Даниэль Клугер - Смерть в Кесарии

— Тем не менее, расследование ведет управление Тель-Авивского округа. Может быть, потому, что Розенфельд жил в Тель-Авиве. Здесь же у него дом и центральный офис компании «Интер». В общем, не знаю, эти тонкости должны быть понятны вам, — нетерпеливо сказал вице-президент «Байт ле-Ам».

Натаниэль неопределенно пожал плечами.

— Ладно, допустим, — сказал он. — Известно, кто обнаружил труп?

— Приходящая уборщица. По ее словам, Розенфельд оставлял ей ключи, поэтому она приходила, когда хозяин уже уезжал в Тель-Авив, в воскресенье. В прошлое воскресенье она тоже пришла — как обычно — и хлопнулась в обморок. Во-первых, от запаха — можно себе представить, с момента убийства прошла целая ночь. Жара, влажность…

У самого Розовски подступил комок к горлу. Судя по выражениям лиц секретаря-референта и начальника внутренней детективной службы компании, их реакция была схожей. Что же до Михаэли, то коротышка сохранил полное бесстрастие, на его смуглом лице не дрогнул ни один мускул.

— А во-вторых — от общей картины, — закончил он. — Хозяин лежит на полу с простреленной головой, рядом — револьвер. Ну, и так далее.

— Н-да… — Розовски справился с собственным организмом за несколько секунд. — Кто такая эта уборщица? — спросил он. Михаэли вопросительно глянул на начальника детективной службы.

— Эстер Фельдман, тоже из России. Чуть больше года в стране. Подрабатывала у Розенфельда в течение последних трех месяцев, убирала его виллу в Кесарии. Сама живет в Ор-Акива. Ее показания вам будут представлены, — ответил громила.

— На полу? — спросил Розовски задумчиво. — Ты сказал — Ари лежал на полу? Не в кресле?

— Она утверждает, что да, на полу. Поэтому она не сразу его увидела.

— Интересно… Неплохо было бы поговорить с ней.

— У меня есть адрес, — сообщил Амос. — Могу дать.

— Да, конечно. Беда лишь в том — и вы должны это знать заранее — что частный детектив не имеет право допрашивать кого-либо, обыскивать что-либо и так далее. Так что, если она не захочет со мной говорить, я буду вынужден откланяться ни с чем.

— Мы обо всем этом осведомлены, — заявил Михаэли. — Но, как нам кажется, вы получаете деньги за то, чтобы эти мелочи решать самостоятельно. Разве не так?

Натаниэль неопределенно пожал плечами. Разумеется, Михаэли был абсолютно прав. Конечно, ему уже не раз приходилось решать подобные проблемы. Только вот мелочами их не назовешь.

— Хорошо, поговорим об орудии убийства, — сказал он, промокнув губы бумажной салфеткой. — Вы упомянули револьвер. Что он собой представляет?

— Первое предположение: выстрел произведен из револьвера, принадлежавшего Розенфельду, — ответил Нахшон Михаэли. — Банкир хранил его в сейфе — так утверждает уборщица. Видимо, револьвер, лежащий в сейфе рядом с деньгами, натолкнул убийцу на мысль инсценировать самоубийство.

— А что, сейф был раскрыт?

— Да, видимо, он собирался положить туда написанное письмо. В сейфе должна была находиться весьма солидная сумма денег, в долларах. Накануне своей гибели, Розенфельд снял с личного счета тридцать тысяч.

— Для чего?

— Неизвестно.

— Раскрытый сейф, пачка денег в нем, рядом револьвер… Они считают, что эта художественная композиция вызвала у случайного прохожего неодолимое желание убить и ограбить? — Розовски покачал головой.

— Если под словом «они» вы имеете в виду полицию, то — да, они так считают, — сказал вице-президент. — Вы представляете себе случайного прохожего в моцей-шабат, в Кесарии? Видите, вам тоже это кажется полнейшей ерундой.

— Я не сказал, что это полная ерунда, — возразил Розовски. — У меня, пока что, вообще нет своего мнения. Хотя, по-моему, полицейское объяснение грешит некоторой искусственностью.

— Можно сформулировать и таким образом, — сказал Михаэли. — Но правильнее, все-таки, сказать «полная чепуха». Если только они сознательно не скрывают от нас более серьезную версию. Сами понимаете, мы не можем обладать всей полнотой полицейской информации. До тех пор, во всяком случае, пока расследование не закончено.

— Вы сказали — первое предположение, — напомнил Натаниэль. — Есть и второе?

— Поскольку полиция отмела предположение о самоубийстве, эксперты с большей осторожностью отнеслись к вопросу об использованном оружии, — сообщил Амос. — Сейчас они говорят о револьвере марки «браунинг», аналогичном тому, который принадлежал покойному. Пуля сильно деформирована. Стреляная гильза, правда, осталась в барабане брошенного револьвера. Словом, в этом вопросе нет полной ясности.

— Вам известно, кто проводит расследование? — спросил Розовски.

— Инспектор Ронен Алон, — ответил Амос.

— Алон? — Розовски удивленно поднял брови. — И это он вам рассказал о случайном ограблении?

— Нет, разумеется, — Амос усмехнулся.

— А… — начал было детектив, но вице-президент прервал его жестом, выражающим нетерпение.

— Вы получите все необходимые сведения, — сказал он. — Все, чем располагает полиция и все, что удалось установить нашим специалистом. Пока не будем отвлекаться на детали, хорошо?

— Согласен, с деталями я разберусь потом, — сказал Розовски. — В конце концов, за детали мне и платят. Тогда такой вопрос: почему вас интересует все это? Насколько я понимаю, банкир был вашим клиентом?

— Именно. Его жизнь застрахована нами на сумму в два миллиона шекелей, — впервые в голосе вице-президента «Байт ле-Ам» появилось ничем не прикрытое раздражение. — Скажу откровенно: я был против этого контракта, и сейчас виню себя только за то, что дал президенту уговорить себя.

— А почему против? — спросил Розовски. — У вас были на то основания?

— Да! — мрачным голосом сказал вице-президент. — У этих русских слишком тонка грань между бизнесом и преступлением. Когда русский бизнесмен страхуется от несчастного случая, я ничего не имею против. Когда же он включает в страховку пункт о своей смерти в результате убийства… — Нахшон Михаэли развел руками. — К сожалению, повторяю, я дал себя уговорить. И вот результат.

Розовски присвистнул. С этого момента он стал слушать гораздо внимательнее.

— Минутку, — сказал он. — Пункт о смерти в результате преступления был включен в контракт с самого начала? Или банкир решил внести его несколько позже?

— В том-то и дело, что нет. Он обратился к нам с просьбой о внесении изменений в страховку относительно недавно… — Нахшон Михаэли покосился на секретаря-референта, и та подсказала:

— Четыре месяца назад, в мае.

— Верно, — сказал Михаэли. — Я же говорю: его бизнес явно был не совсем законного характера. Возможно, не сразу, а с какого-то момента. Иначе не возникло бы такой сомнительной просьбы.

— Ну, это как сказать, — заметил Розовски. — В конце концов, существуют террористические акты, существуют, наконец, уголовные преступления…

— Дорогой господин Розовски, с обманчивой мягкостью, — прервал его вице-президент. — Не надо излагать сейчас теорию криминалистики. Так мы никогда не закончим предварительного разговора. Кстати говоря, пункт о террористических актах включается в любой серьезный страховой полис, оформляемый в нашей стране.

— Но сам-то он чем-нибудь мотивировал свою просьбу? Приводил какие-то аргументы? Или нет?

— Он сказал, что, по делам компании должен время от времени ездить в Россию и что криминальная обстановка там опасна.

— Он прав, — заметил Розовски. Нахшон Михаэли поморщился.

— Давайте-ка, я расскажу вам все, а там вы уж сами посмотрите, — сказал он. И, кстати, все дальнейшее подтвердило мои сомнения, а отнюдь не его правоту.

— То есть?

— Банкир погиб не в России, а в Израиле, у себя на вилле, от убийства, весьма грубо замаскированного под самоубийство.

— Тем не менее, — сказал Розовски, — когда я говорил о веских основаниях, я, все-таки, имел в виду не подозрения и не общее впечатление относительно связи русского бизнеса с преступлениями, а именно серьезные основания… — он махнул рукой и сам предложил: — Вернемся к страховке.

— Вернемся, — продолжил вице-президент более спокойным тоном. — Итак, мы обязуемся выплатить названную мной сумму в случае несчастного случая или убийства. Но мы не обязаны были платить в случае самоубийства.

— Ага, — Натаниэль улыбнулся. — Поэтому версия самоубийства вас устраивала, а версия убийства — нет. Что ж, вполне естественно.

— Как всяких нормальных людей, нас не может устраивать смерть человека, какова бы ни была ее причина, — строго заметил Нахшон Михаэли. — И я не вижу причин для твоего веселья.

— Извини, это нервное, — поспешно сказал Розовски. — Я очень впечатлительный человек, это мешает мне в работе. Моя мама как-то мне сказала: «Если бы я была такой впечатлительной, я бы вообще не выходила на улицу.»