобы спасти твою задницу. — По лицу Никки Рук увидел, что она начинает понимать. — Скажи мне, кто самый близкий человек у копа?
— Его напарник, — уверенно ответила Никки и хотела было назвать имя, но Рук опередил ее:
— Эдди Хоторн.
— Как ты узнал об Эдди?
— И ты еще называешь себя подругой писателя? Есть такая маленькая штучка, Никки, называется интернет-поисковик. Я нашел множество ссылок с историями об отваге этой парочки со времен, когда они служили патрульными и детективами. Если бы они продолжали работать вместе после получения золотых жетонов, это была бы по-настоящему крепкая дружба.
— Однако Эдди уволился из полиции и переехал в другой город. — Воспоминание вызвало у Никки улыбку. — Я была на его прощальной вечеринке.
— Шестнадцатого июля две тысячи восьмого. — Он показал на ноутбук. — Замечательная штука «Google».
Рук нажал на несколько клавиш, и принтер ожил.
— Что там, уровень холестерина у Эдди Хоторна?
Рук взял из лотка две страницы и, подойдя к Никки, протянул ей одну:
— Это наши посадочные талоны. Такси из «Ла Гуардии» заберет нас через полчаса. У нас ланч с Эдди во Флориде.
Как только они вышли из здания аэропорта в Форт-Майерсе, Эдди Хоторн подъехал к тротуару на своем «меркьюри маркизе». Он вышел из машины, крепко обнял Никки, и, когда отпустил ее и посмотрел ей в лицо, глаза у нее заблестели так, как не сверкали уже очень, очень давно.
Хоторн отвез их в мексиканский рыбный ресторанчик, расположенный к западу от федерального шоссе 75, неподалеку от Дэниэлс-Парквэй.
— Хорошее местечко, и к аэропорту близко, так что вам не придется потеть, чтобы успеть на обратный рейс, — объяснил он.
Они сидели на улице, за столиком под навесом, защищавшим их от палящего полуденного солнца. Сначала Эдди и Никки вспоминали погибшего друга.
— Мы с Чарльзом служили вместе так долго, что люди смотрели на нас как на одно целое. Как-то я проходил мимо нашего сержанта — один, понимаете, — и вот он смотрит прямо на меня и говорит: «Привет, ребята». — Старый полицейский рассмеялся. — Да, так оно все и было. Хоторн и Монтроз, шип и роза,[102] это были мы, черт побери. — Эдди Хоторна, казалось, больше интересовали воспоминания, чем прекрасная еда, поэтому Хит и Рук просто слушали, наслаждаясь свежей рыбой, зажаренной на решетке, и теплой погодой. Когда разговор зашел о жене Монтроза, лицо старика помрачнело. — Это было ужасно. Никогда не видел, чтобы муж с женой были так близки, как они с Полеттой. Это любого может подкосить, но он… Чарльз стал совершенно другим, он был опустошен, я знаю.
— Вообще-то я хотела поговорить с вами о нем, то есть о том, что произошло за этот год, — сказала Никки.
Бывший детектив кивнул:
— А я и не думал, что вы летели через всю страну ради того, чтобы выпить орчаты.[103]
— Нет, — согласилась она. — Я пытаюсь выяснить, что произошло с кэпом.
— Вряд ли тебе удастся. Это какая-то бессмыслица. — Губы Эдди дрогнули, но затем он выпрямился и усилием воли сдержал себя.
Рук заговорил:
— Вы общались с ним после гибели жены?
— Ну, могу сказать, что пытался — много раз. Я летал на ее похороны, разумеется, а после похорон мы полночи сидели и разговаривали. На самом деле больше сидели, чем разговаривали: как я сказал, я пытался, но он как будто окаменел, вот здесь. — Эдди ткнул себя пальцем в левую сторону груди. — И это понятно.
— Нет ничего необычного в том, что после подобного удара человек чувствует себя так, словно его придавило скалой, — заметила Никки. — Но даже сильное горе отступает, и потом большинство людей выходит из депрессии. После этого ощущаешь прилив свежих сил, пробуждение.
Эдди кивнул своим мыслям.
— Да, верно, а ты откуда знаешь?
Рук легко коснулся под столом пальцев Никки.
Хоторн продолжил:
— И вот где-то три месяца назад он меня удивил: неожиданно позвонил, и мы поболтали. О старых временах, знаете, все такое. Но мы уже сто лет не говорили так долго. Потом Чарльз рассказал, что плохо спит, всю ночь его одолевают разные мысли. Я посоветовал ему заняться боулингом, он просто ответил: «Ага, хорошо» — и продолжил про бессонницу.
Потом он спросил меня: «Эдвард, а тебя никогда не тревожили старые дела?» Я ответил: «Вот черт, приятель, а почему, по-твоему, я ушел из полиции?» Мы посмеялись, но он снова заговорил об этом, словно бередил старую рану. Наконец Чарльз сказал, что все больше и больше думает о работе, о том, что уже не знает, зачем работает, зачем живет. И даже сказал — представь себе, — что уже не уверен в том, что хороший коп. Ты можешь в это поверить?
И вот Чарльз рассказал, что, лежа по ночам без сна, он все думает об одном деле, которое мы вели вместе. Он сказал, что так до сих пор и считает, что мы тогда ошиблись, и чем больше администрация копает под него, тем сильнее ему хочется что-то сделать. Доказать, что он по-прежнему хороший коп, такой, каким был прежде. Я посоветовал ему открыть бутылочку виски, посмотреть прогноз погоды и не думать о всякой чепухе, на что он обозлился. Он считал, что из всех людей я лучше всего пойму его, когда дело касается поиска правды — долга, так он выразился. Я не знал, чем еще ему помочь, предложил выговориться. Чарльз сказал, что никогда не верил в то, что убийцами были наркодилеры. Жертва, судя по досье, никак не могла связаться с таким отребьем и угодить в этот район. А я ответил то, что говорил тогда, во время расследования: наркотики — опасная штука; если они сами тебя не сведут в могилу, то тебя прикончат дилеры. Я напомнил ему свою версию: если это не сорвавшаяся сделка с наркотиками, то ритуальное убийство, совершенное латиноамериканскими бандитами.
Снова это, подумала Никки: универсальное объяснение для любого нераскрытого убийства.
— Но Чарльз, он сказал, что накопал кое-какие сведения и думает, что это было преднамеренное убийство, которое пытались прикрыть. Он заявил, что, по его мнению, мотив — месть. Но все это не важно, — он пожал плечами. — Что нам было тогда делать? Как это обычно бывает — стараешься изо всех сил, а если не получается… идешь дальше и не оглядываешься. Но Чарльз был не из тех, кто бросает нераскрытые дела. — Мужество оставило его, и губы снова задрожали. — Не знаю, может быть, это его в итоге и доконало.
