Екатерина Лесина - Счастливый доллар

Приказ мой исполнили, это да. Скажу я вам так, началась сумятица. Бонни кричала, очень громко и надрывно. Я стрелял. И другие тоже. Хинтон все спрашивал:

– Когда ж она замолчит?

А она не замолкала. Мой «браунинг» плевался свинцом, и пули входили в корпус автомобиля, как ножи в консервную банку. Каменными брызгами летел гравий. А Клайд, бешеный волк, пытался вырваться. Его «Форд» почти тронулся, даже прополз с полтора фута, но это было не в человеческих силах – уйти. Перекрестный орудийный огонь, подобный иссушающему пламени. Грохот. Лязг. Звон в ушах. Ствол в руках стремительно нагревается. В лицо летит щепа и ошметки гнили. Во рту появляется привкус железа. И совсем не хочется смотреть на то, что творится прямо передо мной.

Но я смотрю. Я по-прежнему помню все в деталях, мистер Шеви.

Вот стрельба прекращается. Не было ни команды, ни знака, просто все одновременно опустили стволы. Да и чего стрелять, если эти двое, которых мы ненавидели, а вы так наоборот, мертвы?

Я первым выбрался из лесу, отряхнувшись от паутины и прочего мусора, который налип на форму. Мне отчего-то хотелось выглядеть достойно, пусть мертвецы и не могут видеть, но…

Не скажу, что я шел к автомобилю совсем уж без опаски. Грызла, грызла мыслишка, что Клайд лишь притворился, что сейчас схватится за ствол и пальнет прямо мне в рожу. И вторая мыслишка – я не один, люди за моей спиной крепко на взводе, и если кому-то примерещится, будто Барроу жив, то начнется стрельба. А мне как-то очень уж не хотелось помирать теперь, когда я вроде как стал победителем.

Но как сами видите, я вполне себе жив и цел. Я дошел до машины и увидел Клайда, который наполовину выпал из автомобиля. Его голова была в крови, да и вообще крови там хватало. Я перелез через капот и бросил взгляд на сторону Бонни. Она лежала, такая красивая и миниатюрная, такая молодая, что сердце мое сжалось от боли. И в тот миг сквозь пороховую вонь и дым я ощутил аромат ее духов. Вот так все и было… Ну газеты, конечно, начали вопить. Сначала все в один голос на нашей стороне были, славили, что мы, наконец, избавили страну от кровавых чудовищ. Потом шумиха сошла, и начали поговаривать, будто все на той дороге получилось неправильно. Дескать, заманил Фрэнк Хеймер невинных в ловушку и расстрелял, ибо кровожадный, да еще на привязи у Симмонса, а Симмонсу Клайд Барроу иглой в заднице был.

Нет, мистер Шеви, был-то он, конечно, был, даже не иглой – шилом настоящим, но какая теперь разница? Почему они и вы не вспоминаете про полицейских, которых убила банда Барроу? Или про мирных людей, которые тоже пострадали? Или про то, что закон в этой стране – самое важное наследие прошлого?

Но закон скучен, а романтика всегда жива. И потому, я вам так скажу: что бы я ни говорил сейчас, что бы вы ни писали, это все многажды переврут и перекроят, вылепив из этой истории конфетку про любовь с кровавой начинкой. И нет, не буду я ничего делать, чтоб тому воспрепятствовать. Я сделал достаточно, чтоб вы, такой умный, могли безмятежно писать свои сказки, а значит, совесть моя спокойна…

Доллар вам отдать? Забирайте. Я его выкинуть хотел, да рука не поднималась. Если нужен, то пускай… Знаете, одно все-таки из головы выбросить не могу. Что было бы, если б эти двое не встретились?

Дамочка кинулась наперерез машине, смешно растопырив руки, будто этот беспомощный жест мог помешать Сергею объехать ее. Вывернув руль, он попытался пробраться по бордюру, но неугомонная дамочка заколотила кулачками по стеклу.

Идиотка.

– Чего?

– Семен. Я от Семена. Точнее, не совсем, чтобы от Семена, но его убьют!

Длинная, тощая и растрепанная. Ни дать ни взять – швабра не первого дня существования.

– Семен Семенов, – повторила она и, скривившись, едва сдерживая слезы, добавила: – Пожалуйста. Помогите.

– Садись.

В машину заползла боком, съежилась на сиденье, стараясь казаться меньше. Заговорила:

– В деревню ехать нужно. Туда, куда письма писали. Там где-то его логово. Мне Семен сказал, что уже все закончилось, а потом пропал. Он просто избавиться от меня хотел. А на самом деле ничего не закончилось, старушка врала.

– Какая старушка?

– С козами. Она живет в деревне. И про Матюхиных рассказала, только… она врала. Пожалуйста, поверьте мне! И Ядка сказала, что про меня спрашивали, только не Варенька и не этот, который старый. Молодой спрашивал. Он их обманул. И вас тоже. Он всех обманул. Вот, погодите.

Она вытряхнула фотографию, измятую, покрытую пятнами, как шкура далматинца. И лица на снимке тоже выглядели пятнами, случайными и бессмысленными.

– Я про всех узнала. Вот это Вера, она умерла. И Илья тоже, старший, видите? А вот Олег.

Узнать кого-либо сложно, и чем всматриваться, проще выпихнуть настырную девку из машины, пусть катится на все четыре и достает своими фантазиями кого-нибудь другого.

– А это Антон. Антошка. Вот он, рядом с Олегом. Что с ним стало, а? – она настойчиво тыкала снимком в лицо, и Серега, отобрав фото, сделал вид, что рассматривает.

Неинтересно.

Или интересно? Тому мужику было хорошо за тридцать, а Антошке с фотографии не могло быть тридцати. Двадцать два или двадцать три. И телосложение у него типично астеническое. Пальцев не разглядеть, но…

– Он их всех обманул. И Семена тоже обманет. Он туда полез, а я потом подумала, что одному нельзя! Семен сильный, но доверчивый, а этому доверять нельзя! Он Семена убьет, если вы не поможете! Пожалуйста, помогите… хотите, я заплачу, – девка вытащила из-за пазухи пачку купюр и принялась совать в руки, как недавно совала фотографию.

– Убери, – велел Серега, заводя машину. Правда в ее словах или фантазия бабская – еще вопрос. Но проверить следовало. В конце концов, что он потеряет, потратив час-полтора времени? Ничего. А совесть спокойна будет.

– Пожалуйста, – повторила она, хватаясь за руку. – Он же убьет Семена! Он же сумасшедший!

Дуло смотрело в колено, с той же насмешкой, что и человек, его державший. Семен ничуть не сомневался, что стоит дернуться, и вылетит пуля. И уж куда она попадет – в ногу, в руку, в голову, раз и навсегда избавив от боли, – дело десятое.

И понимание это убило страх.

– Тебе просто надоело ждать, когда тебе дадут твою долю. Или ты понял, что ее не дадут никогда, а стоит дернуться – прибьют. И ты решил действовать.

– Не я решил, – поправил Антошка. – Они решили. Варенька – избавиться от Олега. Олег – избавиться от Вареньки. А старый хрыч – от всех нас разом. Мне осталось лишь ударить и отойти в сторону. Они считали меня полудурком. Варька прятала свои секретики, фетишистка ненормальная, Олежка баб водил, пока не появилась одна, которую не привел… тогда-то я понял, что скоро начнется. Но ты говори. Нам интересно. Нам ведь интересно?

Марина медленно кивнула. Истеричка! Дура психованная, которая сама не понимает, во что влипла! Но молчать нельзя. Говорить. Тянуть время. Вдруг да Сергей успеет…

– Ты убил Олега. Забрал деньги. И дал остальным разбираться между собой. Думаю, время от времени ты корректировал их действия.

– Кор-р-ректировал… красиво звучит. И точно. Но деньги я не брал. Зачем мне деньги? Я свободы хотел от них всех, чтоб как Клайд… А карточку банковскую Варька прихватила с самого начала. И монету тоже. Но монету я подменил. Там, в мастерской. Она думала, что мне интересно с ней спать, а я хотел получить свою монету. И Пантелею подсказать, где искать виноватую… Все было рассчитано, но тут ты появился. Мелочь вроде, но мелочь к мелочи и…

Мелочь к мелочи. В мелочах Бог, поэтому его никто не замечает.

– Пришлось все менять. Умереть вот, чтоб отвадить от норы. Сгореть. Варька удивилась бы, узнав, что на нее и это дело повесили. Варька не собиралась меня убивать, во всяком случае в тот раз. Она просто ушла. А мастерская просто загорелась. А тот урод давно меня доставал, вот я его и… картин жалко. Но я новые напишу. С Мариной.

Зрачок дула медленно поднимается от колена, на миг замирает, нацелившись на пах, и вихляет в сторону. Возвращается. Смотрит в живот.

Говорят, если в живот, то больно…

Выше. В грудь, чуть левее, чтобы точно в сердце.

– Варька думала, что главное – это карточка и деньги на ней. Берегла. И я честно оставил ей ее драгоценную карточку, положил рядышком. И вот как ты думаешь, ее сломали или выкинули? Или кто-то припрятал, чтобы через месяцок-другой снять наличку? Он рассчитывает на сотню-другую рубликов, а получит… много получит. И сто пудов решит, что ему сказочно повезло. И будет в чем-то прав. Деньги – ничто. Везение – вот что важно.

На второй руке блеснула монета:

– Орел? Решка?

– А на что играем?

– На шанс. Я знаю, куда стрелять, – поясняет Антошка, хотя его пояснения не нужны. – Но стрелять скучно. Стреляться веселее.

Шанс… орел-решка, аверс-реверс, игра, которая не надоедает, но правды в ней нет.