Александр Савельев - Аркан для букмекера
Информированность Синебродова поразила Кривцова.
Во время разговора референт Володьки не проявлял к нему видимого интереса, демонстративно повернулся спиной, но стоял рядом и все прекрасно слышал. Эти примочки Кривцову были известны и подтверждали его предположение о том, что друг детства не порвал с прошлым и продолжает соблюдать воровской закон: не оставаться с глазу на глаз с милиционером или пособником милиции, чтобы не быть заподозренным в доносительстве. Кривцов мнил себя великим психологом и ни на секунду не сомневался в истинности своих тонко выверенных умозаключений.
— Липатников — принципиальный мужик, против закона не пойдет, — все еще продолжал упорствовать он.
— Это уже другой разговор. Сведешь меня с ним? Дальше мои проблемы.
— Ты сам видел бумаги в Аграрном комитете Думы?
— Да.
— И что в них?
— Если коротко — ориентировка. Направление, где искать.
— Что искать?
— Так, пустячок. В общей сложности, как я понял, что-то около двенадцати миллионов долларов.
— Приличные деньги.
— Да, подходящие.
— И ты говоришь, я их умыкнул?
— Не совсем так. Но рыло у тебя в пуху.
— Конкретней можешь?
— Ты ездил в Швецию покупать лошадей?
— Ну и что?
— Вот и все. Остальное тебе лучше известно.
— И этим ты хотел меня придавить?
— Не только. Есть любопытные подробности, подтверждающие аферу, но сейчас я всего не упомню.
— Обещаешь вспомнить, если я сведу тебя с Липатниковым?
— Ну, ты за горло меня берешь. Помнишь Алика Говорова из четвертого подъезда? Он постарше нас с тобой был. Освободился по амнистии. Приехал духарной такой. Ходил — не подступишься. И вдруг исчез. Помнишь? Только в конце лета нашли. На «Филях». Выудили из Москвы-реки.
Будто ушат ледяной воды вылили на Кривцова. Еще бы не помнить Алика Говорова! Он и сейчас еще по ночам снится. Труп выловили обезображенным. Отрезаны уши, нос. На спине ножом вырезано «дятел». Стучал в зоне. Думал, грехи останутся там, а они настигли его и на воле. После этого случая Кривцов пуще всего боялся попасть в тюрьму. Этот страх висел над ним, как кувалда. Володька ударил в самую больную точку.
— Ну и гад же ты! Неужели способен убить человека?
— Страшно? Тут ты неоригинален. Грешить надо меньше.
— Кого ты собираешься вытащить из тюряги? Дружка-подельника? Я его знаю?
— Успокойся. Пацана из малолетки. Ни за что сидит. Ну, договорились?
К пятому заезду погода резко испортилась. Утихший было к утру, снова подул сильный ветер. Небо затянули низкие облака. На флагштоке возле табло, будто кнут пастуха, защелкало трехцветное полотнище. Моду вывешивать в беговые дни российский флаг ввел новый директор, но праздничности это не прибавляло.
Анатолий Михалкин, наездник I категории, скучал в падоке. Немногим меньше месяца назад его лишили езды за фальшь-пейс, и он от нечего делать наваривал в тотализаторе. Ипподромная мелюзга не решалась подходить к нему. В их глазах он был кудесник, недосягаемая величина. Издали ловили взгляд, готовые услужить, разбиться в лепешку ради возможности подойти к нему хотя бы раз в месяц и спросить:
— Кого сыграть, Анатолий Иванович?
Маэстро, казалось, никого не замечал, не интересовался происходящим вокруг, скучал и с отсутствующим видом смотрел на проминочную дорожку. В действительности от него не ускользала ни одна мелочь на ипподроме: ни настроение на трибунах, ни реплики коллег на кругу, ни нервная суета начальника производственного отдела, который челноком мотался между падоком и директорской ложей.
— Хочешь выиграть немного денег? — послышался голос.
Михалкин огляделся. Поблизости — никого.
«Не мешало бы», — подумал он.
— Сегодня у тебя такой шанс будет. Не упусти.
«Что за чертовщина? Наверное, все этот ураган проклятый. Всю ночь не давал заснуть. Нервы никуда не годятся».
— Толя, сыграй в шестом заезде третьего, первого и шестого. Поставь в этом порядке, — сказал ему шепотом наездник из смежного тренотделения, притормозивший возле него качалку. — Понял?
— Понял, понял? Откуда ты взялся? Еще полминуты назад тебя здесь не было.
— Смотри не опоздай. Скоро закроют кассы.
Тотошники встали в стойку. Ясное дело, они не услышали ни слова, но рассчитывали сориентироваться по реакции маэстро. Но тот не шелохнулся.
— Думаешь, он что-нибудь сказал Михалкину?
— Не сомневайся. Деньги они варят вместе.
— Вот бы узнать их разблюдовку.
— Пожалуй, рискну.
— Сходи. Но, думаю, тухлый номер.
Прежде чем послать своего человека в кассу, Михалкин выждал удобный момент, а заодно и взвесил подсказанный вариант. Темная комбинация, которую ему предложили сыграть, могла оказаться выигрышной только в том случае, если на ипподроме затишье и играют фаворитов. Идеальным флюгером в этом плане был начальник производственного отдела, черпавший сведения из рапортичек наездников и игравший только наверняка. Судя по тому, как он беззаботно флиртовал с новым замом главного бухгалтера, события развивались именно так, что подтверждало и поведение тотошников. Уткнувшись в программки, они вымучивали стопроцентные комбинации. Ипподромные жучки, тоже, видимо, не зная ничего определенного, подозрительно приглядывали друг за другом.
«Самое время запускать гонца», — решил Михалкин и крикнул своего человека:
— Коля, принеси-ка пару бутербродов и пива.
Тот мигом слетал в служебный буфет. Вместе с деньгами наездник передал ему бумажку с цифрами комбинации. В специальном инструктаже он не нуждался. Прекрасно знал, что делать дальше.
Тотошники взяли его на прицел, готовые кинуться следом за ним в кассы, но ничего такого не произошло. Человек Михалкина вернулся на свое прежнее место — к судейской вышке. Сам наездник с видимым удовольствием припал к банке пива. А время бежало, приближался старт. Один из жучков все же отважился подойти.
— Приятного аппетита, Анатолий Иванович. Скоро опять на дорожку?
— А… Это ты, Макс. Как успехи? Хороший сегодня улов?
— Не очень. Бегут одни фонари. Выдача — ноль целых, хрен десятых. Только-только свои возвращаю. Подсказали бы что-нибудь стоящее. Я в долгу не останусь.
— Вообще-то ты знаешь, я не по этой части. Все больше духовной пищей интересуюсь. А ты и вправду можешь поставить, не поднимая шума?
— Обижаешь, Анатолий Иванович.
— Вот тебе пять червонцев. Сыграй на все в «Тройном экспрессе» 2–5–7. И чтобы ни одна душа не видела. Да перестань ты насвистывать, деньги водиться не будут.
— Ерунда все это. Нечистую силу опасайся, но и сам не фраернись.
«Давай, давай да штанишки не обмарай».
Макс «огородами», петляя, стараясь запутать тотошников, бросился в кассовый зал, но ипподромные игроки — ушлые ребятишки, «понесли» его на руках, передавая друг другу взглядами, жестами, кивками.
Минуты через три, никем не замеченный, исчез человек Михалкина. Он передал знакомой в кассе крупную сумму и бумажку с цифрами комбинации, на которую надо поставить все деньги.
Вскоре ипподром загудел. Возле касс началась давка. Обезумевшие от верной удачи люди, оскорбляя и отталкивая друг друга, торопились поставить все, что имелось у них, на беспроигрышную комбинацию.
На информационном табло, будто на счетчике такси, с фантастической быстротой замелькали цифры, показывающие количество поставивших на вторую, пятую и седьмую лошадей. Убедившись, что деза прошла, Михалкин, насвистывая, пошел к себе в тренотделение.
Между тем горячка у касс тотализатора достигла наивысшей точки. Щуплые пенсионеры, бренча медальками на замызганных пиджачках, отчаянно работали острыми локотками, тянули цыплячьи шеи, высматривая знакомых возле желанных окошек. Их бесцеремонно отталкивали насупленные молчуны с пропитыми харями и для убедительности совали под нос волосатые кулачищи. Горластые бабенки кричали через головы знакомым кассирам, на пальцах показывая свои варианты. Не удержались от соблазна поставить на верную комбинацию даже милиционеры из ипподромной команды. Такое коллективное помрачение ума, массовый психоз стали возможны потому, что сочетание цифр Михалкин взял не с потолка, а выбрал с глубоким пониманием дела. Профессионал. Что еще скажешь? Но главное, что предопределило успех запущенной утки, это — желание тотошников поверить именно в такой расклад.
Сам наездник всего этого не видел, но легко мог представить. Ипподромные игроки не вызывали у него сочувствия, потому что он знал первопричину их неизлечимого недуга. Жажда легких денег, мгновенного обогащения привела сюда этих людей. Они добровольно выбрали эту цель, достижимую, как им казалось, без труда, знаний и даже риска.
Уже покидая ипподромный круг, Михалкин заметил Решетникова, бывающего на ипподроме лишь по большим праздникам.
