Ольга Лаврова - Мафия
- Ага!.. Пожалуйста, пригласите ее сюда, - обращается Курков к сестре.
- Матери кормят, - взглядывает врач на часы.
- Ей не носят, Владимир Иванович, - напоминает сестра. - Он в реанимации.
- Ах, тот самый?! Новорожденный в критическом состоянии, едва вывели из комы.
Сестра направляется к двери, Курков останавливает:
- Секунду. Демидова получает передачи?
- Сейчас нет, у нее дома несчастье.
- Ясно.
Сестра выходит.
- Доктор, Демидова - наркоманка.
- Что?!
- Как вы не догадались! Ее болезнь - это была ломка, по-научному абстиненция. Все симптомы совпадают!
- Чудовищно!.. Вы наверняка?.. Боже мой, теперь все понятно... Тридцать пять лет я помогал людям являться на белый свет. И вот - матери-школьницы. Дети, которых никто не забирает. А теперь еще врожденные наркоманы! Боже мой, у него ведь тоже абстиненция... семи дней от роду! Я должен проконсультироваться, как спасать, - берется за телефонный аппарат.
- А стоит, доктор? Неполноценный. Обреченный.
- Так рассуждать бесчеловечно!
- Тогда давайте строить для врожденных наркоманов сеть приютов. Это социальная проблема. Сегодня у вас первый, завтра будет сто. Мать ведь скоро погибнет.
- Чего вы от меня хотите?!
- Да нет, ничего. Обмен мнениями. Я, кстати, на собственном не настаиваю. Но что касается Демидовой, надо принять меры.
На лице врача вопрос.
- Ломка не могла кончиться одним днем. А состояние нормализовалось. А передач она не получает. Следовательно?
- Вы намекаете, что кто-то из персонала...
- Конечно, кого-то она уговорила! Ее колют. Некрасивый случай. И подсудный.
- А если прыгнет с четвертого этажа, - врач тычет в окно. - Будет красиво?!
...К двери зама главного плетется по коридору Демидова. Худенькая, бледная, уже несколько увядшая в свои неполных двадцать лет. Глаза бездумные, движения заторможенные.
- Присаживайтесь, мамаша, - встречает ее врач, мучимый жалостью. - Как себя чувствуем?
- Я в порядке...
Речь у нее прерывистая, с паузами, вопросы, даже самые простые, как бы не сразу доходят до сознания, и ответы рождаются не вдруг, ощущается "сдвинутость" психики, отключенность от внешнего мира, причем с оттенком безмятежности.
- А что вы переполошили всех семнадцатого? Не повторялось?
- Нет... Это... Вероятно, нервное...
Больше врачу спрашивать нечего.
- Вот, товарищ приехал, - вздыхает он. - Из милиции.
Демидова медленно переводит взгляд на Куркова.
- Догадываетесь, почему я к вам?
Она старается сосредоточиться.
- Вероятно... про мужа... Знаю, погиб.
- Нет, я про наркотики.
Курков ожидал реакции, но женщина только поежилась и уставилась в пол.
- Передач вам не носят, как же вы устраиваетесь?
Молчание.
Курков приглушает напор в тоне.
- Мы вас беспокоим только как свидетельницу. Понимаете? Но прошу ответить.
- Я не знаю... о чем вы...
Такая внешне беззащитная, податливая, а неизвестно, как подступиться. Чем ее пронять?
- А почему ребенка не приносят - тоже не знаете?
- Карантин... Он пока... на искусственном питании, - вяло складывает она слова.
- Владимир Иванович! - понуждает Курков высказаться врача.
- Не хотели тревожить мамашу.
- На самом же деле?
- Видите ли... - врач справляется в карточке, как ее назвать. - Анна Михайловна, если предположить - предположить, - что в период беременности употреблялись наркотические препараты, то плод - плод - получал их с током крови матери. А впоследствии новорожденный всасывал с молоком. И если предположить, что доступ к наркотикам прекращается, то наступает - наступает абстиненция. То есть ломка, наркотическое голодание, со всеми...
- У него - ломка? - Демидова с натугой выдирается из своего инобытия и немоты. - У маленького?!.. Он же не выдержит... Это невозможно выдержать!.. Он умрет!.. Я должна его кормить грудью!
- Чтоб всасывал с молоком, - обращается Курков к врачу.
- Мальчик слишком слаб, чтобы сосать, - страдает врач.
- Так введите ему опий! - требует Демидова. - Ему так мало надо!.. Вы обязаны! Есть у вас совесть?!
- Деточка, бедная, - бросается к ней врач. - Ну как вы могли? И еще скрывать?
От сочувственного голоса, от ласкового прикосновения она расслабляется, прижимается щекой к белому халату.
- Я брошу! У меня совсем никого нет. Если будет, я постепенно брошу. Будет цель в жизни. Я начну лечиться. Честное слово! - В этот миг она и сама верит. - Спасите мне сына, я все сделаю. Я его люблю, доктор!
Горло ей перехватывает, набегают слезы.
Курков в легком смущении от прорвавшегося у нее живого чувства, но служебную задачу помнит твердо идет к ней напрямик:
- Мы с доктором подумаем, как помочь. Но и вы помогите нам. Скажите, кто был поставщиком вашего мужа.
- Стало быть, вы назначили цену за жизнь ребенка? - говорит Пал Палыч Куркову, докладывающему о результатах визита в роддом.
Курков задет.
- Товарищ полковник, я задал Демидовой вопрос строго по делу. Без нарушения процессуальных норм.
- Его сумеют спасти?
- Вряд ли. Насколько я понял, шансов мало.
- Н-да... В нашей работе, товарищ старший лейтенант, имеет значение не только конечный продукт. Важно как.
- Я понимаю, вы бы допрашивали иначе. Но и результата не имели бы!
- Ну и какой же результат? - спрашивает Пал Палыч без интонации.
- Поставщик Демидова - делец по кличке Морда, настоящая фамилия Мордвинов. Раньше они жили рядом в Купавне, - наизусть шпарит Курков. - Сначала он обоих приобщил к кайфу, потом Демидов стал распространителем наркотиков. У него были знакомства в гостиницах. Морда с четырьмя сыновьями - их зовут Мордята контролирует наркобизнес чуть не по всей Московской области.
- Демидова дала такие показания? - изумлен Пал Палыч.
- Да... но подписать побоялась, - несколько снижает победительность тона Курков.
- А-а... Тогда, возможно, сочинила на скорую руку, чтоб от вас отвязаться.
- Нет, она говорила искренне. Это важная информация.
- Ох уж эта мне искренность! Эта мне "информация"! Меня все время пичкают "информацией"! - постанывает Знаменский. - А где доказательства? Где твердые свидетели?.. Нет хуже дел, чем по наркотикам!
- Поскольку все это только информация, я довел ее до сведения розыска. Томин заинтересовался. Собирается выйти на осиное гнездо в Купавне.
"Прыткий юноша", - отмечает про себя Пал Палыч, спрашивает:
- Как?
- Есть сведения, что Мордята порой толкутся на рынке. Говорят, там торгуют маковой соломкой. Действительно?
- Да. Стоят себе южные бабуси. Периодически милиция проводит облавы.
Рынок. В открытом ряду разложили кто что: ручные поделки, семена, веники с мочалками, поздние осенние цветы.
Три бабуси в платочках продают маковую соломку. Две вроссыпь из мешка, стаканами и столовыми ложками, одна по-современному, в полиэтиленовых упаковках.
Посвященные молча отсчитывают деньги. А тем, кто спрашивает, что, мол, у вас такое, отвечают вежливо, но неопределенно: "Травка от разных, милый, болезней, это надо знать".
И любитель просто так прицениться отправляется дальше.
Трясущийся от наркотического голода молодой человек пытается выменять соломку на куртку, которую снимает с себя.
- Вещами не беру, - отталкивает его бабуся.
У наркомана нет сил даже говорить. Он выворачивает куртку, дабы продемонстрировать, что она хорошая, с иностранным ярлыком; затем расстегивает пиджак - дескать, и его готов снять в придачу - и показывает, сколько просит: на три пальца, полстакана.
Бабуся отрицательно мотает головой и грудью ложится на свой мешок.
В заприлавочном пространстве толчется, заговаривая с бабусями, как свойский знакомый, один из Мордят, по имени Вася. Ему лет семнадцать, он младший сын Морды, парень беспечный, добродушный и не больно оборотистый, но с ранних лет приучаемый папашей к делу. Вот и сейчас он ищет, у кого бы взять партию оптом.
Крайнее место в ряду занимают Томин с Сажиным.
Перед ними на прилавке ничего нет, кроме набора малюсеньких стаканчиков. Достаточное обозначение для посвященных, что они могут якобы предложить.
Томин не выпускает из руки кейс и тихо говорит Сажину:
- Внимание, Морденок!
Морденку между тем указывают на нашу пару, и он подходит, осведомляется:
- Есть товар, мужики?
- А чего мы тут торчим, как ты думаешь? - не отрицает и не подтверждает Томин.
- Сами будете стоять? Или, может, столкуемся?
- Никогда мы сами не стояли, - говорит Сажин.
- Никогда! - подтверждает Томин и достает платок, чтобы прочистить нос.
Платок - сигнал для милицейской облавы. Разыгрывается точно расчитанная комбинация, не новая, но почти всегда дающая результат: при совместном бегстве завязывается знакомство, и это ведет затем к его продолжению.
Милиция и сотрудники БХСС окружают ряды. Разумеется, кольцо не замкнуто, оно имеет брешь со стороны Томина с Сажиным. А неподалеку в заборе виден узкий пролом.
