Семь сувениров - Светлана Еремеева
– А кто же еще! – сорвался и крикнул во весь голос Шахов, забывая о том, что нужно было сохранять тишину.
– А кто же еще… – сказал он, опомнившись, уже тише, почти шепотом. – Человек, который всю жизнь состоял в партии, преследовал студентов за чтение «неправильных» книг, а после 1990 года стал вдруг великим знатоком Цветаевой, Гумилева, Ахматовой, Платонова и Мандельштама?.. Кого там еще… Я в этом не разбираюсь… Тот кто в советские годы во вступлении к статьям цитировал Ленина и Маркса, а после 1991 года начинал свои рассуждения с другого иконостаса – с умозаключений Ролана Барта или Жиля Делёза, например. Разве это не оборотень? С клыками и когтями, которые никому не видны… Точнее видны только тому, кто попадает ему в лапы…
– И кто же по-вашему попал к нему в лапы? – Николай не отрывался от буквально побелевшего, ставшего глянцевым лица Шахова.
– Так все они и попались… И Саша, и Веня, и Андрюша… Все угодили ему в лапы…
– Объяснитесь.
Шахов переменил позу, сидя в своем глубоком кресле. Видимо правая нога затекла, он вытянул ее и растирал рукой.
– Вообще… Это их семейные тайны… Но, думаю, что вам это можно доверить. Вы не из болтливых. И это вам поможет в ваших поисках. По крайней мере, что-нибудь да прояснит… Они-то вам этого не расскажут… Вы думаете, почему Александра Генриховна приехала в Ленинград? Почему Константин помогал ей? Прямо как добрый волшебник… – Шахов тихо засмеялся.
Николай молча смотрел на него и внимательно слушал.
– Там, в Тарту, ее проиграли в карты.
– В карты?!
– Да. Играли на живых людей и проиграли. Насколько мне известно, в той компании даже был случай проигрыша на убийство. Человека судили. Не расстреляли. У него было смягчающее обстоятельство. Он был одним сыном у престарелой матери. В общем, вытащили. Так вот… Сашу проиграли в карты. В детали вдаваться не буду. По этическим причинам. Вы же ее знаете. Знаете Василису… Скажу только, что Константин был повязан с этой компанией. Он тоже проиграл и по проигрышу совершил какое-то правонарушение. Они его держали под колпаком. Шантажировали. Сашины родители хотели подать в суд после того, что произошло. Но те предложили откуп. Еще пообещали поступление в ЛГУ. Ну и сами понимаете… Помог Волков…
– И что же… Зачем она ему потом была нужна? Он что, тоже был в нее влюблен?
– Да ни в малейшей степени.
– Тогда что же, по-вашему, ему понадобилось от Андрея Огнева? Зачем бы ему с ним расправляться? Наоборот, девушка вышла замуж. Никаких проблем. Все про все забыли…
– Да… Все было бы прекрасно… Если бы речь шла именно о Константине Волкове…
– То есть?
– Вот вам и то есть…
Николай внимательно смотрел на Шахова. Тот помолчал несколько секунд и продолжил.
– Вы слышали что-нибудь о жене Константина?
– Так… Немного…
– А зря. Вам бы получше надо разузнать о ней. Она была дочерью одного очень высокопоставленного чиновника, близкого к министерству культуры. Училась на юридическом. Стала адвокатом.
– Я знаю.
– Так вот… Ходили слухи, что она ревновала Константина к Саше. Это были даже не слухи. Говорили, что между ними действительно что-то было… Но не более, чем эпизодично. И еще до знакомства с Андреем и Веней.
– Так Александра Генриховна вышла замуж. Зачем ревновать?
– О… Вы говорите с позиций рационального человека начала XXI века, а они жили эмоциями, страстями! Они были другими… Никакое замужество в данном случае не было аргументом. Вот она вообразила себе что-то, решила действовать и, возможно, осуществила то, что хотела.
– Так чего она добилась? При чем здесь Андрей? Зачем ей было писать анонимку на него?
– Видимо она надеялась, что Саша уедет обратно в Тарту или поедет за ним, туда, где находилась его колония… Может еще на что-то надеялась… Если бы так случилось, то все бы затихло… Но нет… Она осталась. Вышла замуж за Веню… Еще и вошла в семью Волковых… И таким образом история продолжилась… и длилась вплоть до смерти Вени, вплоть до смерти Андрея… Она продолжается и до сих пор…
– Вы думаете? – спросил Николай, вспомнив человека у двери в квартиру Волкова. В голове возникла темная, абстрактная фигура жены Константина Волкова. Вот она в квартире Андрея пробирается к письменному столу, тянется к полке с книгами, достает томик «Цветов зла», закладывает в него доллары и спешит обратно.
– Не думаю. Уверен, – ответил Шахов. – Воображаете, что кто-то в восьмидесятые просто так разослал те самые письма для Саши, а в девяностых пустил слух о том, что Веня, якобы, предал друга? Что Веня – Иуда? Думаете, что все это произошло спонтанно?.. Вдруг… С того ни сего…? Или кто-то решил подставить Волкова, следуя веяньям девяностых? Когда разоблачали палачей? Или детей палачей? Нет… Это тянется оттуда, из шестидесятых…
– Из шестидесятых?
– Да. С того самого дня, когда к Андрею пришли с обыском. И обвинили в том, что он никогда не делал. И нашли то, чего у него никогда не было.
– Значит, доллары были не его?
– Конечно.
– Его подставили?
– Конечно… Что интересно, Андрюша среди нас всех был самым убежденным комсомольцем. Искренне мечтал вступить в партию. Был настоящим советским человеком. Строил эту свою теорию «твердых» и «нетвердых» миров. Иногда в нем было даже что-то от ангела…
– От ангела?!
– Да. Или от юродивого… от святого… от блаженного… Искренне, по-детски как-то верил во все эти высокие цели, в победу коммунизма. В светлое будущее… То, что он стал потом, после колонии, отшельником или монахом, меня не удивило… Все это было в нем на грани одного с другим, он верил во все эти трансцендентные заветы Ильича, как верят в бога… Не знаю… Но он был душой… светом… Никто из нас мизинца его не стоил… И он… очень любил Веню. Очень любил… До исступления какого-то… Да. Любил Веню и Сашу. Как-то неразделимо. Как одно целое.
Шахов встал с кресла, подошел к шкафу, достал с полки фотографию и протянул Николаю.
– Вот, это они в девятом классе во время нашего похода на Ладожское озеро.
Николай уже видел эту фотографию в квартире Волкова. Вениамин и Андрей были засняты на берегу озера в одних плавках. Андрей обнимал друга за плечо. Вениамин весело смеялся.
– А это наш класс все в том же походе.
Шахов протянул Николаю другую фотографию. На ней были запечатлены человек двадцать молодых людей. Кто-то сидел на корточках, кто-то лежал на земле, а кто-то стоял в полный рост. Все были веселыми, довольными, видимо, что-то кричали тому, кто снимал. У многих был открыт рот и руки тянулись к объективу.
– Это какой год? – спросил Николай.
– Кажется пятьдесят четвертый… Но я могу ошибаться…
– А вы где?
– Я как раз
