Дик Фрэнсис - Ради острых ощущений
– Ну, во-первых, честно говоря, я делал все это не из-за денег и не могу принять от вас такую сумму. Более того, когда я вернусь домой, я собираюсь вернуть вам остаток первых десяти тысяч.
– Нет-нет, – запротестовал он, – Вы их заработали и должны оставить себе. Подумайте о вашей семье!
– Все, что нужно моей семье, я заработаю продажей лошадей. Он загасил сигару.
– Вы возмутительно независимы. Просто не представляю, как вам удавалось так долго изображать из себя конюха! Если не ради денег, ради чего же вы все это делали?
Я поерзал в кресле – синяки все еще давали о себе знать.
– Да пожалуй, ради острых ощущений.
Дверь кабинета распахнулась, и в него неторопливо вошел Беккет. Я поднялся. Он протянул мне руку, а я, вспомнив слабость его пожатия, протянул ему свою. Он слегка сжал ее и тут же отпустил.
– Мы давно не виделись, мистер Роук.
– Больше трех месяцев, – согласился я.
– Вы закончили заезд.
Я с улыбкой покачал головой.
– Боюсь, что споткнулся на последнем препятствии.
Он снял пальто, повесил его на узловатую вешалку для шляп и размотал шерстяной шарф. Почти черный костюм подчеркивал его бледность и худобу, но глубоко посаженные, обведенные темными кругами глаза не потеряли своей всегдашней живости и проницательности. Он долго и пристально смотрел на меня.
– Садитесь, – сказал он, – и извините меня за опоздание. Вижу, что о вас позаботились в мое отсутствие.
– Да, спасибо.
Я снова опустился в кожаное кресло, а он занял свое место за столом. У его кресла были подлокотники и высокая спинка, и он тут же оперся на них локтями и головой.
– Я получил ваш отчет только в воскресенье утром, вернувшись в Лондон из Ньюбери. Он шел из Поссета два дня и попал ко мне домой в пятницу. Прочитав его, я немедленно позвонил в Слоу Эдуарду, но оказалось, что клейверингская полиция меня опередила. Тогда я сам позвонил в Клейверинг. Все воскресенье я обзванивал разные высокие инстанции, чтобы ускорить рассмотрение вашего дела, а утром в понедельник в кабинете директора государственного обвинения было окончательно решено, что вы невиновны.
– Я очень вам благодарен. Он задумчиво помолчал.
– Вы сами сделали больше для своего освобождения, чем мы с Эдуардом. Мы только подтвердили ваши слова и добились, чтобы вас отпустили на день-другой раньше. К тому времени клейверингская полиция уже произвела тщательный осмотр конторы, где все произошло, и нашла, что ваш рассказ полностью подтверждается фактами. Они также поговорили с врачом, лечившим Элинор, с самой Элинор, нашли сарай с огнеметом и телеграфировали вашему адвокату, чтобы он прислал им резюме вашего контракта с Эдуардом. Когда я с ними разговаривал, они уже были практически убеждены, что вы убили Эдамса в порядке самообороны. Полицейский врач – тот, что осматривал вас, – сразу подтвердил, что сила удара, пришедшегося на вашу правую руку, была достаточной, чтобы проломить вам череп. Он пришел к выводу, что удар был скользящий и потому повредил мышцы и сосуды, но не сломал кость и что вы действительно могли сесть на мотоцикл четверть часа спустя, если это было очень нужно.
– Вы знаете, – сказал я, – у меня было ощущение, что они вообще не обратили внимания на мои слова.
– М-м… Я говорил с одним человеком из уголовного розыска, который допрашивал вас в прошлый четверг. Он объяснил мне, что, во-первых, они были заранее настроены на вашу виновность, а во-вторых, вид у вас был ужасный. Вы рассказали им какую-то, на их взгляд, смехотворную историю, поэтому они сразу стали расставлять вам ловушки, пытаясь вас поймать. Им казалось, это не составит особого труда. Но не тут-то было – в конце концов им пришлось вам поверить.
– Почему же они мне об этом не сказали? – вздохнул я.
– Не в их привычках – они ребята упрямые.
– Мне тоже так показалось.
– Но так или иначе, вы живы и почти здоровы.
– О да!
Директор государственного обвинения – плавный прокурор.
Беккет бросил взгляд на часы.
– Вы торопитесь?
– Нет.
– Прекрасно… Мне нужно многое сказать вам. Как насчет ленча?
– С удовольствием.
– Вот и отлично. Да, кстати о вашем отчете… – Он достал из внутреннего кармана исписанные моей рукой листки и разложил их на столе. – Я бы хотел, чтобы вы убрали ту часть, где просите прислать помощника, заменив ее описанием применения огнемета. Сможете? Тогда садитесь вон за тот стол, а когда вы закончите, отдадим все это отпечатать.
Когда я написал все, что он просил, мы обсудили, какие обвинения можно выдвинуть против Хамбера, Касса и Джада Уилсона, а также против Соупи Тарлтона и его приятеля Льюиса Гринфилда. Потом он посмотрел на часы и решил, что настало время ленча. Беккет отвез меня в свой клуб, показавшийся мне сплошь темно-коричневым, где мы заказали пирог с мясом, почками и грибами (я выбрал его, чтобы можно было незаметно обойтись без ножа, одной вилкой). Но Беккет все-таки заметил.
– Рука все еще болит?
– Уже гораздо лучше.
Он кивнул и оставил эту тему. Зато он рассказал мне о визите, который он нанес престарелому дяде Эдамса, живущему в холостяцком комфорте на Пиккадилли [20].
– По его словам, Пола Эдамса еще в детстве отправили бы в исправительную колонию для малолетних преступников, если бы не богатые родители. Из Итона [21] его выгнали за подделку чеков, а из следующей школы – за азартные игры. Родителям вечно приходилось платить, чтобы вытащить его из очередной истории, и психиатр сказал им, что он не изменится по крайней мере лет до сорока – пятидесяти. Могу себе представить, как им было тяжело – ведь он единственный ребенок! Когда Эдамсу было двадцать пять, его отец умер, и мать одна продолжала оберегать его от слишком серьезных неприятностей. Лет пять назад ей пришлось выложить огромную сумму, чтобы замять скандал – Эдамс без всякой причины сломал руку какому-то парню, и сна пригрозила, что добьется признания его психически ненормальным, если он снова выкинет что-нибудь подобное. А через несколько дней она выпала из окна собственной спальни и разбилась насмерть. Ее брат – этот самый дядя – говорит, что, по его мнению, Эдамс приложил к этому руку.
– Я бы не удивился, – согласился я.
– Так что вы были правы – он действительно психопат.
– Об этом было нетрудно догадаться.
– По тому, как он обращался лично с вами? – Да.
Мы уже покончили с пирогом и перешли к сыру. Беккет с любопытством взглянул на меня и спросил:
– Так что за жизнь была у вас там, в конюшне Хамбера?
– Курортом это, пожалуй, не назовешь.
Он подождал продолжения, но, так как я замолчал, спросил еще раз:
– Больше вам нечего рассказывать?
– Пожалуй, нечего. Очень хороший сыр.
Мы выпили кофе и по стаканчику бренди, налитого из бутылки, на которой стояло имя Беккета, а потом медленно пошли пешком обратно.
В кабинете он опять с видимым удовольствием погрузился в свое кресло, откинув голову и положив руки на подлокотники, а я занял свое место напротив него.
– Насколько я знаю, вы скоро возвращаетесь в Австралию?
– Да.
– Не терпится снова впрячься?
Я взглянул на него. Он ответил мне прямым, твердым и серьезным взглядом. Он ждал ответа.
– Не так, чтобы очень.
– Почему?
Я пожал плечами и усмехнулся.
– Кому же это нравится?
Пожалуй, не стоит слишком распространяться на эту тему, подумал я.
– Вы возвращаетесь к благополучию, вкусной еде, солнцу, своей семье, прекрасному дому и работе, которую делаете отлично… Так?
Я кивнул. Черт его знает почему, но меня все это не особенно привлекало.
– Скажите мне правду, – вдруг сказал он. – Только чистую правду, без всяких уверток. Что-то не так?
– Да все мой идиотский беспокойный характер, больше ничего, – сказал я легкомысленным тоном.
– Мистер Роук. – Он слегка выпрямился в кресле. – У меня есть веские основания задавать вам эти вопросы. Пожалуйста, ответьте мне честно – чем вас не устраивает ваша жизнь в Австралии?
Наступило молчание, когда я думал, а он ждал. В конце концов я решил, что, какими бы ни были его веские основания, я ничего не потеряю, если выскажусь начистоту.
– Работа, которой я занимаюсь, должна бы по идее приносить мне удовлетворение, а приносит только скуку и пустоту.
– Вроде манной каши, когда у вас есть зубы, – заметил он. Я засмеялся.
– Наверное, хочется чего-нибудь остренького.
– А кем бы вы стали, если бы не смерть родителей и необходимость растить младших?
– Скорее всего юристом, хотя… – Я заколебался.
– Хотя что?
– Вообще-то это странно звучит… особенно после всего, что произошло со мной за последние дни… может быть, я стал бы полицейским.
– Ага, – мягко сказал он, – так я и думал. Он снова откинул голову и улыбнулся.
– Если бы вы были женаты, вам было бы легче успокоиться и осесть на одном месте, – предположил он.
