Александр Смирнов - Раб и Царь
Это за то, что ты меня пидером обозвал?
Да это так… Хромой просто придрался. Маловато этого для опускания.
За что же тогда?
За то, что я сука.
Кто?
Сука — стукач, значит. А за это не опускание, а смерть положена.
Зачем же ты тогда стучал?
Менты сломали.
Как сломали?
Очень просто. Сначала за каждый шаг в карцер кидают, потом в пресс-хату помещают…
Что значит пресс-хата? У них там пресса что ли?
Нет. Прессы там нет. Там тебя прессуют. Короче говоря, ломают. А когда начнёшь просить перевести тебя в другую хату, Кум тебя переводит, только с условием: если стучать не будешь, то опять в пресс-хату вернёшься.
А ты знал, что тебя за стукачество убить могут?
Конечно, знал.
Зачем же ты сломался?
Так они убили бы меня и всё.
А так тоже убьют, только другие. Если уж суждено умереть, так всё равно умрёшь. Только сукой умирать хуже.
Ты прав, конечно. Только чтобы это сделать, надо быть царём, а я сука.
Ты это на меня намекаешь?
На кого же ещё? Ты пока спал, сходняк собирался. Тебя вызывали, а Хромой вместо тебя пошёл.
И что там решали?
Валить тебя или не валить.
За что же меня валить? Я ведь ни на кого не стучал.
Ты, что думаешь, здесь только за стукачество валят? Ты на понятия замахнулся, против закона воровского пошёл. Сам понимаешь, что за такое положено.
И что же они приговорили?
А приговорили, что ты теперь вроде, как и не вор, если по воровским понятиям не живешь. С другой стороны вроде, как и не мужик какой-то, если честь выше смерти ставишь.
Какой же они мне статус определили? — спросил Дима.
А я и сам не понял. Вроде, как в законе, но в законе нельзя. Ты же не вор. Одним словом — Царь.
Вот, как жизнь устроена, — усмехнулся Дима. — Вчера был студентом, а сегодня царём стал.
Жизнь каждому своё крутит. Ты царём стал, а я сукой.
Ты так говоришь, будто твоя жизнь уже кончилась.
Если честно, то да. С таким клеймом это уже не жизнь.
Чудак ты Косой! Пройдут годы, и всё образуется. Будет и на твоей улице праздник.
Ты, Царь, плохо понятия знаешь. Сука это не погоняло, это приговор.
Понятия это не догма. Сам видел вчера, что и на понятия управа есть.
А ведь и правда, — вдруг оживился Косой.
В его глазах вдруг засверкали искорки. Противное, серое лицо неожиданно прояснилось, голос зазвучал твёрдо и звонко. Косой взял Диму за плечи и с надеждой заглянул в его глаза.
Неужели это возможно?! Да я век тебе рабом буду!
Рабом!? — Дима оттолкнул от себя Косого. — Запомни на всю свою жизнь — лучше быть сукой, лучше быть покойником, чем рабом. Ты понял!?
Понял, — робко ответил Косой. — Я просто имел в виду, что я…
Запомни, раб это не человек, — закричал Дима. Потом он задумался и тихо произнёс: — Человек может быть только царём.
Косой удивлённо посмотрел на Диму и спросил:
Ты думаешь, я смогу быть царём?
Если ты человек, то ты просто обязан им стать.
Двери камеры заскрипели, и конвойный ввёл в камеру с прогулки остальных обитателей хаты.
С пробуждением, ваше величество! — с самого порога пошутил Хромой. — Ты так крепко спал, что пришлось цирика уговорить не будить тебя на прогулку.
А разве с цириками можно договориться?
Всё можно. Они же такие же зэки, как и мы. Только мы живём по эту сторону решётки, а они по ту.
Зато они свободны, — возразил Скрипач.
Мы то здесь временные, — вступил в разговор угрюмый мужчина лет сорока, — а они постоянные. Мы отсидим своё и на волю, а они по собственной воле в тюрьме сидят.
Угрюмый, выходит, что они сами себя в тюрьму посадили? — захихикал Скрипач.
Выходит так. — улыбнулся Угрюмый.
Ну и дураки! — засмеялся Скрипач.
А ты умный? — спросил его Хромой.
Во всяком случае, я сам себя в тюрьму не сажал.
Ну, а кто же тогда? Не мы же тебя сюда посадили? — Хромой хитро посмотрел на Скрипача.
Что же кроме вас больше некому? Нашлись 'добрые люди', постарались.
Кто ж такие? — поинтересовался Косой.
Тебе скажи, так ты быстро стучать побежишь.
Лицо Косого померкло. Он опустил голову и отвернулся от Скрипача.
Не побежит, — уверенно сказал Дима за Косого.
А ты за базар ответишь? — спросил Скрипач.
Отвечу, — уверенно подтвердил Дима.
Ну, если Царь ответит, тогда…
А я так думаю, что ты сам себя сюда и посадил, — неожиданно сказал Угрюмый. — Все мы здесь по собственной воле оказались, как и цирики.
У тебя совсем крышу сорвало? — Скрипач недоверчиво посмотрел на Угрюмого. — Всех-то под одну гребёнку не надо. Если тебе и хочется у параши сидеть, то у меня такого желания нет.
А я и не говорю, что у тебя желание есть. Я говорю, что мы сами себя сюда упекли.
Хромой, в натуре, ну ты-то хоть скажи ему, чтобы он пургу не гнал.
Хромой ухмыльнулся, но ничего не ответил.
Царь, может, и ты сам себя осудил? — не успокаивался Скрипач.
А кто же ещё?
И не много ты сам себе срока намотал?
Если честно, то даже мало.
Что же ты такого сделал?
Веру потерял.
Какую веру? В Бога что ли?
В человека. Хотя, по большому счёту, наверное, в Бога.
Что же твой Бог не простил тебя тогда. Ты же типа раскаялся, себя во всём винишь. За что он тебя тогда у параши держит? Вот и выходит, что Бога никакого нет.
Скрипач даже просиял, что так ловко и быстро расправился со своим оппонентом.
Как же он меня простит, если он меня не наказывал? — удивился Дима. — Бог дал мне всё, что я хотел. Ну, а если я не захотел взять, что мне дают, отвернулся, сделал по-своему, причём же тут Бог?
Тебе, может, и давал, а вот мне от него ничего не досталось.
А почему тебя Скрипач зовут, — неожиданно спросил Угрюмый.
Давно это было, — грустно вздохнул Скрипач. — Я ведь в детстве на скрипке играл.
Где играл? — поинтересовался Хромой.
В музыкальной школе. И, кстати, хорошо играл. Меня все друзья скрипачом звали. Вот эта кликуха ко мне и приклеилась.
И что же потом? — спросил Дима.
А потом попёрли меня из этой школы.
За что?
Концерт у нас был отборочный. Из всей школы должны были одного отобрать на конкурс. А нас двое самых лучших было: я и ещё один парень. Такая гнида, что даже сейчас о нём спокойно говорить не могу. — Скрипач задумался. Память перенесла его в далёкое детство, где он был не зэком, а восходящей звездой.
Ну и что? Ты победил его? — вывел из воспоминаний Скрипача Косой.
Победил. Я ему перед концертом надфилем струну подпилил, чтобы он настроить скрипку не смог. Он таких петухов навыдавал, что комиссия его даже до конца не дослушала.
И тебя на конкурс отправили? — спросил Хромой.
Отправили. Только не на конкурс, а за ворота. Какая-то сволочь капнула. Осмотрели скрипку, нашли следы надфиля и решили, что в этом году на конкурс никого посылать не будут.
А с парнем тем что? — Дима сочувственно посмотрел в сторону Скрипача.
Ничего. Через год победил на конкурсе. Потом закончил консерваторию. Сейчас в симфоническом оркестре играет. Весь мир уже объехал. Деньги лопатой гребёт. А у меня от скрипки только кликуха осталась.
А если бы ты не подпилил струны? Что бы тогда было? — спросил Косой.
Не знаю. Во всяком случае, на нарах бы не парился. Первым, конечно, я не стал бы, он действительно лучше меня играл, но вторым-то был я.
Все задумались. В камере стало тихо. Каждый ушёл в своё прошлое и не хотел возвращаться. Первым тишину нарушил Косой.
Выходит, ты не ему, а себе струну подрезал.
Выходит так, — грустно ответил Скрипач.
Значит, и тебе Бог дал талант, а ты его взять не захотел, — заметил Дима.
Да, что сейчас об этом! Может быть, и дано мне было! Второй-то раз кто же даст? Такого даже ваш Бог не может.
Больно ты много про Бога знаешь! — прервал Скрипача Угрюмый. — Если ты живой, то значит, Бог не оставит тебя. Проси и воздастся, так, кажется, в писание сказано? Может быть, Бог тебе и сейчас, в данную минуту, что-то даёт, а ты по глупости своей опять от даров отказываешься.
Уж не параша ли его дар!? Может он из милости меня в тюряге держит?
А может и из милости, — прорычал Угрюмый. — Куда тебя такого выпускать? Выпусти, так ты опять струну кому-нибудь подрежешь.
Парень-то тот, действительно гнидой был, или тебе так тогда казалось? — спросил Хромой.
Давно это было. Я тогда совсем пацаном был.
Скрипач задумался, и лицо его стало серьёзным.
Нормальным он был. Просто играл лучше меня.
Пацаном был… — передразнил Хромой. — Это ты сейчас пацан, а тогда скрипачом был.
