Дик Фрэнсис - Ради острых ощущений
Не хватало еще, чтобы он пожалел меня! Я засунул большой палец левой руки в карман, принял максимально небрежный вид и заставил себя ухмыльнуться.
– Привет, Эдуард.
Он с облегчением рассмеялся.
– Я вижу, вам все нипочем, – сказал он. Ну что ж… пусть он так думает.
– А вы не могли бы употребить свое влияние, чтобы я смог принять ванну?
– Обещаю и ванну и все, что захотите, как только вас освободят.
– Освободят? Насовсем?
– Насовсем, – кивнул он. – Они отказываются от обвинения. Мне не удалось скрыть своей радости.
Он иронически улыбнулся.
– Они решили, что не имеет смысла тратить общественные фонды и судить вас, все равно дело кончится полным оправданием. Убийство в целях самообороны, ничего незаконного.
– Я был убежден, что они мне не верят.
– Они проверили все факты. Ваши показания подтвердились и теперь совпадают с официальной версией.
– А Хамбер… в порядке?
– Кажется, вчера он пришел в сознание, но еще не может отвечать на вопросы. Вам разве не сообщили, что он вне опасности?
Я покачал головой.
– Тут народ не из болтливых. А как Элинор?
– Хорошо. Небольшая слабость, больше ничего.
– Мне страшно жаль, что она впуталась в эту историю. Это я во всем виноват.
– Нет, дорогой мой, она сама, – возразил он. – И вот еще что, Дэниел… насчет Пэтти… я вам такого наговорил…
– К черту все это, – прервал я. – Нечего ворошить старое. Когда вы сказали «освободят», вы имели в виду – сейчас, сию минуту?
– Да.
– В таком случае я бы хотел убраться отсюда немедленно. Вы ничего не имеете против?
Он огляделся кругом и непроизвольно поежился. Встретившись со мной глазами, он сказал извиняющимся тоном:
– Я не предполагал ничего подобного. Я слегка усмехнулся.
– Я тоже.
Мы отправились в Лондон – сначала машиной до Ньюкасла, а оттуда поездом. Из-за задержки в полиции, связанной с обсуждением некоторых формальностей (мне еще предстояло выступить свидетелем на следствии по делу о смерти Эдамса), вожделенную ванну пришлось отложить – иначе мы опоздали бы на экспресс Флайинг Скотсмен» [19], в котором у Октобера были заказаны места. Я не успел даже переодеться.
Войдя за Октобером в вагон-ресторан, я собрался было сесть напротив него, но тут официант схватил меня за локоть.
– Эй, ты, – грубо проговорил он, – выметайся отсюда! Здесь только для первого класса.
– У меня билет в первый класс, – мягко объяснил я.
– Да что ты? А ну-ка, покажи.
Я вынул из кармана кусочек белого картона. Он фыркнул и показал головой, что я могу сесть. Затем обратился к Октоберу:
– Если он будет вам мешать, сэр, вы только скажите мне, и я его быстренько выведу, с билетом он или без билета.
И он ушел, покачиваясь в такт движению поезда. Нечего и говорить, что весь вагон-ресторан немедленно повернулся, чтобы разглядеть наглеца. Я с улыбкой уселся напротив Октобера. У него был чрезвычайно смущенный вид.
– Не беспокойтесь за меня, – сказал я. – Я уже привык. – В эту минуту я осознал, что и в самом деле привык к подобному обращению и что меня это больше не волнует. – Но если хотите, можете делать вид, что не знаете меня. – Я открыл меню.
– Обижаете.
Я улыбнулся ему поверх меню.
– Хорошо.
– Ей-богу, Дэниел, вы неподражаемы. Вас можно сравнить только с Родди Беккетом.
– Мой дорогой Эдуард… разрешите предложить вам хлеб.
Он засмеялся, и мы продолжили свой путь в Лондон, вполне довольные друг другом, – самая странная на вид пара, чьи головы когда-либо покоились на крахмальных белых подголовниках поезда британской железной дороги.
Я налил себе еще кофе и взглянул на часы. Полковник Беккет опаздывал на двадцать минут. Голуби мирно сидели на подоконнике, а я поудобней устроился в кресле и с удовольствием вспомнил свой визит к парикмахеру Октобера, который подстриг мне волосы и сбрил наконец гнусные бачки. Сам парикмахер (кстати, потребовавший плату вперед) был удивлен достигнутым результатом.
– Ну вот, теперь мы больше похожи на джентльмена, а? Но я бы еще предложил… помыть голову.
Я с готовностью согласился на мытье головы, после которого граница чистоты прошла по середине моей шеи. Потом, в доме Октобера, я испытал фантастическое блаженство, шагнув из своего грязного барахла в большую горячую ванну, и удивление, облачившись в собственную одежду. Я посмотрел в зеркало – оттуда на меня глядел человек, приехавший из Австралии четыре месяца назад, человек в хорошем темно-сером костюме, белой рубашке и синем шелковом галстуке. По крайней мере, это была прежняя оболочка. Но внутри я уже не был прежним, и никогда не буду.
Я спустился вниз в малиновую гостиную, где Октобер торжественно обошел вокруг меня, протянул мне стакан сухого шерри и заявил:
– Невозможно поверить, что вы тот самый молодой бандит, с которым я ехал в поезде.
– Это я, – сухо заверил я, и он расхохотался.
Он усадил меня в кресло спиной к двери и пустился в светскую болтовню о лошадях, пока я потягивал шерри. Интересно, что у него на уме, подумал я, глядя, как он с каким-то неуверенным видом бродит вокруг камина.
Вскоре мое любопытство было разрешено. Дверь отворилась, он посмотрел поверх моего плеча и улыбнулся.
– Я хочу вас кое с кем познакомить, – сказал он.
Я встал и обернулся. У двери стояли Пэтти и Элинор. Вначале они меня не узнали. Пэтти протянула руку и вежливо произнесла: «Как поживаете?», очевидно ожидая, чтобы ее отец представил нас друг другу. Я взял ее за руку и подвел к креслу.
– Присядьте, – предложил я ей. – Вас ждет большое потрясение.
Если с Пэтти мы не встречались три месяца, то Элинор видела меня всего четыре дня назад, во время своего рокового визита к Хамберу. Она сказала с сомнением:
– Вы очень изменились… но вы Дэниел.
Я кивнул, и она залилась краской. Блестящие глаза Пэтти остановились на мне, ее розовый рот открылся.
– Так вы… это правда? Малыш Дэнни?
– Да.
– О-о! – Ее лицо, начиная с шеи, тоже отчаянно покраснело, но на сей раз это была краска стыда.
Октобер наблюдал за их замешательством.
– Так им и надо, – сказал он. – Будут знать, как устраивать людям неприятности.
– О нет! – воскликнул я. – Вы к ним несправедливы… и потом, вы же не все им обо мне рассказали?
– Не все, – признался он, начиная подозревать, что у его дочерей было больше причин краснеть, нежели он предполагал, и что задуманная им встреча-сюрприз приобрела несколько неожиданный характер.
– Тогда расскажите сейчас, а я пока пойду поговорю с Теренсом… И еще… Пэтти… Элинор… – Их удивило такое обращение. – Память у меня короткая и вообще неважная.
Когда я вернулся в гостиную, у девушек был подавленный вид, а Октобер с беспокойством наблюдал за ними. Я подумал, что отцы могут неумышленно причинить сильную боль своим дочерям.
– Не вешайте носа, – приободрил я их. – Если бы не вы, я бы в Англии со скуки умер.
– Вы вели себя гнусно, – с чувством сказала Пэтти, не желая признавать себя побежденной.
– Да… и очень сожалею об этом.
– Вы могли бы сказать нам, – упрекнула меня Элинор.
– Глупости, – вмешался Октобер. – Разве можно доверять языку Пэтти!
– Я понимаю… – медленно проговорила Элинор. – Да, я же не успела поблагодарить вас за… за то, что вы спасли меня. Доктор все рассказал мне. – Она снова покраснела.
– Спящая красавица, – улыбнулся я. – Вы были похожи на мою сестру.
– У вас есть сестра?
– Две, – сказал я. – Шестнадцать и семнадцать.
– А-а. – Она немного успокоилась. Октобер метнул на меня быстрый взгляд.
– Вы слишком великодушны, Дэниел. Одна из них заставила меня возненавидеть вас, другая чуть вас не убила, а вам хоть бы что!
– Именно так – хоть бы что. Давайте лучше забудем об этом.
Таким образом, несмотря на малообещающее начало, вечер все-таки прошел вполне сносно – девушки постепенно перестали смущаться, а под конец даже смогли смотреть мне в глаза, не краснея при этом. Когда они ушли спать, Октобер вытащил из внутреннего кармана листок бумаги и вручил его мне, не говоря ни слова. Я развернул листок – это был чек на десять тысяч фунтов. Куча нулей. Я молча смотрел на них. Потом медленно разорвал свое состояние пополам и положил обрывки в пепельницу.
– Большое спасибо, но я не могу это взять.
– Но вы выполнили работу, почему же вы отказываетесь от платы?
– Потому что… – Я остановился. Потому что… что? Я не мог подобрать подходящих слов. Мне хотелось сказать что-то вроде того, что я узнал больше, чем требовалось по контракту. Что я слишком много в это вложил. Что я убил человека. Во всяком случае, мне было невыносимо думать, что я возьму деньги за все, происшедшее со мной в эти месяцы.
– Должна же быть какая-то причина, – с некоторым раздражением настаивал Октобер.
– Ну, во-первых, честно говоря, я делал все это не из-за денег и не могу принять от вас такую сумму. Более того, когда я вернусь домой, я собираюсь вернуть вам остаток первых десяти тысяч.
