Патриция Хайсмит - Незнакомцы в поезде
— Откуда у Гая в прошлом марте взялись царапины на лице? — ни с того ни с сего спросила Анна.
Бруно обернулся. Гай уверял, что она не знает о царапинах.
— Какие?
— Не просто царапины — порезы. И синяк на голове.
— Я не в курсе.
— Он подрался с вами?
В глазах у Чарльза вспыхнул странный розоватый блеск. Анне не хватило лицемерия, чтобы улыбнуться. Сомнений у нее не осталось. Она чувствовала, что Чарльз готов броситься на нее, но не отводила взгляда. Если она сообщит о драке Джерарду, это докажет, что Чарльз знал об убийстве.
На лицо Чарльза вернулась улыбка.
— Нет, конечно! — рассмеялся он и сел в кресло. — В марте я вообще его ни разу не видел. Меня даже в городе не было.
У него вдруг стало нехорошо в животе — не от вопросов, просто нехорошо. А если с ним опять случится приступ, сейчас или завтра утром? Нельзя отключаться, нельзя, чтобы все это произошло на глазах у Анны!
— Думаю, мне пора, — пробормотал Бруно, вставая.
— Вам плохо? Вы как-то побледнели.
В ее голосе не было сочувствия. Способна ли на сочувствие хоть одна женщина, кроме его матери?
— Спасибо вам за… за гостеприимство.
Она вручила ему пальто, и Бруно, стиснув зубы, поплелся к машине, припаркованной вдалеке у обочины.
Спустя несколько часов в уже спящий, темный дом приехал Гай. Он бегло осмотрел гостиную, заметил окурок, брошенный в камин, сбитую подставку с курительными трубками на журнальном столике, вмятину на диванной подушке. Тут и там были неправильности, которые не могли создать Анна, Тедди, Крис или Хелен Хэйберн. Разве он не знал, что это произойдет?
Он побежал в гостевую спальню, не нашел там Бруно, зато увидел на тумбочке распотрошенную газету и несколько мелких монет, небрежно выложенных из кармана. За окном занимался рассвет, совсем как тогда. Гай развернулся спиной к окну, дыхание вырвалось из груди со всхлипом. Зачем Анна с ним так поступила? Именно сейчас, когда это невыносимо! Когда одна половина его находится в Канаде, а другая — здесь, в сжимающейся хватке Бруно! Бруно, который теперь избавлен от полицейского преследования! Полиция хоть немного держала его в узде! Но теперь он перешел все границы! Больше так продолжаться не может!
В спальне Гай опустился на колени у кровати и стал целовать Анну — испуганно, резко, порывисто, пока она не проснулась и не обвила руками его шею. Он зарылся лицом в одеяло на ее груди. Ему казалось, что вокруг бушует шторм и Анна — единственная тихая гавань в самом его центре, а ее ровное дыхание — единственный признак того, что где-то еще бьется жизнь в нормальном мире. Гай разделся, не открывая глаз.
— Я скучала, — были ее первые слова.
Гай встал у изножья кровати, сжав кулаки в карманах халата. Напряжение не отпускало, а шторм теперь собрался в самом сердце.
— Я приехал на три дня. Скучала, значит?
Анна повыше устроилась на подушке.
— Почему ты на меня так смотришь?
Гай не ответил.
— Я с ним всего один раз встретилась.
— Почему ты вообще с ним встречалась?
— Потому что…
Ее щеки стали такого же цвета, как розовое пятно на плече, где он поцарапал ее щетиной. Он никогда еще не разговаривал с ней таким тоном, и оттого, что Анна пыталась спокойно ему отвечать, Гай злился еще сильнее.
— Потому что он заглянул…
— Ему вечно неймется заглянуть! Или позвонить!
— Ну и что?
— Он спал здесь! — взорвался Гай, видя ее оторопь в едва заметном подъеме головы, в трепете ресниц.
— Да, прошлой ночью. — В спокойствии ее голоса ему слышался вызов. — Он приехал поздно, и я предложила ему остаться.
В Канаде у Гая возникала мысль, что Бруно может начать заигрывать с Анной просто потому, что она его жена, и что Анна не будет спешить поставить его на место — просто потому, что захочет вытянуть из него правду. Он не предполагал, что Бруно зайдет далеко, но даже сама мысль о его прикосновении к ее руке и причинах, по которым она это позволит, была мучительной.
— И он оставался здесь до вчерашнего вечера?
— Почему тебя это так волнует?
— Потому что он опасен. Он почти безумен.
— Я думаю, дело не в этом, — произнесла Анна тем же спокойным голосом. — Я не понимаю, почему ты защищаешь его. Почему не хочешь признать, что это он прислал мне то письмо и это он чуть не довел тебя до сумасшествия в прошлом марте.
Гай застыл, готовясь защищаться — как защищается тот, кто виноват. И снова ему приходится защищать Бруно! Он знал, что не Бруно сказал ей о письме, она догадалась сама. Как Джерард, она собирала фрагменты головоломки. Джерард сдался, но Анна не сдастся никогда. Она находит неосязаемые фрагменты, именно из них и сложится цельная картина. Но пока еще не сложилась, потребуется время, еще немного мучительного времени. Гай устало повернулся к окну, слишком мертвый даже для того, чтобы опустить голову или закрыть лицо руками. Он не стал выяснять у Анны, о чем они с Бруно говорили. Чутье подсказывало ему, что именно она узнала. Неминуемый конец откладывался, и агония продолжалась слишком долго, гораздо дольше, чем следовало, — как иногда продолжается жизнь при смертельной болезни.
— Расскажи мне, — тихо произнесла Анна.
Ее голос звучал ровно, как колокол, отбивающий время.
— Хорошо, — ответил Гай, по-прежнему глядя в окно, однако уже ощущая необычайную легкость внутри.
Наверняка Анна заметила, как изменилось выражение его лица. Ему не терпелось поделиться наполнившей его легкостью с Анной, но он никак не мог отвести глаз от света, заливающего подоконник. Легкость и свет против тьмы и тяжести. Да, он расскажет Анне.
— Иди сюда. — Анна протянула к нему руки.
Он сел рядом, обнял ее и крепко прижал к себе.
— У нас будет ребенок, — проговорила она. — Давай будем счастливы. Ты будешь счастлив?
Гаю захотелось смеяться — от счастья, от удивления, от того, как робко она это сказала.
— Ребенок, — прошептал он.
— Что будем делать, пока ты здесь?
— Анна, когда?
— О, еще не скоро. Думаю, в мае. Что будем делать завтра?
— Обязательно выйдем в море. Если тебе не слишком тяжело.
И услышав глупые заговорщицкие нотки в собственном голосе, он расхохотался.
— О, Гай…
— Ты что, плачешь?!
— Я так давно не слышала твой смех!
45
Утром в субботу позвонил Бруно — поздравить Гая с назначением в комитет Альберты и пригласить их с Анной к себе на вечеринку.
— Я тут выяснил по своим каналам, что Джерард убрался в Айову. — Бруно отчаянно умолял разделить с ним веселье. — Приезжайте, покажу новый дом. Дай трубку Анне.
— Ее нет дома.
Гай знал, что расследование прекращено. Полиция и Джерард известили его об этом с благодарностью.
Он вернулся в гостиную, где они с Бобом заканчивали поздний завтрак. Боб прилетел в Нью-Йорк на день раньше, и Гай позвал его к себе на выходные. Говорили о плотине, о коллегах по комитету, о канадском ландшафте, о ловле форели и вообще о всякой всячине. Гай хохотал над анекдотом Боба на франко-канадском диалекте. Стояло прохладное и солнечное ноябрьское утро, они ждали Анну, отправившуюся за покупками, а затем планировали доехать до Лонг-Айленда на автомобиле и устроить морскую прогулку. У Гая было восторженное настроение, как у ребенка в преддверии праздника. Боб для него символизировал Канаду, работу, проект, который открыл перед ним новое, обширное пространство собственной души, куда Бруно хода не было. А их с Анной секрет волшебным образом приподнял его над миром, и Гай взирал на все вокруг с безмятежным благодушием.
Не успела Анна появиться в дверях, как телефон снова зазвонил. Гай встал, но Анна уже взяла трубку. Почему-то Бруно всегда точно знал, когда позвонить… Гай недоверчиво слушал их разговор, который неумолимо клонился к сегодняшней морской прогулке.
— Так приезжайте. Да ничего не надо. Ну, если настаиваете, возьмите пива.
Гай поймал на себе озадаченный взгляд Боба.
— Что-нибудь случилось?
— Ничего. — Гай сел.
— Это Чарльз. — Анна бодро прошагала с пакетами в кухню. — Напросился с нами. Гай, ты не очень возражаешь? На самом деле в четверг он так загорелся идеей пойти на яхте, что я, можно сказать, сама его пригласила.
— Я не возражаю, — ответил Гай, не сводя с нее глаз.
С утра она пребывала в эйфорически приподнятом расположении духа, в котором, скорее всего, любому уступила бы в чем угодно, но Гай понимал, она позвала Бруно не просто по широте душевной. Решила свести их вместе и посмотреть, что будет. Именно сегодня, даже подождать не могла. В нем всколыхнулась волна обиды, однако Гай тут же одернул себя. Анна не знает, не может знать, что делает, и все вина за эту безнадежную ситуацию лежит на нем. Так что он подавил в себе обиду, не стал задумываться, какими безобразными выходками Бруно может шокировать гостей, и твердо решил держать себя в руках.
