Олег Шмелёв - Три черепахи
Как они условились накануне по телефону, майор ждал Серегина в комнате милиции.
Когда поздоровались и назвали себя по фамилии, Басков, увидев, что Серегин держит в руке довольно тощий портфель, несколько удивленно спросил: — Вы вот так, налегке, товарищ полковник?
— Меня зовут Анатолий Иванович, — улыбнувшись, сказал Серегин. Ему хотелось сразу задать нужный тон, показать, что он тут не начальник, а товарищ Баскову. — Я ненадолго.
— Извините, Анатолий Иванович, я подумал: если ваши предположения окажутся верными… Ну, насчет пострадавшего… с черепахой…
— Тогда я вам действительно буду полезен, тогда придется задержаться… Ну да ничего. — Он похлопал по портфелю. — Пара белья и рубаха у меня есть. А костюм, как видите, новый, чувствую себя в нем, как пес в наморднике.
Баскову сделалось легко с этим незнакомым человеком, старше его и летами и званием.
— В таком случае прошу, Анатолий Иванович. — Басков толкнул дверь, пропуская Серегина впереди себя, и они пошли к ожидавшей их машине.
Шагая сбоку и чуть позади, Басков оглядел полковника, который, видно, и вправду испытывал неуютность в своем необношенном, с иголочки, синем костюме. Он был на полголовы выше Баскова и немного грузноват; волосы, еще густые, из-за седины были цвета перца с солью; лицо странно не гармонировало с фигурой — при такой комплекции, кажется, полагались бы круглые твердые щеки и мясистый подбородок, а меж тем лицо у Серегина было сухое.
В общем, внешность полковника по первому впечатлению внушала Баскову симпатию. А главное — ему понравилось, как это он сказал своим глуховатым, низким баритоном про пса в наморднике…
— Вы чего это меня сопровождаете? — добродушно-насмешливо сказал Серегин. — Я же не знаю, куда идти.
— Еще раз извините, Анатолий Иванович. — Басков зашагал вровень.
— Вас как зовут?
— Алексей.
— А по батюшке?
— Можно без батюшки.
— Ну быть посему, так удобнее.
Басков подумал, что ведет себя с этим симпатичным полковником примерно так, как Марат с ним, Ба-сковым, но не почувствовал при этом укола своему самолюбию. Он и переднюю дверцу машины открыл перед Серегиным с удовольствием. Но Серегин, поздоровавшись с шофером, сказал: — Давайте на заднее… Попросторнее…
Машина выскочила на шоссе и покатила к Москве.
— Номер в гостинице вам забронирован, — сказал Басков.
— Где?
— «Будапешт».
— Это хорошо… Недалеко… — Серегин имел в виду, что недалеко от Петровки, 38. — Живал там…
— Значит, сейчас прямо туда, а завтра, - начал было Басков, но Серегин мягко перебил его: — А что мне там делать? Сколько сейчас по-московски?
— Ровно пятнадцать.
— Вот видите, я на запад летел, четыре часа выгадал. Надо употребить их на пользу. — Он показал Баскову свои наручные часы, на которых часовая стрелка упиралась в цифру семь, — Кстати, переведем-ка их.
— Но вам отдохнуть не мешает. Серегин провел тыльной стороной руки по подбородку.
— Не устал… А вот щетинку срубить действительно не мешает. Я ведь брился, если по-московски, в три часа ночи, а по-нашему в семь утра.
Басков предложил: — Знаете что, Анатолий Иванович, поедемте ко мне. Сын на даче, жена на работе. Побреетесь, перекусим малость, машина нас подождет…
Серегин согласился: — Ну что ж, годится.
— На Новослободскую, Юра, — сказал Басков шоферу.
Басков понял, что с полковником Серегиным ему работать будет легко и просто.
… На бритье и обед ушло полчаса.
— Ну пора зарплату отрабатывать, — сказал Серегин, вставая из-за стола. — Спасибо за хлеб-соль.
— С чего начнем?
Серегин кивнул на груду тарелок в раковине.
— Посуду помыть надо.
— Жена управится.
Серегин серьезно посмотрел на Баскова.
— Я хотел бы взглянуть на пострадавшего.
— Там ведь, Анатолий Иванович, лицо — в крошку.
— Имею в виду наколку…
Без четверти шесть они, одетые в белое (даже ноги в белых полотняных бахилах), вошли в палату, где лежал пострадавший. Нет, лежал — сказано неправильно. Он был подвешен в воздухе на некоем, подобии гамака, растянутого между четырьмя никелированными металлическими стойками. Обритый череп блестел, как старый пожелтевший бильярдный шар. Укрытое до пояса простыней тело с обнаженным торсом было обвито разноцветными эластичными трубками, тонкими, как телефонный провод, и толщиной в мизинец. Трубки и трубочки змеились от ног из-под простыни, от рук, лежавших вдоль тела. Три трубочки, короткие, как стержень шариковой ручки, торчали из того запекшегося месива, которое должно было называть лицом, — две на месте ноздрей и одна на месте рта. В изножье стоял пульт, напоминавший приборную панель автомобиля, на нем горели красные, желтые, зеленые глазки индикаторов. В углу, подобный торпеде, тяжко утвердился голубой баллон с кислородом. Пахло лекарствами и чуть ощутимо кровью.
В общем, зрелище было не для слабонервных. Но те, кто пришел сюда сейчас, видали, увы, и не такое. Они были невозмутимы.
Серегин обернулся к сопровождавшему их доктору и тихо, словно боясь разбудить спящего, спросил: — Можно мне поглядеть?.. Левую руку…
— Больше всего мы боимся инфекции, — так же тихо ответил доктор. — Но вы почти стерильны… Только недолго…
Серегин приблизился к гамаку, присел на корточки и посмотрел на запястье левой руки казавшегося бездыханным человека — он лежал левым боком к вошедшим.
Синяя черепашка величиной с грецкий орех, с пан цирем в клеточку, как шахматная доска, с затушеванными всплошную лапами, головой и хвостиком, ползла от кисти к локтю по лимонно-желтой, истончившейся коже.
Серегин поманил доктора и Баскова.
— Прошу вас, на минутку. — Они подошли, наклонились.
Серегин показал на полусжатую левую кисть пациента и сказал доктору: — Мне надо посмотреть на указательный палец.
— Это нетрудно, — сказал доктор и расправил кисть.
Серегина интересовала первая фаланга указательного пальца.
— Вот, видите шрамик? — прошептал он Баскову. На первой фаланге белела тонкая нитка шрама, скобой охватывавшая палец от основания ногтя до центра подушечки.
Доктор пригляделся внимательнее и сказал: — Очень давняя травма. Вероятно, в детстве. Серегин выпрямился, довольный: — Совершенно верно, доктор. Это было еще до войны. Спасибо, мы пошли.
В коридоре Басков спросил у доктора: — Как он?
— Вы знаете, будем надеяться на лучшее. Очень здоровое сердце.
— В медицинском заключении есть печальные выводы…
— Относительно паралича и прочего? — уточнил доктор.
— Да.
— Сейчас невозможно предсказать, но, видите ли, в нашей практике бывали случаи и тяжелее, однако все постепенно компенсировалось.
— Благодарим вас, доктор…
В машине Серегин долго молчал. И сигарету, предложенную Бесковым, взял и прикурил, не поблагодарив. На несколько минут он совершенно преобразился, потеряв всю свою добродушную общительность, словно недолгое пребывание там, в палате, что-то переключило в нем на совсем другую волну.
— Вот как оно бывает в жизни, — наконец прервал молчание Серегин.
Он вздохнул при этом так печально, что Басков не решился задавать соболезнующие вопросы. Подъезжали к Белорусскому вокзалу, нужно было решать, куда теперь ехать, поэтому он задал чисто деловой вопрос: — Что дальше, Анатолий Иванович?
— У вас дело Балакина на руках? — спросил Серегин.
— Да. — Вообще-то в министерство бы заглянуть надо, повидать кое-кого, но это и после можно… Поедем-ка к вам.
— Но вам устроиться надо, Анатолий Иванович, — Давайте сначала на Петровку, а?
На площади Маяковского они свернули влево и поехали по Садовому кольцу. Баскову не терпелось спросить, что выведал полковник, когда рассматривал левую руку раненого. Но он считал нетактичным начинать первым разговор на эту тему. Должно быть, полковник Серегин, как и он сам, Басков, не любит торопиться с заключениями. Но вот и приехали…
Войдя в кабинет, Серегин скинул пиджак.
Басков открыл сейф, достал дело Балакина и положил его на стол.
— Садитесь на мое место, Анатолий Иванович, а я чайку попробую организовать.
Серегин, закурив, долго глядел на папку. Потом раскрыл, но читать не стал — его интересовали фотографии.
Басков вернулся с подносом, на котором стоял большой фаянсовый чайник, два стакана и вазочка с сахаром.
— Налить, Анатолий Иванович?
— Угу, спасибо. — Серегин все смотрел на фотографию, изображавшую Балакина, каким он был десять лет назад, когда совершил ограбление в Московской области и был разыскан сотрудниками областного УВД.
Басков налил чаю полковнику и себе, сел к маленькому столику, спросил: — Узнали?
