Счастливая земля - Лукаш Орбитовский
– Что это для меня означает? – спросила Лидия.
– Если мой диагноз подтвердится, а скорей всего, так и будет, то вы пробудете в больнице максимум неделю. Зато реабилитация займет некоторое время. Пациент с эндопротезом учится всему заново, почти как ребенок.
– И правда. Старый человек чертовски ребенка напоминает.
Какой же твой цвет, сукин ты сын, думал Кароль. Ну, какой? Он представил себе ауру Моросиньского в виде змеиной кожи, наброшенной на спину. И все на этом.
Он видел ауры только тех людей, которых любил.
9
Мейлы перестали приходить уже много недель назад, а телефон молчал, и Кароль начал сам обзванивать, сперва знакомых, а потом и незнакомых, и под конец уже набирал номера подряд во всех известных ему редакциях и издательствах. Везде слышал одно и то же – работы стало меньше, денег стало меньше. Он отложил телефонный аппарат под монитор и лишь изредка на него поглядывал.
Разместил объявление. Еще студентом он написал несколько дипломов и курсовых. Решил, что может к этому вернуться. Сформулировал неоднозначно, так, чтобы никто к этому не придрался. И тут же пожаловался Нике, что сделал ошибку. Те дурни, что неспособны написать и фразы, просто его не поймут. По мнению Ники, он мог бы поискать настоящую работу. Сразу же спросил, в чем заключается такая настоящая работа и чем она отличается от того, что он делает сейчас.
– Настоящая работа приносит настоящие деньги, – ответила она. Кароль нахохлился в своем уголке, так что она присела рядом и добавила, что прекрасно его понимает, потому что он привык к комфортной жизни, которую трудно оставить.
– Я мог бы работать в баре, но это ночная работа. Не каждую ночь, конечно, но все-таки.
– Ты думаешь, это и есть настоящая работа, котик?
– Я же ничего не умею. Мог бы попробовать читать лекции, но это с сентября.
– А летних курсов разве нет?
За спиной Ники выросла тетка. Доковыляла до кресла. Сказала, что не позволит, чтобы Кароль, которому она все же дала образование и выпустила во взрослую жизнь, наливал водяру алкашам в четыре утра. Он не по этой части. Ника ответила, что заказы кончились и ничто не указывает на то, что они появятся снова. Люди такие глупые. Лидку бросило на кресло:
– Вам деньги нужны? Так у меня же есть деньги, боже святый!
– Тут речь не о деньгах.
– Дак а о чем же? Вот заладили об одном, монетки-бумажки, будто меня нету или вам не хватает. Кароль барменом! Вот те раз. Ему тридцать лет!
Кароль слушал и не отзывался. Постукивал по корпусу телефона и следил взглядом, как красный язык ползет вверх по ноге Ники. А Ника вцеплялась ногтями в джинсы и говорила, что в нормальной работе нет ничего дурного и ее знакомый стал опросчиком, хоть ему уже сорок три года, двое детей и проблемы с сердцем. Но тетку было не сдвинуть.
– В этой семье никто не будет работать в баре.
– Почему ты позволяешь это? – Ника встряхнула Кароля. – Скажи что-нибудь! Обматери ее, обматери меня, сделай хоть что-нибудь! Хочешь работать в сраном кабаке или мы затягиваем пояса? Кароль, будь мужиком, возьми себя в руки!
Кароль не ответил. Он уставился в телефон, а Ника толкнула его сильнее, словно хотела повалить наземь. Она посветлела и стала нечеткой. Женщины переругивались, в комнате назревал шторм. Загудел телефон.
Он принял звонок и минуту разговаривал, заткнув пальцем второе ухо. Повесил трубку и улыбнулся. Ника уже успокоилась. Объясняла, что просто беспокоится. Кароль надел наушники и прибавил звук.
10
Девушка пригласила его за столик снаружи ресторанчика и сказала, что узнала его по необычно переброшенной через плечо сумке. Спросила, что он будет пить. Выбрал пепси. У нее были огромные деревянные серьги, глаза как у совы и волосы цвета сосны. Они немного поговорили о том, что люди в таких ситуациях узнают друг друга по чему угодно. Надо внимательно смотреть, сказала она, и Кароль заметил, что на правой руке у нее не хватает двух пальцев.
– Смотри, если надо, – бросила она. – Все сперва пытаются не смотреть, потом все равно смотрят, а потом привыкают. Брат раздробил мне ладонь, когда мне было четыре года. Достаточно? О чем ты хочешь еще спросить?
Кароль извинился и хотел уйти, но Третья сказала, что пошутила. Он ковырял каблуком гравий. Под зонтиками с рекламой пива «Живец» склонялись неуверенные в себе влюбленные. В ближайшей подворотне торговали зарядными устройствами и картриджами для принтеров. Кароль сказал наконец, что зачем так напрягаться, им же не бомбу вместе делать.
– Ты не знаешь пана Фалду, и поэтому я встретилась с тобой тут. Лучше не говори ничего, если не спросят, и ни в коем случае не шути. Не говори, что тебе нравится дом. Дом не нравится никому. Как войдем, сними обувь. Дай ему документы, если попросит, а он наверняка попросит, будь уверен. В такси подумай над значением слова «уважение». Потом представь себе, что ты в церкви. Держи хвост пистолетом, заработаешь по-человечески.
– Ты не сильно в восторге от этого типа, ага?
– От Фалды? Я пана Фалду нормально люблю, вдобавок эти инструкции от него. У пана Фалды высокоразвитое самосознание, но об этом ты тоже лучше ему не говори.
За живой изгородью машины двигались рывками, а пешеходы медленно и сонно, поминутно останавливаясь, словно бы в удивлении, где же это они оказались. Некоторые разворачивались, сталкиваясь с другими. Чемоданы проезжали по ногам. Кармелитскую наискось пересек разносчик пиццы, провожаемый сигналами машин и бурчанием стариков. Третья спросила, готов ли он, обратной дороги не будет. Кароль повторил, что на то, чтоб делать бомбу, он не подписывался, а Третья просто кинула полсотни на белый стол и встала. Остановилась на краю скверика, спросила:
– Идешь или нет?
11
Третья сказала, что она левша, в чем усматривает специфическую иронию судьбы. Фалда специально для нее купил тачку с автоматом, хотя сам их не выносит, по его мнению, автомат убивает весь смысл вождения машины. Они помчались по улицам, а Кароль думал, на что же он соглашается и кто эта девушка.
Проехали высокие здания на Видоке и комплексы домов на две семьи чуть дальше. Какое-то время двигались в сторону Забежова. Третья резко поворачивала, и Кароль уже не представлял, где находится. Он снял свитер, рубашка липла к его спине. Хотел, чтобы Третья сделала попрохладней, но не знал, как попросить об этом. Влетели в рощу, деревню и густой лес, где стволы были помечены белой краской. Старая дорога сменилась новой, и Третья сказала, что пан Фалда отремонтировал участок дороги к себе и хочет ремонтировать дальше.
Стена перед ними, с открывающимися внутрь воротами, могла бы окружать тюрьму. На паркинге каждое место было подписано именем. По саду бродили фазаны, стаи уток ныряли в зеленых водоемах. Дворец рос из белой скалы, усыпанный башенками, арочными окнами и балкончиками, на которых с трудом уместился бы человек. В путанице острых крыш нашла себе место большая терраса с бассейном. Третья забрала у Кароля телефон, а сумку велела оставить в машине.
В коридоре сидел молчаливый гигант, его товарищ тягал штангу в тренажерном зале, что был виден в конце бокового коридора. По ковру вились золотые жилки, а у стены стояли розовые и бледно-зеленые вазы, над которыми скрещивались топоры, сабли и булавы. Третья долго вела его цветным лабиринтом, словно хотела, чтобы он заблудился.
Комнаты соответствовали временам года. В зимней на белом столе стоял компьютер Apple, лето велело обтянуть мебель желтоватым плюшем и открыло солнцу застекленную крышу. Они проходили мимо смуглых молодых людей в тренировочных штанах и их более светлых коллег, наливающих «Ред Буллы» в тяжелые стаканы. Играла сентиментальная музыка, и Кароль пытался обнаружить где-либо источник звука. На стеклянных столах лежали черные предметы обтекаемых форм, предназначения которых он не смог отгадать.
Третья указала ему на туалет и велела тщательно вымыть руки. Он пялился
