Если хочешь знать… - Лариса Павловна Соболева
Вошедшая Тамара, но уже без ребенка на руках, рассмеялась:
– Тимочка, милый, где ты это слышал?
– Бабушка так говорит, когда спорит с папой, она его часто ругает.
Тамаре нравился этот мальчик, постоянно смешивший ее, она подошла ближе, чмокнула его в лоб и потрепала за щечки.
– Значит, папа заслужил, бабушка папина мама, а мама всегда хочет сыну только хорошего.
– Что же тут хорошего, когда тебя ругают? – пожал он плечами, рассмешив Тамару своим серьезным личиком.
– Тимофей! – раздалось из прихожей.
– Беги, мой хороший. – И легонько подтолкнула его к прихожей.
Павел тоже не любил пустые прогулки, так что Тимофея он прекрасно понимал, но Грета без прогулок не может, приходится выгуливать всех, себя в том числе. Собака бегала со скоростью торпеды, за ней и Тима, потом он удирал от нее, она нагоняла мальчика. Скучно ужасно, но Тамара велела перед ужином прогуливаться, после ужина никого не заставишь. И вдруг позвонил Вениамин:
– Пал Игоревич, таксиста, возившего Марину, нашли!
– Ну, ну, ну… – обрадовался Павел, а ведь он так редко поддается эмоциям. – Выяснил, куда она ездила?
– Конечно! Таксист привез ее к дому Шумакова. Марина просила его подождать, вошла в подъезд, где он и живет, Шумаков, конечно.
– А откуда водитель такси знает, что в том подъезде живет тот, кто нас интересует?
– Пал Игоревич, ну вы и даете. Он возил меня туда.
– А, тогда ладно. Что было потом?
– Она вышла из подъезда одна, села в такси, была очень расстроенной. Он привез ее назад… и все.
– Отлично. Еще одна ложь нашего подшефного, он ведь сказал, что Марина ему звонила, а она приезжала. Что же произошло между ними?
– Мы узнаем, если он сам расскажет. Паковать пора этого хитрого лиса, я готов хоть сейчас…
– Подождем, не хватает некоторых звеньев. Мы до сих пор не знаем мотива и у кого он, не любовь же до гроба, в самом деле.
– Да за ложные показания уже можно брать, а там расколется.
– Мне хочется посмотреть, что он будет делать дальше. Либо сам участник той ночи, либо кого-то покрывает, не исключен и третий вариант. Не переживай, друг мой, с него глаз не спускают, никуда не денется. До завтра. Тима, Грета, домой!
Тимофей помчался со всех ног к подъезду, за ним наперегонки бежала Грета, у обоих свой кровный интерес: у него комп, у нее миска.
Ах, какое дивное утро, за ночь город…
…преобразился, первое дыхание зимы обсыпало инеем все-все, нет ни одной детали не облепленной инеем, слепящей белизной и сиянием под солнцем жгло глаза. Валентина в хорошем настроении, напевая, приехала в поселок Луговое, здесь у ее бывшего домишко сиротский, как и у всех здешних обитателей. Она остановила машину впритык к воротам гаража, предусмотрев, что живущие в этом особнячке могут в горячий момент ее визита быстро-быстро слинять, ибо приехала она сюда не с добрыми намерениями. Валентина позвонила, по домофону спросил женский голос?
– Кто?
– Бывшая жена, открывай.
Пауза, видно, Борькина продажная девка побежала докладывать ему. Что ж, Валентина готова ждать хоть до вечера, утро-то замечательное, первый морозец прихватил все поверхности инеем, так ведь давно пора. Она с удовольствием вдыхала загородный воздух, прохаживалась в норковом полушубке, который надела специально, на улице не холодно, но муж никогда не покупал ей дорогих вещей, надо же показать счастливую жизнь без него. Однако щелкнул замок, кованая дверь приоткрылась, Валентина вошла, здесь она прожила несколько лет и знала, куда ей идти. В доме ее никто не встретил, она ухмыльнулась:
– Говнюки. – И закричала зычным голосом: – Борька! Ты где?
– Здесь, – выглянул он со второго этажа. – Поднимайся.
Раздеваться не стала, ведь на ней норка, а потому Валентина взлетела наверх, как лань. Встретил ее бывший в махровом халате, в котором выглядел непрезентабельно, и это в десять утра, он показал, куда идти. Лоджию превратили еще в одну комнату, по ее мнению, зря. Акулич уселся за стол, она плюхнулась напротив, уложила локоть на столешницу и постукивала пальцами с маникюром, глядя на него зверски.
– Извини за вид, Валя, – сказал он беспечно, наслаждаясь ее злостью, – я спал, ночь выдалась бурная, сама знаешь, жена молодая…
– Господи хе-хе-хе-хе… – рассмеялась издевательски она. – Кому ты это говоришь, дешевый бахвал? Уж я-то знаю, на что ты способен, точнее, НЕ способен. У меня мало времени.
– Ты очень изменилась, стала грубой торговкой овощной лавки.
– Нет, я просто освободилась от твоей рожи, твоего гнета и твоей наглости с хамством. Так, а теперь хочу…
Однако пришла с подносом жена Анжела в пеньюаре, поставила на стол, а там стояли чашки, тосты на тарелке, мед и варенье в розетках, сыр и сливочное масло. Она наклонилась к мужу, изобразив на лице преданность с любовью, они чмокнули друг друга в губы, Анжела выпрямилась и сказала гостье, улыбнувшись:
– Угощайтесь.
– Пошла вон, – бросила ей Валентина беззлобно. – Я сюда приехала не чаи гонять, к тому же боюсь, еще отравите.
– Бобик! – фальшиво ахнуло «неземное» создание, захлопав фальшивыми ресницами. – В нашем доме меня оскорбляют…
– Пасть закрыла и пошла вон! – рявкнула Валентина. – Если не хочешь посчитать ступеньки лестницы своей тощей задницей.
Анжела мудро приняла решение ретироваться. Мало сказать, что бывший обалдел от такой наглости, у него и слов-то не находилось, Валентина не преминула подлить масла в огонь:
– Фу, как она целует твою противную, сальную харю? Это ж надо так любить деньги.
– Чего приперлась? – огрызнулся Акулич, опомнившись.
– Скажу… Ты что, скотина, натворил? Не перебивай! – И ладонью как хлопнет по столу, он аж вздрогнул. – Какого черта ко мне приходил следователь, да не какой-то там, а из следственного комитета, который тяжкие преступления раскрывает? Не перебивай, змей! Я всю жизнь промучилась, живя с тобой, миллион раз мне было стыдно, что у меня такое ничтожество, как ты, но я терпела. А знаешь почему? Потому что росли дети, ради них я и терпела твое безобразное рыло с манерами быдла с помойки. И сейчас я приехала в этот дом только ради детей. Ты куда влез, гад?
– Что за тон! Так хабалки разговаривают. Никуда я не влез…
– Не бреши! – снова бахнула она ладонью по столу. – Просто так следователи не ходят к бывшим женам. Говори! Я постараюсь договориться с ним, чтоб огласки не было, если, конечно, вина твоя не уголовная, в этом случае пусть сухари тебе носит твоя тощая глиста.
Акулич хотел бросить бывшей резкое слово, остроумное и ядовитое, однако он книжек не читал, словарный запас имел скудный, а с утра еще и мозг тормозил. Не найдя ничего подходящего, он отвернул свое круглое лицо к окну. А Валентина не унималась, на каждое его движение у нее тирада готова:
– Чего рожу-то воротишь? Я ж знаю, сколько пакостей ты наделал людям, не понимаю, как тебя еще не пришили. Это потому, что народ у нас добрый. И законопослушный. Борька, не о себе думай, а о наших детях, как им жить с папашей-уголовником, как в глаза людям смотреть, как карьеру строить и семейную жизнь. У дочери внук родился, сын еще не женился, хорошую девочку встретил, не из богатых, но порядочных людей, не то, что ты… Все перегадишь им?
– Хватит лепить хрень всякую! – вырвалось слово острое у бывшего мужа. – Дети! Дети! Да твои дети бегают ко мне за баблом! А ты не знала, да? Ха-ха-ха…
И осекся, так как смотрела Валентина на него словно на дегенерата, когда Акулич свой дурацкий смех в себе задавил, она добила его цинизмом:
– А ты хотел в сторонке остаться? Отдыхай от этой мысли. Я их посылаю к тебе, обязан им помогать. Мне ты должен, вот и выплачивай долги детям. За то, что пил кровь мою литрами, будешь содержать детей до гробовой доски, твоей, разумеется. И не заговаривай зубы мне, сейчас о тебе речь. Борька, чую нутром, тебя посадят… Борька, слышь, тюрьма тебе светит, сядешь с вурдалаком Ильиным…
– Что ты мелешь, какая тюрьма! – заерзал он. – Каркает, каркает… дура! Это все твои больные фантазии.
– Ладно, не хочешь говорить мне, иди сам к следаку по фамилии Терехов и повинись. Но чтобы
