Я жила в плену - Флориан Дениссон
Максим попытался сделать дыхательное упражнение; он так крепко цеплялся за ручку двери, что побелели костяшки.
Голос домовладелицы возвращался постепенно, как волна, предвестница прилива:
– Вам плохо, господин Монсо?
По его щеке скатилась капля пота.
– Все в порядке, мадам Фаржас, со мной все в порядке, – солгал он.
– Ну и хорошо, оставляю вас с сестрой, не стану больше докучать.
Еще один удар кинжала в живот.
Он шагнул в свое жилище, как в зал суда, где ему вынесут смертный приговор. В гостиной притягивали взгляд французские окна, из которых открывался величественный вид на горы вокруг озера. Два кота вспрыгнули на столешницу вдоль левой стены, и принялись расхаживать, как львы в клетке, задрав хвосты наподобие антенн.
Справа, в неглубокой нише, на обтянутом тканью диване, заваленном подушками, – это была кошачья вотчина, – лежала женщина. Ее волосы уже начали седеть. Как только Максим показался в дверях, она проснулась и резко села.
Глаза гостьи наполнились слезами, рот искривила судорога печали.
С первого взгляда он не узнал Элоди; медленно, как канатоходец по проволоке, он зашагал к ней, и лицо ее пробуждало тысячи воспоминаний детства. То, что Максим описывал доктору Катарини, снова всплыло на поверхность. Ночь крещения, насильственное сближение с Богом, раненый лис, холод… И река. Из бурлящей воды то и дело выныривали тысячи голодных ртов – они накидывались на него, как апокалиптические стаи летучих мышей-кровососов, жаждущих напитаться его жизненной силы.
Колени дрожали, но, судорожно стиснув кулаки, Максим шагал вперед, к сестре, как по зыбучим пескам. Элоди встала, и подол цыганского платья коснулся пола; она раскинула руки в надежде обнять человека, которого не видела два слишком долгих десятилетия.
Максим остановился в шаге от нее. Взгляд его карих глаз, ставших почти черными, доставал до дна ее души.
– Максим… – выдохнула она. – Как же долго я молилась о том, чтобы увидеть тебя…
5
Максим слушал сестру, как дающих показания свидетелей. Время летело. Рассудочность и беспристрастность профессии подмораживали любое проявление чувств, не давали поверить, что он человек из плоти и крови и у него есть сердце. Элоди рассказывала, уронив руки вдоль тела и уже не надеясь на сердечные объятия, и ей казалось, что она обращается к незнакомцу. Встречи после разлуки никогда не оправдывают ожиданий. Тем более если люди не общались целых двадцать лет.
А потом плотину прорвало. Максим разрыдался, рухнул на колени посреди гостиной и спрятал лицо в ладонях, не обращая внимания на рыжего соседского кота, который терся об него, пытаясь утешить. Элоди кинулась к брату и крепко обняла, точно хотела защитить от всего зла мира, а он тонул и впервые с детских лет не боялся утонуть в сладкой печали пополам с… радостью.
Они заполнили пролетевшие часы тысячами ответов на тысячи вопросов о жизни в разлуке.
Максим и Элоди сидели за столом: чай был давно выпит, коты изгнаны, а прошлое осталось за закрытыми дверями. Возможно, на потом. Тем более что настоящее явило себя, не спрашивая разрешения, и напомнило Максиму о суровой реальности: позвонила Эмма.
– Слушаю.
– Возвращайся, мы эвакуируем заложников! Этого психопата прикончили.
На него нахлынули воспоминания о событиях последних нескольких дней. Захват заложников в начальной школе. Явившаяся на выручку опергруппа Национальной жандармерии взяла здание в кольцо. Эмма с коллегами расположились в одном из корпусов школьного городка, куда отводили освобожденных заложников.
Максим выслушал Эмму и посмотрел на сестру:
– Ты… Я… Мне придется уйти, дело срочное.
Она моргнула. Молча кивнула.
– Оставайся, Элоди, отдохни как следует, поспи. Спальня наверху. Я оставлю тебе ключи.
Так много нужно было сказать сестре, что он не мог позволить ей снова исчезнуть и даже подумал, не запереть ли ее в доме до своего возвращения. Надо же им наверстать потерянное время!
Максим копался в металлической коробке на столике у входной двери. Невозможно даже представить, как Элоди удалось сбежать из того мрачного места, где она жила. Он не спросил, что она намерена делать. Неужели заглянула повидаться, а теперь вернется туда?
У него участилось дыхание, руки задрожали. Он наконец нашел связку, с трудом снял с кольца ключ с треугольной головкой, обернулся и положил его на столик, боясь взглянуть на Элоди и прочесть в ее глазах подтверждение своих страхов.
Она прикрыла руку Максима ладонями и пообещала:
– Я буду ждать тебя здесь.
* * *
Асфальтовая лента выскальзывала из-под колес, дорожные указатели и светофоры мелькали за стеклом в такт биению сердца. Быстро, слишком быстро, стремительно. Мысли о работе, о сестре, вернувшейся в его жизнь, как солдат после долгой войны, воспоминания детства, от которых он с таким трудом начал избавляться с помощью доктора Катарини, – все смешалось у него в голове. Хищный поток вновь вознамерился утянуть его на глубину и утопить. Остановившись на красный свет, Максим поправил плетеный браслет, сбившийся, когда он снимал рычаг переключения передач с нейтрали.
Он то и дело обгонял фургоны телевизионщиков, разноцветные, но однотипные – со спутниковыми антеннами на крышах и логотипами информационных каналов на борту. Дурной знак – стервятники снялись с гнезд и кинулись на свежатинку.
У школьных ворот он предъявил удостоверение двум жандармам, охранявшим въезд на узкую дорожку к парковке. Один из них узнал Максима.
– Ты опоздал! – рявкнул Борис.
– Эмма только что мне позвонила, и… – начал было тот.
– Это не оправдание, людей следовало сменить час назад.
– Но ведь необходимость отпала?
Риторический вопрос: Эмма сообщила, что опергруппа Национальной жандармерии прикончила преступника. Борис со вздохом пожал плечами и скрылся в бетонном здании. Максим последовал за напарником на третий этаж. Из класса вышла молодая женщина: ее рыжие волосы были заплетены в идеально аккуратную косу. Бесконечно длинный коридор с голыми стенами заполнился успокоительным гулом голосов. Эмма Леруа встретилась взглядом с Максимом и радостно улыбнулась:
– Вот и ты наконец!
Счастливая развязка событий, начавшихся как трагедия и продлившихся целые сутки, по идее должна была бы толкнуть их в объятия друг друга. Эмма обожала бурные проявления чувств, но сейчас они не одни, лучше воздержаться, и она только звучно чмокнула его в щеку.
– Как прошло? – поинтересовался Монсо.
– Он подошел к окну, чуть-чуть отдернул занавеску, и бум! – ответила она, изобразив пальцами выстрел из пистолета.
– Странно, – насупился Максим. – Он же вел себя осторожно, настоящий параноик.
– Все допускают ошибки.
