Владимир Кайяк - Следы ведут в прошлое
Себя Дирик считал хитрым и находчивым командиром: он никогда не принимал боя с превосходящими силами противника, и оттого ему удавалось сохранять свой отряд почти в полном составе до этой осени — второй послевоенной осени. Он считал, что поступает разумно, организуя нападения лишь на отдельных советских работников и уж, во всяком случае, не больше чем на двоих-троих сразу.
Банда Дирика скрывалась, перемещалась и нападала в пределах трех уездов. В каждом из этих уездов у нее была заранее оборудованная база в лесу, свои связные и помощники, благодаря которым Дирик примерно знал, когда и где происходят совещания коммунистов и активистов, что там говорят и решают. На большие собрания банда Дирика не нападала, гораздо вернее было подкараулить в удобном месте машину уездного комитета, милицейский мотоцикл, какого-нибудь комсомольца или секретаря местной парторганизации... Убить и тут же скрыться, проскочить по знакомым тропкам на другую базу, отсидеться там в полном бездействии, выждать, готовя в тиши планы новых налетов. Дирик казался неистощимым на такие планы, неистощимой была и его ненависть к Советской власти; так же настроены были и все его подчиненные. Преданность этих людей не внушала сомнений — ни для кого из них не было возврата в мирную жизнь. Дирик был убежден, что гораздо надежнее, чем любовь и дружба, людей связывает пролитая кровь.
Такая неудача! В одной из волостей народ собирался справлять Октябрьскую годовщину. Дирик узнал, что на торжественном собрании пойдет речь о создании первого в уезде колхоза; на собрании, помимо секретаря уездного комитета, будет присутствовать представитель из Риги. Сорвать это собрание Дирику было не по зубам, зато связной сообщил, что секретарь и столичный гость на рассвете поедут обратно по такой-то дороге.
Утро было туманное, хмурое. Банда ждала в засаде. Долгожданная машина приближалась медленно, огни фар нащупывали путь в туманных сумерках. Дирик подал знак, и перед машиной поперек дороги повалилась ель. Дирик крикнул, чтобы сдавались без разговоров. Дверца машины отворилась, вышли двое с поднятыми руками... И в то же мгновение случилось невероятное: из машины застрочил пулемет, а те двое бросили по ручной гранате и залегли в кювет.
Дирик понял, что попал в западню, что его план разгадали. Без сомнения, в машине сидели не те люди, которых он выслеживал, а опытные бойцы. Времени на раздумывание не было. Вслед за «газиком» подъехала вторая машина, грузовая, из нее выскочили солдаты и, пригнувшись, бросились в придорожный лесок. Дирику оставалось только дать приказ к отступлению, но оторваться от нападающих было уже невозможно: людям Дирика был навязан бой... Два дня продолжалось преследование, они уходили из одного окружения, чтобы очутиться в новом кольце, и Дирик терял одного парня за другим...
Дождь барабанил по тесовой крыше; монотонный звук успокаивал, нагонял сон, но жгучая горечь воспоминаний не давала Дирику уснуть. Вот он валяется на соломе по чужим сараям, командир, потерявший всех соратников, потерявший их по своей же вине, из-за собственной ошибки. В трусости Дирик не мог бы себя упрекнуть, нет, он не бросал парней на произвол судьбы, чтобы спасти свою шкуру. Он бежал лишь, когда был убит последний из его людей. Вернее, этот последний был тяжело ранен и мог попасть в плен живым, поэтому Дирик сам застрелил его. Когда он потом, пригнувшись, бежал по соснячку-подростку, со всех сторон визжали пули, и если ни одна не задела его, так только потому, что ему чертовски повезло.
А потом его укрыла темнота, в темноте Дирику удалось оторваться от преследователей. Лесную тишину уже не тревожили их шаги и выстрелы. Дирик постоял, прислушался, затаив вырывавшееся с хрипом дыхание. Хотелось только повалиться на мох и уснуть, но этого нельзя было делать, надо было пройти еще несколько километров, запутать следы и потом идти к убежищу, давно подготовленному, но еще ни разу не использованному. Теперь об этом убежище не знала ни одна живая душа, кроме Дирика: те, с кем он строил его, погибли.
Вставало серое утро. Измокший лес был мрачен. Беглец уже перебрался через болото, осталось продраться сквозь молоденький ельник, и он будет у цели.
Дирик остановился перед бункером, раскидал хворост, закрывавший дверь, и вошел. Прежде всего сбросил мокрую обувь и одежду. Промозглый холод... Дирик зажег свечу, закутался в одеяло, взял бутыль самогона. Мысли путались. Он решил поесть — в бункере был запас консервов, — выпить самогонки и лечь. Но откуда-то вынырнула другая мысль — взорвать бункер, взлететь на воздух вместе с ящиком гранат, стоявшим на полке.
Дирик вздрогнул, таким непривычным было для него желание умереть. Уж не с ума ли он сходит? Надо что-то немедленно предпринять! Не думая больше о еде, Дирик вышиб пробку и стал пить прямо из горлышка. Самогон был крепкий, добрый, наверно, горел бы, если поднести спичку. В бутылке еще оставалось больше половины, а он был уже пьян — не мог потом вспомнить, как оставил бутылку, как погасил свечу, лег на нары и укрылся.
Дирик чувствовал, что дрожит; все его большое, сильное тело дергалось, изо рта вырывались хрипы, рычание, всхлипывания. В жизни Дирик не плакал, он не понимал, что с ним творится, только испытывал мучения, не заглушаемые даже алкоголем. Отчаяние, ненависть, ужас? У мучений этих не было имени, но они были чудовищны; если б Дирик попытался им противиться, его б, наверно, наизнанку вывернуло... В конце концов, как рухнувшая стена, глухое, слепое забытье свалилось на пьяного человека.
Дирик проснулся в сумерках, поморгал глазами, пытаясь сообразить, где он и что с ним было. Бой... Бегство... Возвращение к жизни было безжалостным, и Дирик опять зажмурил глаза, но спасительное забытье не возвращалось. Открыв глаза, он увидел, что дверь бункера раскрыта, в верхней части узкого четырехугольника на сером небе чернела сетка ветвей, внизу, на пороге, шевелился живой клубочек... На земле сидела белка.
— Брысь! Разгуливает, зараза, будто я уже сдох, — пробормотал Дирик, еле ворочая распухшим языком. Звереныш взмахнул пышным хвостом и вмиг исчез. — Нет, черт дери, я еще жив и буду жить! Я им отомщу! За каждого из моих парней уложу по десятку ихних, а за последнего, которого самому пришлось добить, — сотню...
Он сел, качаясь от слабости; голову сдавливал невидимый обруч, под ложечкой жгло. Пить... Дирик сполз с нар, тупо поглядел на мокрую одежду, отшвырнул ее ногой и выругался. Мучила жажда, а воды в бункере не было. Дирик закрыл дверь, зажег опять свечку, покосился на ящик с гранатами, потом стащил его с полки и сунул под нары — с глаз долой: в голове был прежний сумбур. Может, выпить оставшийся самогон, чтобы совсем перестать думать? Нет! Теперь-то он сначала поест.
Поев, Дирик развесил одежду, а потом опять выпил самогонки и уснул.
Теперь он проснулся утром от нечеловеческой жажды; надел все мокрое, выполз из бункера, дотащился до болота, привалился к первой же ямке и пил, пил гнилую рыжую воду, пока не затошнило.
Вернувшись в бункер, Дирик сел на нары, и сапог задел обо что-то; нагнулся, посмотрел — ящик с гранатами! Ящик пугал — притягивал и пугал, от него надо было избавиться. Дирик вынес ящик, свалил в елочки, забросал брусничником, мхом и хворостом. Вернувшись в бункер, Дирик дрожал с головы до ног, как после долгой, невообразимо тяжелой работы. Не хотелось разбираться в себе, и он опять схватился за бутылку. Опьянение, сон...
Сон и покой длились недолго; был еще день, когда Дирик открыл глаза. На этот раз он сел на нарах бодро и упруго, с таким чувством, будто надо сейчас же куда-то идти, что-то делать, нельзя мешкать ни минуты. Но куда идти, что делать? Торопиться было решительно некуда, его нигде не ждали, больше никогда ждать не будут. Ха, ждать — не дай бог, чтобы его кто-нибудь ждал, это может быть только враг, только смерть!
Дирик крепко сдавил ладонями голову и сидел, раскачиваясь вперед-назад, силясь думать не о прошлом, а о будущем. Потом встал — вспомнилось, что в бункере оставлена кое-какая одежда. Выбирать особенно не из чего было, и все-таки ни за что не хотелось надевать то, что на нем было раньше, — казалось, в другой одежде он почувствует себя другим человеком.
Переодевшись, Дирик и впрямь приободрился; он вычистил и смазал автомат и при этом отметил, что его нервы действительно не в порядке: стоило взглянуть на оружие, как у него начинались галлюцинации — ему слышались выстрелы, визг пуль, виделось, как вблизи падают люди, перед глазами мелькали эпизоды недавно пережитой борьбы, точно кадры кинофильма. Проклятый бред, и ведь не бросишь оружие, как эту мокрую одежду!
Дирик сделал над собой усилие, перестал метаться по бункеру, собрался и вышел. Замаскировал дверь, обдумал, куда пойти. Продираясь сквозь ельник, он обо что-то споткнулся. Ящик с гранатами! Увидев его, Дирик облился потом. Что это за дьявольщина? Казалось, ящик с гранатами его преследует; надо было наконец от него избавиться. Дирик поднял его и потащил. На краю топи он облюбовал бездонное, широкое окнище, наполненное водой, и опустил туда ящик.
