Рафаэль Кардетти - Свинец в крови
Оперативность Лолы всегда удивляла меня. Иногда даже забавляла. Но в данном случае у меня зародилось предчувствие катастрофы.
— Но, прежде чем разбирать, ты его сфотографировала, я надеюсь? Ты сможешь его собрать, проблем не будет?
Это был чисто формальный вопрос. В глубине души я уже знал ответ. Я просто хотел проверить, до какой степени она способна осознавать собственную глупость.
— Я не уверена, — призналась Лола, поколебавшись минутку. — Ну, просто забыла про фотографии. И не положила пару деталей, они не влезали.
— Итак, наш клиент получит конструктор весом в полторы тонны. Конструктор за баснословные деньги, и при этом неполный, и это ты его ему продала... — напомнил я ей. — И именно ты поедешь объяснять ему все это, когда он потребует, чтобы ему вернули деньги.
— Да ладно, теперь, когда Сэм умер, никому нет дела до этого идола. Даже если он не совсем такой, каким был задуман, это уже не важно. И нечего на меня орать. Надо было самому с этой дрянью разбираться. В конце концов, ты просто был рад, что ее удалось кому-то впарить...
Лола не ошибалась. Если что-то и порадовало меня за последнее время, так это исчезновение идола из галереи. Каждый раз, когда я думал об этом стальном чудище, перед глазами вставало зрелище распростертого за ней тела Сэма. Будь я на месте Лолы, то тоже приложил бы все усилия, лишь бы избавиться от него.
— Ладно, ладно, не заводись... — смягчился я наконец. — Я разберусь с клиентом. Что ты о нем знаешь?
— Что перевод пришел на наш счет в указанный срок и что сумма соответствовала выставленной в счете. Остальное, по-моему, не имеет ни малейшего значения. Иными словами, он тебя не обманул. У него большая коллекция итальянского искусства семнадцатого века и несколько хороших современных вещей, которые он время от времени одалживает музеям или институтам. Не представляю, чем могла его заинтересовать работа Сэма. У этого типа есть два Шагала и один Ротко.
— Сэм Бертен — один из выдающихся художников второй половины двадцатого века, — процитировал я. — Во всем мире известна его способность...
— Я знаю каталог наизусть, — перебила меня Лола, — я сама его писала. Шагал, Ротко, Бертен: найди лишнего, Алекс.
— Если повезет, клиент даже не вскроет ящики, а его наследники отправят их прямиком на свалку.
— Будем надеяться. Что ты собираешься делать сегодня вечером?
— Я совершенно без сил, — вздохнул я. — Думаю, что просто посмотрю телевизор.
— Ну, тебя все так же тянет к красивой жизни. Ладно, оставлю тебя в покое. Но ты не забудешь про аэропорт послезавтра, а?
— Не волнуйся. Пока.
— Пока, лапуля, — бросила Лола и повесила трубку.
Я не успел сказать ей, насколько меня коробит такое обращение. Мой вопль злобы затерялся в недрах телефонной сети, а кулак моего соседа углубился в стенку еще на пять сантиметров.
— А, чтоб тебя, сволочь! — заорал я и тоже стукнул по стене.
Поняв, что он имеет дело со сторонником применения грубой силы, сосед сразу успокоился. Я так часто общался с психопатами, что в случае необходимости сам с легкостью становился одним из них. Несмотря на очевидные неприятности, связанные с подобным превращением, у него имелись и некоторые заманчивые преимущества, в тонкостях которых я мало-помалу начинал разбираться.
Когда приступ бешенства утих, мне снова захотелось выпить. Я открыл мин-бар, достал из него баночку колы и два мерзавчика виски, смешал все это в стакане и выпил залпом. Потом закрыл глаза и стал ждать, пока спиртное растечется по моим жилам.
Я сразу же почувствовал себя лучше, но мысли о Дориане по-прежнему крутились в голове. Я повторил эксперимент с двумя порциями водки, на сей раз влив в них полбанки фанты. Несмотря на чудовищный вкус, эта смесь оказалась эффективнее предыдущей.
Мои конечности стали тяжелыми и ватными. Мозг постепенно последовал их примеру и отключился.
Дориан вернулся в дебри, откуда ему никогда и не следовало бы выходить.
Я грохнулся на кровать прямо в одежде и потратил последние силы на то, чтобы дотянуться до телевизионного пульта. Передавали репортаж, посвященный неминуемой кончине Папы Римского. При моей усталости меня больше устроил бы хороший фильм или концерт, например «U2» или Спрингстина, но мне не хватило мужества переключить программу.
К счастью, интрига оказалась достаточно простой, примерно на уровне какого-нибудь вечернего пятничного телесериала. Даже несмотря на критический уровень алкоголя в крови и бурление в кишках, вызванное фантой, я понял основное.
Итак, после последнего инфаркта понтифика Ватикан стоял на ушах. От его личных врачей, до сих пор хранивших молчание, теперь стали просачиваться тревожные слухи.
Человек, которого считали неуязвимым, переживший огнестрельное ранение, бессчетные падения с лыж, рак поджелудочной железы, к тому же долгие годы страдавший паркинсонизмом, находился на грани смерти из-за банальной болезни сердца. Уже сутки он лежал в отделении реанимации в состоянии искусственной комы. Ведущая программы просила всех телезрителей молиться за Его Святейшество, так как, с точки зрения врачей, надежды уже не оставалось.
Я бы мог дать совет: ввести двойную дозу водки в жидкость для перфузии, чтобы он мог безмятежно воспарить к ангелам.
За кулисами Ватикана все более быстрыми темпами шли приготовления к избранию преемника. Заранее написанное коммюнике с официальным извещением о смерти лежало на столе кардинала-камерленго в ожидании момента, когда перестанет биться сердце понтифика.
Закрытая для туристов Сикстинская капелла готовилась принять конклав, на котором кардиналам предстояло назвать нового Папу. Претенденты на высший пост суетились вокруг своих наиболее влиятельных коллег. Они подсчитывали и пересчитывали возможные голоса, возобновляли старые связи, напоминали об оказанных услугах, угрожали потенциальным противникам страшной местью.
Имя одного из претендентов на Святой Престол повторялось чаще других: если не случится ничего непредвиденного, выбор кардиналов скорее всего падет на монсеньора Марини, самого молодого священнослужителя, когда-либо удостаивавшегося кардинальского пурпура. Его судьба казалась предрешенной. Ему оставалось только терпеливо дожидаться кончины нынешнего обладателя высшего сана.
Марини воплощал в себе будущее Церкви. По общему мнению, только он мог вывести ее из того маразма, в который она погрузилась в царствование нынешнего Папы. Будучи приверженцем старых доктрин, тот противостоял всем переменам конца двадцатого века.
Его консерватизм в вопросах секса и морали превратил Церковь в мертвый организм, оторванный от общества. Она, как и он, находилась на искусственном дыхании и спокойно агонизировала под роскошной лепниной ватиканских сводов.
Церковь нуждалась в новом пастыре, и таким пастырем мог стать Марини. Только он один смог бы вдохнуть новую жизнь в это учреждение, дрейфующее в никуда. Только он один смог бы обновить устаревшие догмы, вложить новый смысл в веру и привлечь паству на пустующие скамьи храмов.
Ибо этот энергичный пятидесятилетний мужчина, обязанный своей карьерой многочисленным талантам, безупречной деятельности и врожденному чувству дипломатии, был открыт для новых веяний. Его весьма откровенные критические высказывания по поводу косности коллег заставляли многих из них скрипеть вставными челюстями за обедом в трапезной Ватикана.
Марини располагал и еще одним качеством, дававшим ему неоспоримое преимущество перед всеми соперниками. Провидение сочло нужным одарить его чарующей улыбкой и спортивным телосложением, которое он день за днем совершенствовал в тренажерном зале, устроенном в подвале частной резиденции высшего духовенства.
Умело пользуясь своими природными данными и поразительной находчивостью, Марини за несколько лет превратился в настоящую звезду средств массовой информации. Любое его выступление по телевидению било все рекорды по числу зрителей.
Не удивительно, что своим успехом он был обязан, прежде всего, женщинам. По данным разных исследований, около семидесяти двух процентов телезрительниц моложе пятидесяти лет знали его имя и как он выглядит. Среди гомосексуалистов, как правило, мало разбирающихся в вопросах религии, таковых было около пятидесяти процентов. Еще никогда ни один священник не вызывал такую симпатию в столь разных слоях общества.
В случае избрания Марини католическая церковь обрела бы вторую молодость. Впрочем, ни женщины, ни голубые не принимали участия в голосовании конклава. После того, как двери Сикстинской капеллы закроются за кардиналами, ни изучение конъюнктуры рынка, ни опросы общественного мнения уже не будут играть никакой роли. Марини придется убеждать сборище старцев доверить ему ключи от Ватикана. Точка еще не была поставлена.
