Елена Арсеньева - Венецианская блудница
Позади тележки стоял господин в белой, высокой шапке мага, похожей на длинный остроконечный кулек. На плечи его был накинут черный плащ, широкими складками спадающий вниз. На плаще все с трепетом видели изображение черепа и сложенных крест-накрест костей. Длинная седая борода была явно приклеена, потому что совсем не вязалась с молодым лицом с плутоватыми глазами.
Маг громко провозглашал что-то на непонятном языке, зачаровывая народ сумятицей звуков, а потом «перевел» свою речь. Оказалось, что так говорят волшебные попугаи, живущие на острове Адаманто-папирусе. Маг был в плену у волшебных попугаев двадцать лет и узнал от них множество секретов, служащих на пользу человечеству.
Он сорвал полотно со своей тележки: там оказались чучела змей; кости допотопных животных, которые до сих пор живут на острове волшебных попугаев; волос «каменного человека» (зрители пришли в ужас): кто его проглотит, тот в один год станет сильнее всех. А вот кусочек ногтя «огненной женщины». Вот средство увидеть во сне что хочешь…
Все эти и другие снадобья были удивительно доступны: не было ничего дороже одного сольди.
Вокруг толпилось много молодежи, и наконец настал черед любовных снадобий. Скажем, если синьорину оставил любовник… «Бывают же такие злые люди?« – вопросил маг, и несколько девушек робко кивнули в ответ. Александра едва к ним не присоединилась. Итак, любовник бросил девушку, но спасение есть: следует только сжечь в огне вот этот корешок, называя имя изменника, и он сам прибежит к девушке и будет валяться у ее ног! И корешок-то стоит всего пять сантимов… Несколько девушек робко выдвинулись из толпы и, краснея, протянули магу сольди. Корешки поступили в их распоряжение с пророчеством, что не пройдет и месяца, как «он» перед алтарем назовет «ее» своей.
Александра задумчиво нахмурилась. Денег у нее хватит, чтобы купить не только все корешки, оставшиеся в сумке мага, но и его самого в придачу. Пусть с утра до ночи ворожит-привораживает Лоренцо: и в плоть, и в хоть, и во все жилочки и поджилочки, и во все суставчики и подсуставчики… в кровь горячую, в сердце жаркое… Да нет, где ему! Вот Ульяна, сестра князя Андрея, умела лихо ворожить, даром что молодая. Когда же ее спрашивали, отчего сама оказалась несчастной в любви, Ульяна отвечала, что судьба мстит тем, кто ее пытает, и потому все ворожеи всегда несчастливы.
Мысли Александры унеслись далеко-далеко! Там, где она оказалась вдруг, яркое солнце светило с голубых небес над зеленым изгибом холмов. Стайками собирались березовые рощи. Жаворонок пел-заливался над серыми крестами старого кладбища, и голос его дрожал вместе с теплым, душистым воздухом весны. Вода, еще серая и мутная после недавно сошедшего льда, подмывала глинистые берега, украшенные ярко-желтой купальницей, и едва проснувшаяся лягушка – красивая, блестящая, изумрудно-зеленая – сидела на кромке травы, задумчиво тараща свои огромные глазищи на беззаботного мотылька, который трепетал белыми, шелковыми крылышками над желтым цветком…
– Луиджи! – раздался истошный вопль, и Александра чуть не вскрикнула в испуге. – Да это – мошенник Луиджи!
Толпа расступилась, и освирепевшая женщина вцепилась прямо в бороду остолбенелого мага. Борода осталась у нее в руках.
– Что такое, что такое? – заволновалась толпа.
– Какой он волшебный попугай, он просто мерзавец, подлец, разбойник, негодяй, мошенник! – орала женщина.
– Постой, постой, Розина! – воскликнул было маг, но тут же прихлопнул себе рот ладонью, поняв, что проговорился.
– Вот видите! Он, этот каналья, узнал меня! – торжественно завопила Розина, и моментально белый колпак был сбит с головы «мага». – Посудите сами, – обратилась Розина за сочувствием к толпе, – бросил меня с тремя детьми без всякой помощи, одну, а сам бегает, мошенничает, обманывает народ.
– Это, это… я, ты… – забормотал было маг, но все внимание уже было приковано к несчастной Розине.
– Волшебных попугаев выдумал. Обезьяну эту самую у нашего padre украл. Мальчишку, сына соседки, свел за собою… Баттиста! Ну тебе-то что здесь надо?!
Все! Толпа мгновенно дошла до неистовства. Она ободрала с обоих «магов» их павлиньи перья и погнала по площади, причем на вопросы непосвященных: «В чем дело?» – был ответ: «Волшебных попугаев поймали!»
Вокруг хохотали. Слышались соленые словечки в адрес тех синьорин, которые купились на шарлатанство Луиджи. И вдруг…
– Вот же пся крев! – восхищенно воскликнул кто-то рядом с Александрой, и она замерла, словно ее пригвоздило к месту молнией.
Эти слова. Этот голос! Да нет, не может быть…
Она скосила сколько могла глаза. Нет никакого пана Казика рядом: только толстенький монах с лицом, укрытым капюшоном, которого она уже не раз видела сегодня. И однако именно из-под этого капюшона прозвучало незабываемое «пся крев»!
Так, интересно… но ведь монахов было два. Один толстый, другой… другой худой, подвижный. А если он заговорит, не окажется ли его голос самым гнусавым голосом в мире?
Александра не могла шевельнуться.
Да, можно не сомневаться: Чезаре следит за ней! Зачем? Его послал Лоренцо?
«О нет, не обольщайся!» – с презрением сказала она сама себе. Если бы Чезаре хотел вернуть ее, он не стал бы таиться. Ее отпустили, чтобы следить за ней. Чтобы она привела их… ну да, к Бартоломео Фессалоне, в его тайное убежище.
Ну что ж, Чезаре придется долго за нею ходить, поскольку она совершенно не знает, где скрывается приемный отец Лючии. Пусть следят, коли есть охота!
И, смерив толстого монаха презрительным взором, Александра неторопливо, не таясь зашагала к Пьяцетте, где уже пооткрывались все лавки.
23
Невольницы и жеребцы абиссинской императрицы
Пройдя Пьяцетту, Александра поняла, что убила здесь не меньше трех часов, разглядывая излюбленные венецианками жемчуг, зеркала, дивные, тончайшие в мире кружева, сукна, разные шелка, золотые изделия, полотна, разноцветные ленты, парчи, серебро, брильянты… Все было выставлено на продажу, все представляло зрелище неописуемое!
Чувствуя себя несколько ошалевшей, Александра огляделась. Она уже давно потеряла своих преследователей – не обнаружила их и сейчас. Может быть, пытка дамскими радостями, тряпками и побрякушками, сломила их? С другой стороны, монахи, переходящие из одной людной лавки в другую, – зрелище, мягко говоря, необычное. Возможно, они затаились где-то за углом, высматривают жертву.
Александра резко свернула в первый же проулок – и тотчас поняла, что Пьяцца и Пьяцетта – еще не вся Венеция.
Стоило немного отойти в глубь от Сан-Марко, и город неузнаваемо изменился. Узкие переулки глядели молча, затаенно. Шаги прохожих были здесь редки.
Узкий канал вел мимо старого здания, на стене которого отчетливо различим был барельеф: человек в чалме ведет верблюда. Возможно, это приземистое строение без окон служило складом товаров для восточных купцов? Александра не удержалась – погладила верблюда по его надменной морде и пошла дальше.
Солнце весело лучилось на зеленых волнах всякой поросли, перекинувшейся со стен дворцов к тихим водам маленького канала. Вода странно приковывала и поглощала все мысли и звуки, и глубочайшая тишина ложилась на сердце.
Александра остановилась на мостике через узкий канал и задумалась, уйдя взором в зеленую зыбь отражений.
Единственным путем можно заслужить прощение и даже признательность Лоренцо: найти бумаги Байярдо. Но где? Как? И даже в случае невероятной удачи это будет прощение и признательность для Лючии. А что достанется Александре, кроме еще одной ночи, после которой сердце ее будет разбито, ибо оно не нужно Лоренцо. Ему нужно только тело… тело Лючии!
Александра в отчаянии стиснула виски. Ох, она запуталась, безнадежно запуталась в бесчисленном множестве отражений: Александра – Лючия – Александра… Чудилось, она глядится в осколки разбитого зеркала, находя в каждом свой образ – всегда новый, всегда неузнаваемый.
Нет, надо уехать. Зачем ждать вечера? Покинуть Венецию прямо сейчас, пока сердце еще не разлетелось тысячью осколков, в которых запечатлено одно и то же лицо с холодными глазами и насмешливым ртом… Лоренцо. Ох, боже мой, Лоренцо!..
Александра прижала руки к горлу, подавляя стон.
– Вам помочь, прекрасная синьорина? – раздался рядом высокий мальчишеский голос.
Александра повернула голову – и вытаращила глаза, увидев того самого мальчишку с Эрберии. Он что, тоже следил за ней?!
Но мальчишка смотрел с таким откровенным восторгом, что на него как-то не получалось сердиться.
– Осмелюсь сказать, синьорина, вы прекрасны, как сама любовь, и такая же печальная, – внезапно изрек он, и это выражение, вполне достойное пера Тассо, Ариосто или Данте, заставило Александру вновь вытаращить глаза. Правду говорят, что в Италии все поэты!
– Ну и ну, – усмехнулась она. – Спасибо на добром слове. Только не знаю, принять ли это за комплимент.
