Алексей Макеев - Чисто сибирское убийство
– Носители великих тайн имеют свойство временами пропадать, – напомнил Максимов. – Прошу вооружиться этой мыслью, коллеги, и постараться не лезть куда не просят.
– Выходите, господа, прибыли, – лаконично известил сопровождающий.
На парадной лестнице уже поджидали крепкие тихони в костюмах. Изъяли сотовые телефоны, заставили поднять руки и грубовато провели досмотр. Екатерину избавили от унизительной процедуры, технически отточенными движениями поводили у тела какой-то металлической штукой, похожей на дозиметр, просверлили взглядом и оставили в покое.
– Прошу в дом, – вежливо сказал сопровождающий.
Максимов вошел первым и мысленно ахнул от восхищения…
…За гулким вестибюлем открылось просторное, отделанное лепниной помещение. Потолочная роспись в стиле гризайля, люстра чистого горного хрусталя – расходящаяся на четыре люстры-«спутника» (центральная не горит, а только поблескивает, отражая свет от соседних. Пространство кажется огромным, немыслимо растянутым, пресыщенным кубатурой. Парадный вход – это, судя по всему, южная сторона. Две пышные лестницы разлетаются на запад и восток. Широкие ступени из «тигрового» мрамора, внушительные перила. По краям лестниц, точно лакеи, застыли круглые полированные тумбы, увенчанные вазами с искусственными цветами. Создателям этого великолепия, должно быть, хотелось отразить величавый эпический ампир – стиль империи, соседство роскоши со строгой скромностью, детище Шарля Персье и Пьера Фонтена, расцветший в России в ее золотой век – эпоху Пушкина и гусаров. А отнюдь не первобытно-пугающий сталинский «ампир». Но, как всегда, перестарались. Хотя и не сказать, что это не смотрелось. Пространство между лестницами украшала ковровая дорожка. Прямо по курсу помещение со стеклянными дверьми. Виден краешек ломберного столика, кресла с позолоченными подлокотниками, камин, снабженный античным порталом. Судя по обстановке, там гостиная. Справа, в восточном крыле, почему-то бассейн, выложенный розовой плиткой и огороженный для приличия раскидистыми пальмами в кадках. На вычурных решетках филодендроны. Между входом и бассейном роскошный альпинарий. Буйство зелени и красок в четыре уровня. За альпийской горкой, на дальней восточной стене, видны какие-то двери, массивные настенные канделябры. Налево от входа, на западе, буфетный зал – отделан в бежевых тонах и изолирован от прочего цветущей ипомеей. Глубина западного крыла – мерцающий полумрак. Зеленый бархат бильярдных столов. Помимо игрового зала там, по-видимому, зона отдыха – виднеются кресла, шкафчик для телевизора с закрывающимися створками, книжные шкафы, набитые томами с золотым тиснением на корешках. Из бильярдной слышатся глухие человеческие голоса. Скользят тени…
Окинув бегло пространство, Максимов не преминул отметить узкие коридорчики по бокам гостиной – очевидно, на северной стороне имелись аналогичные лестницы (что резонно во всех отношениях – вплоть до пожарного).
– Пройдите в бильярдную, – вымолвил сопровождающий и ненавязчиво испарился – вместе со шляпой. Больше в этом доме мышино-серую личность Максимов не наблюдал.
– Предлагаю выстроиться в шеренгу, – ухмыльнулся Вернер, – и физиономии сделать каменные. Командуй, командир…
Боевой порядок дрогнул на подступах к бильярдной, когда навстречу сыщикам выдвинулся невысокий, представительный мужчина с серьезным лицом. Ничего бандитского. Седые волосы зачесаны назад, взгляд незлой, сверкающая белизной рубаха с расстегнутым воротом, парусиновые брюки. Под рубахой – крестик. Невзрачные туфли от Тестони за тысячу долларов.
– Сан Саныч, – представился мужчина и первым протянул руку Екатерине.
«Отличное прикрытие – наша Катька, – с умилением подумал Максимов. – Просто загляденье. И громоотвод что надо».
Благотворные внешние качества сотрудницы не остались неоцененными. Человек улыбнулся. Поздоровался с остальными.
– Вы хозяин этого благолепия? – вежливо осведомился Максимов.
– Увы, не я, – отозвался встречающий. – Хозяин этого благолепия, как вы выразились, мэрия.
Максимов с пониманием кивнул: конечно, он готов переварить любое вранье и не задавать дурацких вопросов. Он может даже развернуться и отправиться домой – с превеликой, кстати, охотой и без всякого гонорара.
– Рад, господа, вашему прибытию, – сдержанно сказал Сан Саныч. – Полагаю, вы понимаете, что все происходящее в доме не является темой для пересудов. Меньше всего хотелось бы вам угрожать…
– Мы догадливые, – кивнул Максимов.
– На самоубийц пока не тянем, – поддакнул Вернер.
– Очень хорошо, – сдержанно улыбнулся Сан Саныч. – Надеюсь, вас поставили в известность, что в этом доме вчера ночью произошло убийство. Люди изолированы, с территории никого не выпускают. Необходимо провести независимое расследование. Выбор пал на ваше агентство – у него неплохая репутация. Я имею в виду умственные качества сотрудников, а не скандалы, в которых вы иногда фигурируете.
– Какие мы, оказывается, хорошие, – не сдержалась, блеснув улыбкой, Екатерина. – И почему мы так мало получаем…
– Я не знаю, – удивился Сан Саныч. – На месте вашего начальника, Екатерина Сергеевна, я бы не скупился на зарплату.
– Разберусь, – швырнул через плечо Максимов, – не сочтите за труд напомнить, Екатерина Сергеевна. Позвольте нелепый вопрос, Сан Саныч? Почему частное агентство? Не милиция, не прокуратура?
«Принимающая сторона» долго безмолвствовала. Начались метаморфозы. Лицо человека посерело («Зачем спросил? – расстроился Максимов. – Все и так понятно»). Невзирая на высокий сан, безмерное влияние и несметное богатство, этот человек был банально испуган. Стоически совладав с эмоциями, он выстроил на лице подобие улыбки.
– Я уже сказал, Константин Андреевич. Требуется независимое расследование. В этом доме имеются представители милиции и… других структур. Но нам не нужен шум. О смерти за пределами пансионата никому не известно. И не станет известно – пока не появится ясность. Работники морга не в счет – в отличие от своих клиентов, они хотят жить.
Представившийся Сан Санычем господин еще раз внимательно обозрел своих гостей – не стыдно ли предъявлять приятному обществу (Максимова – в чем застала нелегкая на работе, Екатерину – в сногсшибательном деловом наряде; сверкающего заплатами на джинсах Вернера) – и простер руку в направлении бильярдной:
– Ну что ж, господа, добро пожаловать. Прошу, однако, учесть, что некоторые из присутствующих в доме обладают пресквернейшим характером.
В бильярдной было многолюдно. Хотя турниров не проводилось. Публика уныло рассредоточилась по сидячим местам. Единственный «энтузиаст» лениво работал кием, мрачно поглядывая на входящую компанию. Первым делом бросилась в глаза ваза для фруктов – тяжелая конструкция из ярусов-тарелок, нанизанных на стержень. Массивные подлокотники кресел – в виде длинношеих лебяжьих головок. Канделябры на обтянутых бархатом стенах – золоченые египтянки…
Персоны с положением выделяются на фоне этой роскоши не только позами. Превосходство над всеми теми, кто по воле рока оказался рядом с ними (седовласый господин – приятное исключение), читается на лицах. Персоны подавлены и раздражены тем, что вынуждены здесь сидеть.
Толстощекий здоровяк, развалившийся на диване, утирает пот со лба. Глазки крохотные, в жиру. Мясистая ручонка перекинута через шею девицы в потрясающе короткой юбке, нервно массирует костлявую ключицу. У девицы остренький носик и шныряющие, плутоватые глазки – они мечутся по гостиной, прикидывая, чего бы спереть. Замирают на Максимове, перебегают на Вернера. Создается впечатление, что спереть она готова обоих. Девица в этом гадюшнике персона маленькая, так, сопутствующий продукт…
Вяло тыкающий кием господин невысок, волосы тонкие, редеющие, сушеный, как таранька, глаза пронзительные, злые, околеть можно от такого взгляда – он давно «сфотографировал» прибывших и определил им достойное место на шкале городских плебеев. Одет в полосатый двубортный костюм, в зубах огрызок сигары «робусто». Есть и третья значительная персона – тоже колоритная внешность. Залысины до самой макушки. Обрюзгшее лицо, шея «в три наката». Но, в отличие от мясистого, ниже шеи нетолстый. Глаза с искринками, наглые. Господин вальяжно расположен в кресле, попивает вино с кирпичным отливом из граненого фужера, таращится на Екатерину. Бархатный костюм от французского диктатора моды, но сидит кривее, чем на пугале. Фуфайка смотрелась бы изящнее. Массивный перстень на пальце красноречиво говорит о месте господина в обществе. А кусочек татуировки на запястье, мягко оттененный золотой запонкой, – о количестве ходок по молодости.
Эти трое – представительные люди. Толстый, короткий и сиделый. Плюс Саныч. Плюс тот, кого убили. Остальные – мелочь. Прислужники «большой пятерки». Долговязый молодой субъект, застывший истуканом. Нескладно скроенный, брови кустистые – взирает надменно, свысока. Сорокалетний крепыш в жилетке – с физиономией отпетого начбеза, маячит у стойки бара и всех видит. Глаза насмешливые, не дурак, не заносчив. Приятная дама лет тридцати с хвостиком – сидит в кресле, напряжена, руки на коленях. Волнистые волосы обрамляют скуластое личико, глаза непростые, с горчинкой. Ухмыляющаяся «Буратино» в объятиях мясистого – готова сойти за дурочку, но никакая не дурочка. И наконец, девушка с испуганным кукольным личиком, одетая в форменное платье и фартук с кружевами, – мнется в сторонке, теребя накрахмаленную ленту фартука.
