Фаворит - Дик Фрэнсис

Человек лежал в тени, но что-то в очертаниях тела и в тряпичной его неподвижности насторожило меня.

Джо был жив, но едва дышал. Ярко-красная пенистая кровь текла из его носа и из уголка рта, щека тонула в луже крови на заросшем травой гравии. Круглое лицо, как ни странно, сохраняло выражение капризного недовольства, как будто он не понимал, что все случившееся с ним – нечто большее, чем временное неудобство.

Черная толстая рукоятка ножа нелепо торчала из рубашки Джо в желтую и белую клетку, чуть наклоненная вниз от грудной кости – удар пришелся в солнечное сплетение. Вокруг этого места запеклось немного крови, нож вошел на всю длину лезвия.

Глаза Джо были открыты, но взгляд его блуждал и уже стекленел.

Я позвал его:

– Джо!

Его глаза дрогнули, остановились на моем лице, и я понял, что он узнал меня. На щеке его запульсировал мускул, губы раскрылись. Он делал огромное усилие, чтобы заговорить.

Алая кровь вдруг потоком хлынула из его ноздрей и застыла в открытом рту. Он издал слабый вздох, и по его мальчишескому лицу разлилось выражение глубокого изумления. Потом кожа его побелела, глаза закатились.

Борясь с тошнотой, вызванной сладковатым запахом крови, я закрыл ему пальцами глаза и присел на корточки, беспомощно глядя на него.

Я знал, что это бесполезно и что я ничего не найду, но все-таки ощупал карманы его пиджака в поисках клочка коричневой бумаги, которую он хотел мне показать. Смерть Джо была бы бессмысленной, если бы бумага оказалась на месте. Я подумал, это могла быть обертка бандероли от денег, которые получил Джо. Яснее ясного. И что-то было на этой бумаге, что, по мнению Джо, наконец помогло обнаружить пославшего ее человека. Почтовая марка? Адрес? «Что-то связанное с курятником», – сказал Клем. Пит сказал: «Чичестер». Ни то ни другое не имело смысла. По мнению Клема, для Джо это слово тоже не имело смысла, и он просто хотел показать его мне.

Он всегда был слишком болтлив во вред себе. Он не был даже сообразительным, не то что скрытным. Он мог бы позвонить мне по телефону, сделав свое открытие. Вместо этого он размахивал бумажкой в Ливерпуле, и кто-то принял жестокие меры, чтобы он не показал эту бумагу мне.

– Бедный, глупенький болтун, – сказал я тихо, обращаясь к его неподвижному телу.

Я встал и пошел обратно к трибунам. Голос комментатора бубнил в громкоговорителе, лошади приближались ко второй открытой канаве – это означало, что заезд близится к завершению и мне надо торопиться.

Последние пятьдесят ярдов до конторы я бежал бегом. Невзрачный седой человек в очках, сидевший за столом, вскинул голову, вздрогнул и прикрыл ладонью бумагу, на которой писал. Это был секретарь конторы ипподрома.

– Мистера Ролло нет? – спросил я, оглядывая пустую контору.

– Он смотрит скачку. Чем могу быть полезен?

Сухой голос, сухие манеры. Не тот человек, которому хотелось бы сообщить об убийстве. Но это придется сделать. Стараясь говорить спокойным голосом, без спешки, я рассказал ему, что Джо Нантвич лежит мертвый между тотализатором и баром с ножом в легких. Я предложил послать за брезентом, которым можно загородить пространство между двумя зданиями, ибо, когда толпа устремится к бару и открытым для платежа окошечкам тотализатора, его увидят, кинутся смотреть и, если на земле остались какие-нибудь следы, их затопчут.

Глаза за очками сделались круглыми и недоверчивыми.

– Это не шутка, – произнес я, отчаиваясь. – Скачка почти окончена. Сообщите полиции, а я найду брезент. – Человечек все еще не двигался. – Да действуйте же! – поторопил я его. Но рука секретаря так и не добралась до телефона, когда я закрывал за собой дверь.

Медицинский пункт был в дальнем конце весовой. Я торопливо вошел туда и увидел двух санитарок, распивавших чай. Я обратился к младшей из них, полной женщине средних лет.

– Поставьте чашку и идемте со мной, скорее, – сказал я, надеясь, что она не будет спорить. Я взял носилки, стоявшие у стены, и, когда она медленно опустила чашку с чаем, добавил: – Принесите одеяло. Там раненый. Пожалуйста, поторопитесь.

Призыв к исполнению долга заставил санитарку двинуться с места, и, захватив одеяло, она последовала за мной через площадку, хотя и не слишком поспешно.

Голос в репродукторе сделался громче, он комментировал ситуацию у последнего препятствия, и в тишине, когда замолк гул приветствий, раздался другой голос, сообщавший имя победителя. Я достиг прохода за тотализатором, когда он называл имена второй и третьей лошади.

Первые игроки из числа завсегдатаев уже потянулись в бар. Я посмотрел на Джо. Его никто не тронул.

Я поставил носилки стоймя, чтобы сделать нечто вроде ширмы, закрывающей проход. Санитарка подошла ко мне, громко дыша. Я взял у нее одеяло и повесил на носилки так, чтобы никто не мог заглянуть в пустое пространство между зданиями.

– Послушайте, – сказал я, стараясь говорить медленно. – Между этими двумя зданиями лежит человек. Он не ранен, а убит. Я пойду потороплю полицию, а вас прошу подержать носилки в этом положении. Не позволяйте никому входить сюда, пока я не вернусь с полицейским. Вы меня поняли?

Она не ответила. Она чуточку сдвинула носилки так, чтобы ей самой можно было заглянуть в проход. Она долго глядела туда. Потом, загородив проход своей могучей грудью, с боевым огнем в глазах пообещала:

– Никто туда не войдет, я отвечаю!

Я поспешил обратно в контору. Мистер Ролло на этот раз был там, и, когда я ему обо всем доложил, машина наконец закрутилась.

Скачки не то место, где можно побыть одному. Приведя полицейского к Джо и убедившись, что он позаботится об официальной стороне дела, я решил найти уединенное место, чтобы спокойно подумать. У меня возникла некая идея, когда я сидел на корточках у тела Джо, но тут нельзя было действовать наобум.

Кругом толпились люди – и в паддоке, и в зданиях вокруг. Я двинулся по скаковой дорожке, потом свернул с нее, по траве направился к центру скакового круга и шел, пока трибуны не остались позади. Возможность спокойно осмыслить создавшееся положение – вот что мне сейчас требовалось.

Я думал о Билле Дэвидсоне и Сцилле, а также о том, сколь многим я обязан отцу, который уже вернулся в Родезию. Я думал о терроризированных трактирщиках в Брайтоне и об окровавленном лице Джо Нантвича.

Я думал о том, что убийство Джо в корне меняет положение дел, потому что до сих пор я весело преследовал мистера Клода Тивериджа в уверенности, что хотя он и применял