Счастливая земля - Лукаш Орбитовский
У дверей старых магазинов выставляли лотки с овощами, старички возвращались в захламленные квартиры, неся наборы овощей для супа, озабоченные молодые отцы тащили тонкие пакеты, а между пальцев у них торчали листочки со списком покупок. Крыши домов, взбирающихся по склону, складывались в подобие щербатых ступеней. Крутыми улицами неслись грязные стаи котов.
Город выглядел так, словно возрождался после какой-то таинственной катастрофы. Можно было бы подумать, что комета задела его своим хвостом. На Лимановского зияла огромная дыра, в которой торчали остатки раскопанных стен. Ковш экскаватора застыл глубоко в земле, экскаваторщик прикидывал, что делать дальше, другие рабочие с уважением наблюдали за его работой, скручивали папиросы и бросали обертки от бутербродов в глубокие лужи. На кольце Жертв Катыни строили эстакаду, но случайный прохожий – например Кароль – мог бы предположить, что там происходит нечто противоположное и сонные мужчины в светоотражающих жилетах разбирают какую-то ненужную уже конструкцию. Потом переделают двухполосную дорогу в каменистый тракт и будут ждать возов, бричек и легких дрожек, спокойные и удовлетворенные результатами своего труда. Стройплощадку окружала дырявая сетка, вздымались тяжелые бетонные кубы, а летящая пыль садилась на крыши машин, что стояли в изогнутой пробке. В глазах водителей читалась усталость.
Послеполуденное солнце разогрело стекла в краковских окнах, в кабаках же угнездились сукины дети. Молодежь на Казимежа допивала свое латте, заказывала живое пиво и перебрасывалась шуточками над поднятыми экранами макбуков. Снаружи сорокалетние попивали водочку и бросали голодные взгляды на девушек, что вертелись близ бывшей скотобойни на Еврейской площади, где теперь продавали пироги. В подземельях рыночных подвалов деды искали прохлады, изъясняясь короткими, полными мата фразами, в которых сокрушались над упадком культуры в мире. Их усы были желтыми от сигарет, ногти грязными, глаза словно на лодках выплывали из тьмы. Дряхлые журналисты повыползали на веранды, играли в шахматы и перекрикивались друг с другом, их женщины, загорелые как шкварки, поправляли на запястьях деревянные браслеты. Пахло дешевым одеколоном, страхом и болезнью.
Гжегужки были серым районом, вжатым в треугольник развязок и железнодорожных путей. На торговой площади татуированный мужик с животиком нес чай блондинке, продающей мешковатые штаны, рыбацкие жилеты и бейсболки. Молодые матери высыпали на детскую площадку, встроенную в маленький скверик меж двух полос сонной улицы. Немногочисленные отцы присматривали за ними из-за темных очков. Зато за гаражами пили – из пластиковых стаканов, из манерок[18], а то и из горла, бомжи отирали губы, фиолетовые как денатурат, и делились мудростью. Нет никого мудрее бомжа, жизнь бомжа течет в беседе. Рядом тетя Лидия въехала в гараж так неудачно, что поцарапала двери. Выскочила из «реношки» и начала всхлипывать. На ее шее подрагивало золото. Вытирала слезы со щек, но они все продолжали течь. Посмотрелась в автомобильное зеркальце и понесла полные пакеты продуктов к дому, где занимала двухуровневую квартиру с чердаком. Там как раз начинался день рождения двенадцатилетнего аутиста.
У гриля с колбасками задремал парнишка в натянутом на глаза капюшоне. Похрапывал прямо стоя. Внезапно взметнул голову, словно пробудившись от кошмарного сна. Огляделся и спросил: почему все эти люди живут так, как живут? Побежал куда-то, не получив ответа.
2
Кароль не любил дней рождения сына. Каждый следующий был хуже предыдущих. Ясь сидел на полу и ставил в ровные шеренги вещи, что нашел в доме: банки фасоли, пульт от телевизора, металлический контейнер от кофе, наушники и игрушечный грузовик, который любой другой мальчик его возраста давно забросил бы. Ника внесла торт, на который мальчик не обратил внимания. Через несколько минут горящие свечки начали его раздражать. Попросил, чтобы они стали холодными.
Ника, видимо, заметила, что Каролю плохо. Встала рядом и положила руку ему на плечо. Сказала, что вечер еще не кончился. Тут в комнату ворвалась тетка Лидка с охапкой подарков. Вынимала сладости в цветных обертках, роботов и фигурки из фильмов, о которых представления не имела. Ее смех звучал на редкость натянуто. Ясь уделил ей ровно один взгляд.
– Без толку, – буркнул Кароль. Поднял голову и заметил, что два голубых огонька, поднимающихся над головой жены, резко выросли. Теперь напоминали рога. Красный цвет, окружающий Лидку, дрожал, что не предвещало ничего хорошего.
Тетка не сдавалась. Разложила рядом с Ясем мягкий плед. Исчезла, чтобы вернуться с полным воды тазом, принесла еще пылесос. Под конец появились фигурки и роботы. Таким образом возникла полоса препятствий на всю длину пола. Лидка, присев на корточки, попыталась пройти ее сама. Аура потемнела, усилие давалось ей нелегко. Ясь внимательно смотрел на нее.
– Ему это нравилось два года назад, – сказала Ника, и, прежде чем Кароль успел заметить, что сын мало изменился, ее уже не было. Принесла кусок пленки, который разложила на свободном уголке пола. К этому в придачу шли контейнеры с краской десяти цветов и большие листы. Лидка была уже рядом с роботами. От виска до виска у нее трепетал красный султан.
Ника опускала пальцы в краски, по одному в каждый цвет. Ляпнула большим пальцем по бумаге. Ясь выглядел так, будто задумывался, стоит ли, и в итоге оказался рядом с ней. Рисовал пальцами, очень сосредоточенный. Лидка не сразу поднялась с пола. У ее ног стояли фигурки, роботы, металлический танк. Ника повернула голову, и синий луч выстрелил в сторону тетки, чтоб исчезнуть перед самым ее носом.
3
Из ванной доносился шум. Длинный нос тети Лидии висел над рюмкой коньяка.
– Она действительно думает, что мы не знаем? – смеялся Кароль.
– Господи боже, через пару лет уже Ясек будет закрываться в ванной, – парировала тетка. – Время быстро бежит. Глянь на его комнату. Вчера плюшевые игрушки. Сейчас роботы. Вот увидишь. Совсем чуть, и начнет приводить девушек.
– Каких девушек, тетя? Хорошо бы, чтобы он хоть покупки себе научился делать.
– И не такое бывает. Такие мальчишки, как он, живут нормально. И семьи у них есть, и все, что у нас. Он просто иначе видит мир.
– Никто не видит так, как он.
– И надо это уважать. Думаешь, с тобой просто было? – Она сменила тему, что Кароль принял с облегчением.
– Я был здоровым.
– И любимым ребенком. И сразу после этого стал несносным старым конем. Я бы с тобой в жизни не справилась, если б не Ника. Хорошо, что ты ее повстречал, да. Я не хотела ее обидеть. Опять мы, бабищи дурные, поцапались. – Она прислушалась. – О, сейчас выйдет! Сейчас наверняка заворачивает окурок в бумагу и топит.
– Ты не злишься на нее?
– Да божечки-кошечки, победил сильнейший, фигня вопрос.
Ника вышла из ванной. Лидия допила коньяк.
– Мы как раз тут говорили о девушках, что будут у Янека. Их тут сейчас тьма будет, а этого тут сожрет зависть. Ну, чего так смотришь, сынок? Дал бы старой дуре потрещать ерунду. Не злись, пожалуйста, дочура. Пойдем, проводишь меня наверх.
Они пошли по ступенькам, сделанным из расчета слабеющих ног Лидии. Наверху старушку согнуло. Ника наклонилась. Кароль не слышал, что она говорит, но сочувствие на лице жены узнал сразу же.
В их комнате на втором этаже Ника сдернула с него брюки и трусы. Наклонила голову. Прошло некоторое время. Он попробовал расстегнуть ей блузку. Она отмахнулась. Открыла грудь потом, когда уже колыхалась на нем, а ее аура стала ослепительной.
4
Кароль работал. Маленький столик он поставил в углу гостиной и сидел лицом к двери. На стене остался темный след от спинки кресла. Перед ним стоял и монитор, подключенный к лэптопу, книжка на деревянной
