Олег Шмелёв - Три черепахи
— Ну, сам понимаешь, игра с паспортом тут, наверно, не последний момент, но деньги нападавшему тоже нужны были.
Марат заговорил тихим, словно извиняющимся голосом, как делал всегда, когда осмеливался выдвигать собственные соображения.
— Алексей Николаевич, а если предположить, что никакой игры с паспортом не было? Может, он сам его присвоил…
Басков взглянул на Марата с любопытством.
— Предположить, конечно, можно, да нам с тобой лучше от этого не будет… Все равно личность установить надо, личность… И Балакина разыскать… И этого Чистого…
Марат задумчиво покивал головой.
— Да-а, тяжелый случай.
— Бывает хуже, но редко. А главное, дорогой мой Марат, тут есть какая-то особая тайна, и просто так ее не ухватишь.
Басков достал из сейфа дело Балакина, дал его Марату.
— Вот почитай-ка одно место. Про татуировки. Еще одну черепаху найдешь… Это, брат, загадочка первый сорт…
Марат читал, а Басков ходил из угла в угол.
— Вот это да! — восхищенно воскликнул Марат, дойдя до черепахи. — Это же целый… целая… — Марат никак не мог подобрать нужного слова. Наконец нашел: — Это же целая головоломка.
— И опять же нам не легче, — сказал Басков, убирая дело. — Ладно, Марат, иди гуляй. До понедельника…
Было без двадцати девять, когда Басков вышел на улицу и пешком отправился домой. Начинало смеркаться, но жара еще не спала, дышалось на асфальте тяжело, и шел он неторопливо, так что к себе на Новослободскую попал к девяти.
Разделся, постоял под душем. Потом вскипятил чайник, заварил свежего чаю, открыл банку домашнего, еще прошлогодней варки, черносмородинового варенья и только собрался предаться желанному чаепитию, как зазвонил телефон.
Говорила старшая смены из телеграфного зала Нина Александровна: — Извините, что беспокою, Алексей Николаевич. Только что получили телеграмму. По-моему, вам интересно будет.
— Сейчас приеду.
Он все-таки выпил большую кружку чаю, прежде чем отправиться на Петровку.
Телеграмма пришла из одного большого зауральского города, от начальника областного управления внутренних дел:
«Есть основания полагать, что могу быть полезен установлении личности пострадавшего имеющего татуировку виде черепахи. Близко знал Балакина Александра Ивановича. Полковник Серегин».
В ответ была отправлена телеграмма за подписью заместителя начальника ГУВД Мосгорисполкома генерала Виктора Антоновича Пашковского. Она гласила:
«Ждем понедельник. Просим позвонить майору Баскову…» — и дальше номер домашнего телефона Баскова.
Глава 2. ТРЕТЬЯ ЧЕРЕПАХА
Строго рассуждая, родословная решительно всех людей на свете, будь то короли или обыкновенные землепашцы, растет из одного корня. Он уходит в глубину веков, а если все же допустить, что прародителями человеческими были Адам и Ева, то у коронованных особ вообще нет никаких оснований чваниться своей родовитостью. Самое большее, чем они могут гордиться, — так это предприимчивостью своих ближайших предков, умевших делать карьеру. А если принять во внимание, что карьеры венценосцев, как правило, делались с применением весьма сомнительных средств, то их потомкам более приличествовало бы не гордиться, а испытывать острый стыд, однако этого почему-то не бывает.
Большинство честных, работящих людей знают свою родословную в лучшем случае до прадеда и прабабки, но это вовсе не означает, что все они — иваны, не помнящие родства. Это означает, что их личная родословная растворена в истории народа. А общая народная память надежнее любых метрических выписок. У Твардовского очень верно сказано: «Мы все — почти что поголовно — оттуда люди, от земли, и дальше деда родословной не знаем: предки не вели…»
Правда, у каждого наступает в жизни такой момент, когда хочется пробиться в глубь прошлого ниже того пласта, где лежат прадедовы кости. Но если у человека есть дети и внуки, то он больше думает о потомстве, а о предках — лишь мимолетно, и в этом заключен глубокий благословенный смысл…
… Так размышлял Анатолий Иванович Серегин под плотный ровный гул двигателей самолета Ил-62, полулежа в откинутом кресле и закрыв глаза, на высоте девять тысяч метров. У него была давно укоренившаяся привычка: если он о чем-нибудь задумывался, то обязательно старался определить начало той цепочки ассоциаций, которая привела его именно к этому предмету, а не к какому-нибудь другому. Вот и сейчас он спросил себя: с чего это вдруг ему в голову пришла мысль о родословных? Стал докапываться, раскручивать в обратном порядке и нашел.
Летел он в Москву по делу, в котором фигурировал Сашка Балакин и, как говорило ему предчувствие, другой его друг детства. Все трое были они равны, что называется, по происхождению и сделаны вроде бы из одного теста, а взять хотя бы его, Серегина, и Балакина… Уходили они во взрослую жизнь из общего гнезда и вот разошлись, как две линии, прочерченные из одной точки под тупым углом. От происхождения, вероятно, и перешла его мысль к родословной…
Анатолий Иванович Серегин в свои пятьдесят пять лет не испытывал потребности добираться до самых корней собственного генеалогического древа. Во-первых, потому, что у него росли уже два внука, и, согласно его же разумению, ему следовало заботиться о будущем. Во-вторых, у начальника областного управления внутренних дел нет времени копаться в материях, которые он сам называл потусторонними.
Однако историю своего рода полковник милиции Серегин знал хорошо (в согласии с его самодеятельной теорией — до прадеда включительно) и старался, чтобы его сын и дочь тоже ее запомнили. Он питал тайную надежду, что и внуки его узнают ее из уст своего деда, — ведь им уже по три года, а Серегин рассчитывал еще пожить лет, скажем, десяток, хотя сердце порой и пошаливает.
Прадед его родился где-то между 1815-м и 1820 годом и был крепостным пензенского помещика. Он ставил избы, клал печи, ладил сани и коляски. В 1857 году Никита Серегин получил вольную — за то, что вынес из горящего помещичьего дома господских детей. Как говорил полковнику Серегину его дед, Дмитрий Никитич, об этом имелся документ, да потерялся где-то. Дед держал лавку скобяных товаров в Благовещенске — следовательно, был уже, так сказать, представителем мелкой буржуазии. А отец, Иван Дмитриевич, окончив реальное училище, в 1914 году вступил в Российскую социал-демократическую рабочую партию и стал профессиональным революционером.
Об отце своем полковник Анатолий Иванович Серегин мог бы поведать много — не хватит времени рассказать и сотую долю, пока реактивный лайнер летит от зауральского города до Москвы. Если же отмечать только ключевые события, довольно будет нескольких строк. В 1934 году Ивана Дмитриевича назначили начальником цеха на металлургический завод в городе Электрограде, где ему дали двухкомнатную квартиру в двухэтажном бревенчатом доме — первую в его жизни отдельную квартиру. Его сыну Анатолию было тогда десять лет.
Осенью 1941 года часть завода, в том числе цех Серегина, эвакуировали на восток, и из этой части вырос во время войны самостоятельный завод, директором которого до самой своей кончины, до 1969 года, был Серегин.
Анатолия Серегина, родившегося в 1924 году, призвали в армию в сорок втором. Анатолий бредил и грезил разведкой, что было наивно для стриженного, «под ноль» и еще не начавшего бриться новобранца. Но желание его почти осуществилось — с маленькой поправкикой. Он попал в ОМСБОН — Отдельную мотострелковую бригаду особого назначения.
Серегина научили подрывному делу и еще многому, что необходимо уметь диверсанту, действующему в глубоком вражеском тылу. Потом, в начале 1943-го, их сбросили на парашютах в одном из районов Правобережной Украины, и полтора года Анатолий ходил по тылам оккупантов, рвал рельсы, бензосклады, минировал шоссейные дороги. Всякое бывало — и бои в окружении, и ночные налеты на железнодорожные станции, и быстрые отходы перед подавляющими силами карателей, когда невозможно даже схоронить убитых друзей. Анатолия ранило три раза, но ему везло — пули попадали в ноги, и только в мягкие ткани. Его наградили орденом Славы III и II степени и медалью «За отвагу».
В декабре 1945-го его демобилизовали, как имеющего три легких ранения, и он уехал в Сибирь, домой, к отцу с матерью. До осени 46-го отдыхал (вернее, заново проходил десятилетку — по учебникам, по школьным своим тетрадям), а осенью поступил на юридический факультет Московского университета — приняли его вне конкурса, демобилизованным тогда установили льготы. С этого момента биография его во многом напоминает биографию майора Баскова, но с учетом семнадцатилетней разницы в возрасте…
Так что, можно сказать, не совсем случайно судьба свела их в аэропорту Домодедово, где майор Басков встречал полковника Серегина.
