Олег Шмелёв - Три черепахи
— Я вам тоже объяснял: не знаю, два раза всего виделись.
— Это, наверно, Борька, — сказал Коротков.
— Кто такой Борька? — спросил Журавлев у Казалинского. Тот стукнул кулаком по столу так, что стенографист-ка вздрогнула.
— Гаденыш ты проклятый!
— Кто такой Борька? — повторил Журавлев. За Казалинского ответил Коротков:
— Племянник его.
— Фамилия?
— Чего не знаю, того не знаю.
— Как фамилия вашего племянника? — спросил Журавлев, обращаясь к Казалинскому.
— Петров, — ответил тот странно вдруг севшим голосом. Как будто в легких у него не было воздуха.
— Иванов, Петров, Сидоров? — насмешливо спросил Ковалев.
— Это сын моей сестры. Петров.
— Где живет?
— В Северном микрорайоне.
— Адрес?
— Ломоносова, двенадцать, квартира тридцать четыре.
— Он в городе?
— Должен быть.
Ковалев записал адрес и вышел.
— Ну что ж, достаточно, — заключил Журавлев.
— Я свободна, Николай Сергеич? — спросила секретарша.
— Да, Галина Александровна. Спасибо.
Конвойный увел Казалинского. Для Короткова надо было вызвать конвойного и санитара. Журавлев позвонил, и они быстро явились.
Потом он собрал свои папки, взял магнитофон, запер кабинет и отнес ключ секретарше.
— Ну и терпение у вас, Николай Сергеич! — сказала она. — Я и то вся измочаленная.
— Что же делать, Галенька, — извиняющимся тоном отвечал Журавлев. — На том стоим…
Омерзительно он себя чувствовал после этой очной ставки.
Вечером Журавлев допрашивал Борьку, Тот поначалу отпирался, утверждал, что не приезжал на базу на машине Казалинского. Пришлось провести процедуру опознания.
Привезли Румерова, пригласили с улицы двоих более или менее похожих на Борьку молодых людей. Румеров четко опознал его. И Борька незамедлительно во всем признался. Его арестовали. Домой Журавлев шел вместе с Синельниковым, Пешком им было минут двадцать, они жили на одной улице, только в разных домах. Журавлев рассказал Синельникову об очной ставке, обо всем, что выяснилось.
— Не ухватишь его, — сказал Синельников.
— Ты про Короткова? — спросил Журавлев.
— Про кого же… Журавлев потер подбородок смятым носовым платком, который держал в кулаке.
— Да. Это, знаешь, подлец выдающийся… Откуда они берутся такие?
— От верблюда.
— Ты все шутишь.
— А ты что, первый раз видишь?
— Не в этом дело. Мне, знаешь, что страшно?
— Ну-ка, — Мама этого Борьки тут же приехала, ей про сына сказали, и у нее — инфаркт. Отвезли в больницу.
— Она что, ничего не знала?
— Ровным счетом.
— И началась вся эта поганая история тоже с инфаркта.
— Ах, люди, люди, — вздохнул Журавлев.
— А вот у Елены Перфильевой никогда ничего с сердцем не случится, — помолчав, сказал Синельников.
— Это почему же?
— Нет у нее сердца… Так, просто насос для прокачки крови…
Синельников проводил Журавлева до дома, и шли они всю остальную дорогу молча. Синельников улетал в отпуск. Самолет на Адлер отправлялся в 8.15, и в киоске аэровокзала он сумел купить лишь местную областную газету. Когда Ил набрал высоту, Синельников развернул газету. На третьей полосе была обширная перепечатка из центральной газеты, рассказывающая о том, как один молодой человек, мастер подводного плавания, спас, рискуя собственной жизнью, двадцать человек из упавшего в водохранилище троллейбуса. А ниже статьи была подверстана заметка под рубрикой «Из зала суда», где кратко излагалась суть дела Казалинского и компании и сообщалось что глава преступной группы приговорен к высшей мере наказания за хищения социалистической собственности в особо крупных размерах, что Коротков осужден на двенадцать лет; получили по заслугам и взяткодатели.
Хотела того газета или не хотела, но огромная статья и маленькая заметка, повествовавшие о противоположных проявлениях человеческого духа, напечатанные рядом, встык, говорили каждому, кто умеет сопоставлять, гораздо больше, чем любая лекция на моральную тему…
