Эпидемия D - Джереми Бейтс
С другой стороны, если оборотни – вовсе не чудовища размером с медведя, а тощие хиляки, если изменения не столь значительны и не требуют наращивать новые кости и ткани – тогда быстрое превращение человека в… неизвестно во что… возможно.
Возникает вопрос: мог ли я, ребенок, пытаясь как-то справиться с полученной на Райдерс-Филд подавленной травмой, переосмыслить происшедшее и принять наших похитителей за оборотней? Вполне возможно. Но тогда встает и другой вопрос: мог ли я в своем воображении принять их за оборотней, возможных с научной точки зрения, или это были бы оборотни, с какими я был знаком в рамках массовой культуры?
Я взглянул на компьютер. На экране был вордовский файл, содержавший мою историю, курсор на последнем написанном предложении призывно подмигивал.
Черт с ним, с волнением. Я решил выкурить еще одну сигарету – отложить возвращение в темную зону в моей голове, где в последние дни проводил так много времени.
Глава 40. Трапеза
Я понял, что налитые кровью глаза шерифа смотрят не на меня. Они смотрели на Салли. В этих глазах уже не осталось ничего от шерифа Сэндберга, но они не были холодными и змеиными. В них пульсировала горящая жажда и – я был в этом уверен – похоть. С немыслимой скоростью оборотень кинулся на стенки своей тюремной камеры. Мускулистые руки прорвались сквозь перекладины и потянулись к нам, на конце каждого пальца красовался зловещий искривленный ноготь.
Мы в ужасе закричали. Не думая, что делаю, я заслонил собой Салли. Она обняла меня сзади и сжала руки.
Оборотень продолжал бессмысленно метаться, пытаясь добраться до нас, и я мимоходом заметил, что серый мех уже покрыл почти все его тело и тело это под грубой шерстью явно исхудало. Грудина и ребра выпирали из-под посиневшей кожи отвратительным рельефом. Пустой живот болезненно втянулся в таз, парой крыльев торчавший с обеих сторон над коричневыми штанами. Плечи превратились в бугристые шары, горло запало и ссохлось.
«Неудивительно, что чудище так хочет до нас добраться, – мелькнула мысль. – Оно умирает от голода!»
Крепко вцепившись в перекладины фургона, оборотень в прыжке начал бить по ним голыми ногами, вкладывая в удары всю силу нижней части своего тела. Поняв, что эти попытки бесплодны, он сунул меж перекладин голову, брызжа слюной, защелкал челюстями – и получил по морде ботинком.
На секунду он застыл, но тут же накинулся на решетку с леденящей душу яростью.
Разинув рот, я уставился на Хомяка. Он стоял рядом со мной в одном ботинке и ухмылялся, как обычно, когда знал, что сотворил какую-то глупость, но оно того стоило.
– А что? – спросил он, пожимая плечами. – Он все равно нас не достанет.
– Прицел что надо, – похвалил я, а сам подумал: вот бы он так целился, когда бросал пистолет.
– Имей в виду, – сказала ему Салли, – если он из фургона вылезет, в первую очередь накинется на тебя.
– Как он вылезет? – возразил Хомяк, хотя бравады у него поубавилось. – Каким образом? Он заперт, как и мы.
– Цыганка может прийти и выпустить его.
– Зачем ей это надо?
– Потому что теперь он – один из них. Он на их стороне.
Хомяк побледнел.
– Не боись, – успокоил я его. – Ему еще надо в наш фургон забраться. А как? Только если разрешит цыганка. Но если разрешит, хана нам всем.
– Спасибо за разъяснение. – Салли разжала руки и показала на оборотня. – Смотрите, успокаивается.
Оборотень не отпускал решетку, но уже не тряс ее, а высунул наружу поднятый нос и стал принюхиваться – такие же звуки раньше издавало чудовище на крыше фургона. А потом медленно повернул голову к помощнику шерифа, который неподвижной статуей скорчился на четвереньках в заднем углу фургона.
– Ой, не хочу я на это смотреть, – простонал Хомяк.
Непонятно, как оборотень не заметил помощника шерифа раньше. Наверное, первыми он увидел Хомяка, Салли и меня и, сгорая от желания добраться до нас, не понял, что в фургоне с ним тоже есть человек. К тому же он в первую очередь хотел Салли, по крайней мере, пока Хомяк не шваркнул ему по морде ботинком: возможно, исходивший от нее аромат – запах женщины – привлекал его сильнее всего.
Впрочем, не все ли равно?
Теперь оборотень осознал, что рядом с ним – помощник шерифа.
Я ждал, что сейчас он накинется на пленника с той же бешеной яростью, с какой кидался на перекладины клетки, пытаясь схватить нас.
Но помощник перехватил инициативу. Вытянув руки, он обхватил жилистую шею оборотня и толкнул его к противоположной стенке фургона, вколотив в дерево. Насколько я помнил, помощник шерифа и сам шериф были примерно одного роста. Но сейчас помощник явно возвышался над усохшим и сгорбленным существом, в какое превратился шериф, и про себя я подбадривал его – чего уж мы так испугались? Но тут руки оборотня впились в бока помощника шерифа, вспоров рубашку и тело под ней. На изодранных обрывках ткани расцвели темные пятна. Пол фургона обагрился кровью.
Помощник шерифа такого не ожидал. У него подкосились колени. Но он продолжал сжимать в замке горло оборотня.
Увы, тщетно.
Оборотень уткнулся лицом в шею помощника шерифа. Резкое движение – и кровь брызнула с такой силой, что мы услышали тяжелый шлепок о потолок фургона. По-звериному прокусив шею, оборотень дернулся в нашу сторону, и мы не могли не увидеть обрывки трубчатых хрящей, свисавших с его волчьих челюстей.
Я рванулся в сторону и блеванул, стараясь попасть между перекладинами. Уж не знаю, что заставило Хомяка и Салли сделать то же самое. То ли сработал принцип домино, когда они увидели, как меня выворачивает наизнанку, то ли разодранное в клочья горло помощника шерифа потрясло их не меньше, чем меня, но они рухнули на колени и вернули все съеденное. Отстрелявшись – в горле саднило от кислоты, глаза щипало от слез, – я взглянул через плечо на соседний фургон.
Поверженный помощник шерифа лежал на спине, а оборотень оседлал его, словно в гротескной имитации полового акта, и погрузил лицо в
