Эпидемия D - Джереми Бейтс
Оказалось, что в моем желудке еще что-то оставалось.
В обоих фургонах были тяжелые задергивающиеся бархатные занавеси, чтобы до начала представления скрывать все цирковые прелести и чудеса. Теперь мы задернули занавеску со стороны, выходившей на соседний фургон, чтобы не видеть, как тощий оборотень пожирает помощника шерифа, однако звуки до нас доносились.
Оборотень не торопился.
Я от всей души возблагодарил природу, когда пошел дождь – перестук капель по крыше фургона чуть утопил несшиеся из соседнего фургона звуки: зубы вгрызались в мясо и обломки костей, хлюпала жидкость. Но дождь принес и сырую прохладу. На мне были только джинсы и фланелевая рубаха, я подтянул колени к груди и обхватил их руками. Хомяк и Салли последовали моему примеру.
Мне хотелось подобраться к Салли сзади и обнять ее. Я знал, что нам обоим стало бы теплее, но не решился. Когда она раньше обхватила меня, это было естественной реакцией на страх, а не что-то запланированное. А потом, обниматься рядом с одиноким Хомяком – вряд ли по отношению к нему это справедливо.
В итоге мы долго молчали. О чем говорить, когда в цирковом фургоне по соседству оборотень доедает человека? Да и говорить не хотелось. Я был не только испуган, но и зол. Я не мог понять, почему такое происходит именно с нами, и почти ненавидел весь мир, как нередко бывало после смерти Бриттани.
Думать о Бриттани не хотелось, но как о ней не думать, если на моих глазах оборотень разорвал глотку помощнику шерифа? Я не видел, как собака вцепилась в горло моей сестренке, но видел смертельную рану у нее на горле. Интересно, как Бриттани выглядит сейчас, в маленьком гробике под вязом на кладбище Сисайд? Я проходил мимо кладбища каждый день по пути из школы. Если шел один, иногда перелезал через низкий заборчик из трех перекладин и подходил к ее могилке. Среди надгробных памятников было много поломанных, покосившихся и заброшенных, но могилка Брит была ухоженной, у основания всегда свежие цветы – значит, мама приходила сюда чаще, чем нам об этом рассказывала. Я никогда на кладбище не задерживался. Было трудно смотреть на надгробие Бриттани и осознавать, что она лежит под ним из-за меня. Больше никаких дней рождения, никаких рождественских праздников и Хеллоуинов, никакого мороженого или тортиков. Вообще ничего.
В конце концов мне удалось отключить мысли о Бриттани, и, чтобы как-то поднять себе настроение, я стал думать о комиксах «Шпион против шпиона», которые читал в последнее время. Я даже взял и придумал собственный комикс. Оборотень стал у меня Черным шпионом, а сам я – Белым. Я подхожу к одной из перекладин на боковине фургона и в несколько поворотов кисти просто ее отвинчиваю. Идет дождь, но я выбираюсь наружу и подкрадываюсь к другому фургону, где Черный шпион допрашивает помощника шерифа и так увлекся, что меня даже не замечает. Я подтаскиваю стол, ставлю на него два коктейльных бокала, в один наливаю нитро, в другой – глицерин. Потом прячусь за дерево и звоню в звоночек. Черный шпион выходит из фургона, а из леса появляется цыганка, вместе они садятся за стол. Поднимают бокалы, чокаются… и ба-бах!!! Оба разлетаются на мелкие кусочки.
Я довольно хмыкнул, и Хомяк спросил:
– Что смешного?
– Думал, как взорвать оборотня и цыганку.
– И как же?
– Нитроглицерином.
Издалека донеслись раскаты грома. Гроза двигалась в нашу сторону, я нутром чуял ее приближение.
– Папа однажды сказал мне, что смерти не заслуживает никто, – сказала Салли, глядя в пол. – Мы смотрели фильм, и там плохой парень улепетывал в дилижансе, тут появился индеец, выпустил в него стрелу и убил наповал. Я тогда сказала: «Так ему и надо, заслужил». А папа сказал – нет, потому что всегда есть вероятность, что человек изменится к лучшему. – Она помолчала, потом продолжила: – Раньше я в это верила. А теперь нет. За то, что цыганка превратила шерифа в оборотня и заперла его с помощником, она заслуживает смерти. Она же знала, что будет дальше.
– Если выберемся отсюда, – сказал Хомяк, – обязательно расскажу папе, что она сделала, тут она и получит по заслугам. – Это замечание было встречено угрюмым молчанием. – Не если, а когда, – поправился он, поняв, что ляпнул не то. – Когда выберемся отсюда.
– И что твой папа сделает? – спросил я, просто чтобы что-то сказать.
– Прострелит ей голову серебряной пулей, – не растерялся он. – И поделом ей.
– Твой отец бухгалтер, – напомнил я. – Где он возьмет серебряную пулю?
– И покажет тебе дулю, – брякнул он, потом добавил: – Понял?
– Что я должен понять?
– Что ты Беня-варенье! – заявил он и разразился своим дурацким квакающим смехом. Мне вспомнилась карточка с «Детками из мусорного ведра», которую он нарыл в коробочке у Джастина Ги. Я сказал:
– Лучше Беня-варенье, чем Чак-хомяк.
– Да он не хомяк, а блевак. – Салли засмеялась. – Кто блеванул мне в бассейн?
– Ты недалеко от меня ушла. Вон сейчас как вывернуло.
– Тебя тоже.
– Салли-загоралли, – стал дразниться он, и я представил карточку в коллекции «Деток из помойного ведра»: русалка нежится в банке сардин.
Перестук капель по крыше фургона унялся. Послушав минуту и ничего не услышав, я предположил:
– Наверное, оборотень наелся.
Хомяк и Салли сосредоточенно прислушались. Салли кивнула.
– Похоже, ты прав.
– Может, проверишь? – сказал Хомяк. Я нахмурился.
– Зачем?
– Убедиться, что он и правда наелся.
– Раз затих, значит, наелся.
– Может, он вылез из фургона? И хочет добраться до нас?
Я нахмурился еще больше. Прикалывается он, что ли? Но мысль о том, что оборотень вылез из клетки, мне совсем не понравилась. Я поднялся.
– Бен! – Салли схватила меня за ногу. – Не надо.
– Я только краем глаза.
– Вот и незачем тебе видеть… что там осталось.
– Я быстро.
Сделав шаг в сторону – ее рука упала с моей ноги, – я подошел к углу фургона, где занавеска прилегала к деревянной стенке. Чуть отодвинув ткань, выглянул. Набежавшие с дождем облака закрыли луну. Облик ночи изменился, чернота стала глубже, гуще, угрюмее.
Но мои глаза за последний час уже привыкли к темноте и меня не подвели. В соседнем фургоне на полу навзничь лежал помощник шерифа. От шеи до ботинок одежда содрана, а тело объедено до костей. Голова осталась нетронутой и была на своем месте, обманчиво живая поверх скелета.
Оборотень никуда не делся. Он свернулся калачиком в углу фургона – наверное, спал.
Я отпустил занавеску. И она быстро скрыла от глаз
