Вы всё перепутали - Яцек Галиньский
Но соблазнительнее всего для меня был парик красивого ярко-рыжего цвета. Мне было интересно, будет ли он мне к лицу. К сожалению, мне не удалось даже взглянуть, потому что внезапно замок в двери заскрежетал. У меня не было времени спрятаться, поэтому, сидя на кровати, я от стыда отвернулась к стене.
Широкий открыл дверь, и наступила тишина.
– Извините, я ошибся номером, – сказал он наконец.
Я услышала его шаги. Он вышел, но сразу вернулся.
– Я здесь кое-кого запер! Где она?!
Он был в ярости. Заглянул под кровать и в ванную.
– Вот ведь вредная старуха! – крикнул он.
– Только не старуха! – Я машинально запротестовала.
Черт возьми! Снова та же ошибка!
К сожалению, он не остолбенел. Наоборот. Он взбесился. Таким я его еще никогда не видела. Он двинулся на меня, и я инстинктивно схватилась за шкафчик. Широкий дернул меня так сильно, что шкафчик упал, и мы, борясь, вывалились в коридор. Стыд какой.
Широкий совершенно потерял контроль над своими эмоциями. Он не оставил возможности для переговоров. Когда я хотела расцарапать ему лицо, он толкнул меня к противоположной двери, и она – к моему удивлению – очень легко открылась. В баню все эти интеллектуальные пути решения, раз можно без проблем выбить дверь.
Дверь напротив была вся в красочных, привлекающих внимание табличках: «Рай для мужчин», «VIP-пакет», «Полный экстаз», «С нами забудешь обо всем на свете», «Полная конфиденциальность, жена ничего не узнает!!!». Изнутри доносились чудовищные звуки:
– Мочи его!
– Убегает!
– Лови, а то смоется!
– Поймал! Давай!
– Вот это да! Отличный выстрел!
– Жив?!
– Вроде нет!
– Я занял позицию! Давай мне следующего!
Я толкнула дверь таинственной комнаты, готовая к худшему, но такого я не ожидала! В жизни не видела ничего отвратительней! Молодые, здоровые мужчины. Образованная элита цивилизованной европейской нации: судебный пристав, с которым я не так давно познакомилась при выселении старушки, и должник, который нас клял на чем свет стоит. Они должны служить примером для других. Хотя бы собственным детям. А они – что?! Развалившись в больших креслах перед огромными экранами, играли в приставку!
– Больно! – вдруг простонал Широкий.
– Мне тоже, дорогой, поверь мне, – заверила я его. – Такое не забудешь. Отразится на психике.
– Не это, сука! – завыл Широкий, корчась от боли. – Я лекарства потерял!
Я посмотрела на него. Он стоял, прислонившись к стене. Держался за бок. Сжатые зубы, зажмуренные глаза. Со лба капал пот. Ему нужна была помощь. Я быстро вернулась в свою комнату. Бардак на полу. Пролитое вино, разбитый бокал, открытая баночка кетонала и разбросанные синие таблетки. Этого бы не случилось, если бы Широкий так не метался. Ему явно нельзя было нервничать.
Я собрала все, что нашла, и вернулась в коридор.
– Давай! Я больше не могу!
Он проглотил целую горсть.
Пристав вышел в коридор.
– Вы были правы, – обратилась я к нему.
– В чем?
– Вы пригрозили, что в следующий раз, когда мы увидимся, я очень сильно пожалею! Вы были правы. Мне очень жаль, что я увидела вас в этой комнате!
– Вы ничего не видели, – серьезно сказал он. – У меня очень высокая должность. Это не должно попасть в газеты.
– Хорошо вас родители воспитали!
– Меня воспитывала бабушка.
– Значит, не справилась со своей задачей.
– А что с ним? – спросил должник, указывая на Широкого.
Откуда же мне знать, что с ним случилось?! Я что, врач? Расхаживаю по коридору в белом халате и раздаю медицинские советы направо и налево?
Однако с ним действительно что-то происходило. Именно такими могли быть обстоятельства того убийства. В такой момент с Широким можно было делать все, что угодно. Принести, вынести, пройти мимо. Он молчал о приступах боли. Молчал о болезни. Очень правильно. Кому нужен бракованный качок?
– Вам чем-нибудь помочь? – спросил его судебный пристав.
– Не нужно. Я в порядке, – выдохнул Широкий. – Я немного отдохну, и все пройдет. Заберите меня отсюда.
– Давайте выведем его на воздух, – предложил должник.
Они взяли Широкого под руки и потащили к лифту. Я последовала за ними.
– Странно я себя чувствую, – прохрипел Широкий. – Что-то не так.
– Почему ты так думаешь? – спросила я.
– Откуда ты взяла эти таблетки?
– Как откуда? Из той комнаты, в которой ты меня запер.
– Ты все перепутала!
– Ты что имеешь в виду?
Он опустил глаза. Я проследила за его взглядом. Казалось, что у него в брюках был единорог.
– Ой, мамочки, как тебе не стыдно!
– Какого цвета они были?
– Хватит ко мне придираться, просто скажи своей шефине, что ты болен, и начни лечиться!
– Я убью тебя!
Мы уже были на улице, когда он схватил меня за шею и попытался задушить. У меня глаза чуть не вылезли из орбит, потому что я увидела, как два приличных на вид молодых человека в очках подошли к моему самокату и, глядя то на свои телефоны, то на самокат, начали с ним возиться. Я шлепнула Широкого по плечу и глазами показала на самокат.
– Что? – спросил он.
– Мой самокат, – просипела я.
– Отвалите! – крикнул он тем двоим, хотя сам был не в лучшем состоянии.
Они оставили мой самокат, но уже на Свентокшиской улице подошли к другому. Средь бела дня!
– Ты убьешь меня, как чистильщика? – спросила я, хотя это мне удалось с трудом.
– Я ничего ему не сделал! Я не знаю, что случилось!
– Знаешь, просто не говоришь, потому что не хочешь признавать, что болен! Потому что боишься увольнения!
Он был очень ослаблен. В противном случае я бы погибла довольно быстро. Я решила не сдаваться. Хотя речь шла о футболе, а не о борьбе, но и то и другое – спорт, поэтому я применила правило, что лучшая защита – это нападение. Я также схватила Широкого за горло. Либо он, либо я!
Он выглядел неважно. Глаза налиты кровью, пена изо рта. Но мне тоже стало не хватать воздуха. Тем не менее я со всей силой сжала руки на его шее.
– Кто его убил? – задыхаясь, произнесла я из последних сил.
В голове шумело. Затем шум заглушился другим звуком. Завыванием сирены. Он становился все громче и громче. Ноги у меня подкашивались, но я отчетливо чувствовала, что Широкий стремительно слабеет, причем резко.
– Я не знаю. Наверное, кто-то был в доме. Я не видел. Меня оттуда забрал отец, – сказал он, потом застонал, наклонился в сторону, покачнулся, выпучил глаза и рухнул на землю как бревно.
Я посмотрела на свои
