Рафаэль Кардетти - Свинец в крови
Сара поставила свой стакан на столик. Потом поднялась, взяла куртку, надела ее.
— Вы хотите, чтобы я подала заявление об уходе сейчас же, или подождете до завтра?
— Сара, не цепляйся к каждому моему замечанию. Ты на последнем издыхании, это за километр видно. Я официально даю тебе недельный отпуск. И более того, будучи очень милым начальником, я дарю тебе билеты на самолет. Вот, держи...
Он вытащил из кармана конверт и бросил его на стол рядом с пустым стаканом. Сара не обратила на конверт ни малейшего внимания.
— Плевала я на ваши билеты, комиссар. Отпуск мне не нужен, и точка. Лучше дайте мне работы.
Лопес лукаво улыбнулся и уселся поглубже в кресле. Казалось, ссора доставляла ему удовольствие, что еще больше разозлило Сару.
— Комиссар, вы надо мной издеваетесь. Я ухожу. Найдите себе другую дурочку для следующих говенных расследований!
Она повернулась и пошла к двери.
— Прежде чем меня оскорблять или стрелять мне в голову, — продолжал Лопес, — ты бы хоть посмотрела, куда эти билеты.
Он нагнулся к конверту, вынул билеты и разложил их на столе.
— Ты едешь в Рим. На целую неделю. Я забронировал тебе номер в гостинице в самом центре. Это войдет в служебные расходы, и твои счета из ресторанов — тоже. Обрати внимание, я тебя не прохлаждаться отправляю. Я хочу, чтобы ты покрутилась вокруг Томмазо Д'Изолы и поискала следы его участия в этом деле. Но соблюдай дистанцию, пока я не заручусь международной юридической помощью. Пока судья составит прошение, пройдет несколько дней. Пока что ты будешь просто туристкой, приехавшей посмотреть памятники античности. В случае проблем прикрыть тебя я не смогу.
— Не понимаю. Зачем вы это делаете, комиссар? Зачем вы берете на себя такой риск?
— Я люблю тебя, девочка. Очень люблю, потому что своим поганым характером ты очень напоминаешь мне мою бывшую жену. К тому же я ненавижу, когда мне указывают, как я должен обращаться с подчиненными. Ты не уйдешь с этого дела, пока я сам тебя не прогоню. А этот кретин из министерства может засунуть свои приказы туда, где им самое место. В любом случае, на ближайших выборах его прокатят.
Сара вдруг страшно смутилась.
— Простите, что я так вела себя... Мне не следовало так с вами разговаривать.
— Не бери в голову. Мне не понравилось бы, если бы ты позволила делать с собой что угодно и никак не среагировала. А теперь иди и отдохни. Самолет у тебя завтра, в семь утра. Тебе надо выглядеть свеженькой.
Лопес встал и проводил Сару до входной двери.
— Сара, последнее... — сказал он, открывая дверь.
— Да, комиссар?
— Никому не рассказывай, что у меня на стенах не висят афиши Синатры. Я тридцать лет потратил на создание этой легенды и хочу, чтобы она сохранилась до моего ухода на пенсию. И привези мне достаточно доказательств, чтобы упечь этого мерзавца в тюрьму на пожизненное... В память о Коплере.
Сара кивнула и положила билеты в карман куртки.
— В память о Коплере.
45
Когда я проснулся от телефонного звонка, только-только пробило восемь утра. Еще не придя в себя после вчерашних коктейлей, я не сразу вычислил собеседника.
— Алекс? Хорошо выспался?
— Гениально, — вяло ответил я, узнав голос Тененти. — С сегодняшнего дня решительно отказываюсь от фанты.
Тененти не отреагировал на последнюю реплику. Если она и показалась ему глупой, он ничем не выдал этого. Создавалось впечатление, что он в отличном настроении.
— Я уже еду, — продолжал он. — Я буду минут через десять. Подхвачу тебя перед отелем?
— Черт, Серджо... — простонал я. — Еще рано...
Это была не констатация, а мольба. Разумеется, Тененти не принял ее во внимание. Он заговорил тем нравоучительным тоном, которым отец не решался разговаривать со мной с тех пор, как мне исполнилось двенадцать лет.
— Алекс, сегодня утром у нас много дел. И надо браться за них прямо сейчас.
— Мне бы пару таблеток амфетамина, и я продеру глаза. У тебя ничего такого нет под рукой?
— Нет, но я знаю бар, где варят самый крепкий кофе на свете. Это подойдет?
— Ну, да, — неуверенно промямлил я. — Лучше, чем ничего... Серджо, открой мне твой секрет. Что ты делаешь, чтобы с утра пораньше быть в такой форме?
— А вот ты доживи до моих лет, так и не вспомнишь, когда спал всю ночь. Через десять минут?
— Встречаемся внизу, — закончил я. — Надеюсь, что в твоем баре подают чистый кофеин.
— Да уж лучше, чем какая-то химическая дрянь. До скорого.
Через девять минут, кое-как помывшись и побрившись, я вышел на улицу. Нацепив на нос темные очки, чтобы скрыть синяки под глазами, я всматривался в будущее — в данном случае в волнующий и полный неожиданностей день — с весьма умеренным энтузиазмом.
Тененти, безупречный в наряде покорителя пустынь, в бежевой куртке со множеством карманов поверх льняной рубашки, ждал меня в машине, припаркованной на пешеходном переходе.
Он тронулся с места прежде, чем я успел пристегнуться, и повернул в ближайший переулок на третьей передаче. Машину занесло, мы задели противоположный тротуар, а потом понеслись дальше в том же диком темпе.
Благотворного эффекта душа мгновенно как не бывало.
— Спокойнее... — умолял я. — Я не очень хорошо переношу утренние гонки.
Тененти, не отрывая глаз от дороги, прибавил газу. Я почувствовал горькую отрыжку в горле.
— Спасибо, что считаешься с моими проблемами, — вздохнул я.
— Ты хочешь поскорее услышать то, что я тебе должен сказать, или нет? — спросил Тененти в тот момент, когда стрелка спидометра прошла восьмидесятикилометровую отметку.
С тех пор как я познакомился с Лолой, шантаж такого рода на меня уже не действовал. Я скрестил руки, закрыл глаза и решил подождать, пока Тененти не превратится снова в того апатичного и депрессивного человека, которого я увидел двумя днями раньше в ресторане дона Франческо.
Проехав еще две улицы, он затормозил так резко, что шины заскрипели. Мое лицо замерло в десяти сантиметрах от ветрового стекла.
— Ты всегда так водишь? — возмутился я, извергнув содержимое своего пищеварительного тракта на тротуар.
— Только в тех случаях, когда пассажиру надо протрезветь.
Я не нашелся что ответить. Этот метод, явно почерпнутый из арсенала моего друга Бронко, действительно оказался эффективным. Благодаря насильственному очищению мои кишки пришли в норму.
— Серджо, у меня только одна просьба: в следующий раз будь так любезен, предупреди заранее.
— Тогда будет не так забавно. А теперь тебе нужен стимулятор. Пошли, это рядом.
Мы сели за столик на террасе крохотного бистро. Хозяин узнал Тененти и сразу принес нам две чашечки кофе. Я выпил свою одним глотком. По телу пробежал заряд энергии, что скорее объяснялось фактором внушения, чем тремя миллилитрами жидкости, налитой на дно чашки.
— Хорошие новости? — спросил я, жестом показывая хозяину, чтобы он принес мне еще одну чашку.
— Я звонил моему приятелю-комиссару по поводу твоего отца. Он весь вечер общался со своими знакомыми из министерства юстиции и секретных служб. Ему сказали что-то неопределенное относительно военного госпиталя где-то под Римом, но он еще не уверен. Он будет продолжать наводить справки. Что касается всего остального, то сегодня утром он с курьером прислал мне вот это.
И он протянул мне маленькую записную книжку. На красной кожаной обложке была выдавлена эмблема «Эрмес». В шестидесятые годы выпускали такие книжки на спирали — в них можно было каждый год вставлять новый блок. На обложке, спереди и сзади, виднелось большое темное пятно, глубоко въевшееся в кожу. Мне не потребовалось открывать книжку, чтобы понять, что это такое.
— Не очень-то он осмотрительный, этот твой приятель. Разве это не то, что принято называть вещественным доказательством?
— Она лежала в коробке в архиве. Я обещал вернуть ее, когда она уже не будет нам нужна. Если мы попросим, мой приятель принесет нам и другие личные вещи. Книжка была при Франческе в момент взрыва. Поэтому она в таком состоянии.
Он имел в виду пятно крови на обложке. Крови моей матери. Первое свидетельство взрыва, которое мне было дано увидеть с момента моего приезда в Рим. Наверное, Тененти думал, что это зрелище пробудит во мне горестные воспоминания или вызовет отвращение. Сам он притрагивался к книжке кончиками пальцев, как будто одно прикосновение могло задним числом сделать его соучастником покушения.
Но я, наоборот, прикоснувшись к этой реликвии, испытал определенное облегчение. Смерть моей матери наконец материализовалась в реальность и уже не была просто новостью, напечатанной на пожелтевшей газетной бумаге в разделе «Криминальная хроника».
Я медленно крутил в руках записную книжку. Может быть, на этих страницах я найду объяснение всему. Вся лавина разрушенных судеб сведется к нескольким буквам, побледневшим от времени. Но, при всем любопытстве, от одной этой мысли меня словно парализовало. Прошла добрая минута, прежде чем я решился открыть книжку.
