Ольга Лаврова - Мафия

- Чтоб я вас здесь больше не видел. Здесь Я хожу!

У Вероникиной двери он нашаривает в кармане ключ - на отдельном кольце с брелком. Отпирает.

На полу в коридоре, раскинув рукава, лежит платье, перчатки почему-то валяются, туфли.

Коваль переступает через них, удивляясь непривычному беспорядку, входит в комнату.

Вероника сидит перед туалетным столиком и раскрашивает лицо. С криво подведенными чуть не до висков глазами, с ярким пятном рта - оно похоже на маску.

- Здравствуй, малышка.

Она поворачивается к нему на пуфе:

- Я одинокая кукла Ника. Хотите познакомиться?

Полагая, что это очередная игра, Коваль раскланивается:

- С такой ослепительной девушкой? Весьма счастлив!

- Вот я тебя и обманула! - неприятно хохочет Вероника. - Ты меня не узнал! А я тебя зна-аю.

- Ну и ладно, хватит. Умойся.

Но она снова отворачивается к зеркалу.

- Я сегодня одна. Никого не слушаюсь, - и неверным движением опрокидывает флакон духов.

- Ты пьяна? - поражен подозрением Коваль.

- Не-ет, - хитренько тянет девушка, как ребенок, ждущий, чтобы угадывали дальше.

- Что с тобой? - Иное подозрение, куда страшнее, берет его.

Он подходит, как по воде, поднимает руку Вероники. На сгибе у локтя свежий след укола. И бесспорные следы нескольких прошлых!

- Колешься?!

- А что... так веселей, а тут ску-учно... У него дела... дела, зачем?.. Он сегодня не придет.

Она делает несколько танцевальных па, подпевая вместо аккомпанемента.

Расслабленно падает на диван, смеется.

- Мне хорошо. Давай познакомимся.

Коваль встряхивает ее за плечи:

- Ника! Ты узнаешь меня? Ника!

Сознание ее на миг немного проясняется.

- Д-а... Здравствуй.

- Ты понимаешь, что ты сделала? Ты же станешь ходячим трупом! И я должен это видеть?

Но она уже снова во власти дурмана.

- Нет, он не придет. Я красивая кукла Ника.

Возбуждение постепенно покидает ее.

- Это его подарки... Я все выкину... - бормочет она, растягиваясь на диване.

Если бы Коваль умел плакать - он бы плакал. Но он только говорит через силу:

- Ты для меня была... в этом грязном мире... ты одна.

- Я всегда одна, - сонно доносится с дивана.

Коваль долго молчит.

Наконец, стоя над Вероникой, подводит итог:

- Тебя больше нет. Это не ты. Та спит беспробудно.

И он уходит.

Наутро он сажает Веронику в машину. О вчерашнем ни слова. Она слегка тревожится, но старается это скрыть.

- Куда мы едем?

- Я хочу представить тебя маме.

Веронике странно, о матери Коваля никогда не было речи.

Машина трогается, вторая - в некотором отдалении.

- Ты вчера не был? Я так спала, ничего не слышала.

Это проверка, она не уверена, что все помнит.

- Я был занят.

- А где живет твоя мама?

Коваль молчит. То, что они подъезжают к кладбищу, тоже странно, но, привыкнув подчиняться Ковалю, девушка покорно идет рядом.

У могилы матери Ардабьева Коваль задерживается и, поколебавшись, кладет на нее одну из трех гвоздик, которые несет.

К своей матери приходит с двумя цветками, заменяет ими прежний почерневший букетик.

- Мама, прости, одну твою гвоздику я отдал другой матери. Я чувствую, с ее сыном что-то неладно... А это Ника. Вероника. Я привез ее с твоей родины. Из Касимова. Она похожа на тебя. Как чистый родничок... Но ты все знаешь. Придется расстаться.

Вероника все поглядывает то на него, то на памятник: ей то ли смеяться впору, то ли плакать. Но не решается прервать медленный монолог Коваля.

- Я теперь долго не приду. Ты поймешь...

Коваль делает шаг назад, надевает шляпу.

У ворот Вероника нарушает молчание:

- Странно... но здесь красиво...

- Помолчим до дома, - останавливает ее Коваль.

...Туалет дискотеки.

Тот же торговец снабжает роящихся возле кабинки юных наркоманов.

Появляются и те трое в одинаковых курточках, напоровшиеся у мостика на Коваля.

- Здорово, Боря! Нам этого - вж-ж-ж, - и спрашивающий изображает пальцем винтовое движение вверх, дескать, вздернуться.

- Чтоб сказку сделать былью, - добавляет второй.

- Кончилось. Сегодня только полегче.

- Ну давай полегче. А завтра будет?

- Будет.

- Сытный стал харч. У фирмачей тянешь?

- Нет, свои научились гнать.

Долго неподвижно сидит Коваль в квартире Вероники около кровати. Затем поднимает подушку в изголовье - под ней застывшее лицо девушки.

Вероника мертва.

Рука Коваля поправляет ей волосы, закрывает глаза.

И удаляются его грузные шаги.

Коваль выходит из дома. Разжимает ладонь - ключ с брелком от двери падает в грязную лужу.

Один из "псов" в машине, другой прохаживается.

Коваль показывает, что хочет сесть за руль, телохранитель освобождает место. Оба, как обычно, намерены усесться сзади. Но Коваль рвет с места, заставляет их отпрыгнуть, разворачивается на скорости и уезжает.

...Едет где-то за городом. Темнеет. Он сворачивает на боковую дорогу, ставит машину на обочину. Кладет голову на скрещенные на руле руки и, как нередко бывает с человеком после страшного потрясения, засыпает.

Размахивая игрушечным пистолетом, к Хомутовой вбегает сын:

- Ма, го-ти, го-ти!

- Какие гости, тебе уже спать пора, маленький мой.

- Го-ти!

И тут она слышит посторонний звук, круто оборачивается.

В дверях милиция: Томин, Сажин и несколько офицеров.

Хомутова застывает.

Каким-то чутьем больной ребенок улавливает состояние матери и, защищая ее, нацеливает на пришельцев свое оружие:

- Бах! Бах! Бах!

Коваль просыпается в том же положении, как уснул - на руле.

Непонимающе осматривается, трет затекшую шею. Почему он здесь?

Задним ходом выбирается на большак.

У сельской водопроводной колонки тормозит. Опускает узел галстука, обливает ледяной водой небритое лицо.

...Он подъезжает к дому Вероники, как-то косо и неловко ставит машину боком на тротуар.

Поднимается к квартире. Ищет по карманам выброшенный ключ. Не находит, звонит в дверь. Ждет, прислушивается. Снова звонит. Бормочет: "Где Ника?" Опять безуспешно ищет ключ.

Пожимает плечами, садится на ступеньку...

Поднялся, позвонил последний раз. Пошел вниз. Моторика у него какая-то сорванная.

Он удаляется от подъезда, даже не взглянув на оставленную машину.

...Устало идет по набережной. Вот и любимый островок, где течет своя обособленная жизнь. Дым из трубы. Лает собака.

И вдруг, как оглушающий внутренний удар, - воспоминание, что случилось. В глазах огромная боль. Она растет, делается непереносимой, и в миг, когда он, кажется, закричит, из-за спины раздаются паскудные голоса:

- Здорово, генерал!

- Один сегодня?

С той же болью в глазах, весь в ней, Коваль автоматически поворачивается на голоса.

Три ножа нацелены на него. Те самые парни, которых он здесь проучил.

- Хочешь умереть стоя или на коленях?

Коваль отворачивается от них, словно от чего-то несущественного, смотрит на островок, начинающий таять. Все тише и тише лает собака.