Марина Серова - Ну и дела!
Передо мной не стояло ни одного вопроса, ни одной проблемы. Мои желания тут же превращались в действия, не давая мне возможности даже сформулировать их.
Все вокруг заливал резкий, яркий свет.
Какие-то бесконечные коридоры с уходящими вверх и вниз лестницами, по которым я немедленно устремлялась, стоило мне почувствовать под ногами первую ступеньку.
Путь был бесконечен, я уже задыхалась, я торопилась, но ступеньки возникали одна за другой без малейшей надежды, что они когда-нибудь закончатся. Ступени были крутыми и высокими, стертые ежедневными подъемами и спусками тысяч подошв, они были скользкими и делали каждый шаг обманчивым и опасным. Иногда я срывалась и проезжала целую лестницу по этим скользким ступеням, охваченная волной радости от того, что так быстро удаляюсь от преследования.
Там, у начала первой лестницы, я смогу остановиться и, оперевшись на широко расставленные ноги, поднять свой пистолет и уверенно ждать падающее на меня огнедышащее чудовище, гнавшее меня сверху вниз по лестницам.
Я чувствовала обжигающие языки огня на своем лице, волосы мои вспыхивали каждый раз, когда меня охватывало клубом пламени.
Как только я четко увижу его голову, я выстрелю.
Наконец-то из клубов дыма выныривает знакомая голова в черной капроновой маске, торчащая на отвратительной длинной драконьей шее. Я знаю, что это Коготь и мне нужно первой нажать курок.
И, уже нажимая его, я замечаю вторую голову в такой же капроновой маске слева от Когтя — и ее я знаю: это голова Сапера, и сейчас она сожжет меня огромным клубом ядовитого пламени. Уже практически после выстрела, когда пуля выходила из ствола пистолета, я чуть качнула стволом влево и подрезала пулю, как футбольный мяч или теннисный шарик.
Медленно, очень медленно, так, что я видела, как она вращается в плоскости, перпендикулярной направлению выстрела, пуля летела в Когтя, все больше и увереннее отклоняясь в сторону головы Сапера…
Глава 3
Меня разбудил выпуск телевизионных новостей.
Чтобы не пропустить чего-нибудь важного из текущей официальной информации, я заранее программирую таймер своего телевизора на неделю вперед, и голоса дикторов врываются в мою жизнь организованными мною самой неожиданностями.
Еще отстреливаясь во сне от кошмара, я слушала сухие официальные фразы, половина которых вообще не содержала никакой информации, кроме свидетельства о недостаточном владении их авторов нормальным русским языком.
Середина очередного стилистически-грамматического феномена заставила меня широко раскрыть глаза и уставиться на вещавшую с экрана перезрелую девицу, интонации и движения которой говорили о ее непреодолимом желании походить на Арину Шарапову. Она точно копировала слова и жесты, но провинциальные дикторы отличаются от звезд информационной службы Центрального телевидения так же сильно, как заводные куклы от настоящих младенцев: жизни в них нет, непосредственности.
Впрочем, в тот момент я об этом не думала, слова, произносимые вполне посредственной телевизионной девицей, сами влетали в меня и прочно во мне застревали, поскольку были адресованы именно мне, я в этом была уверена.
«Губернатор Тарасовской области поставил перед правительством Тарасовской области задачу перепрофилировать находящийся, как известно, в очень сложном финансовом положении авиационный завод на выпуск сельскохозяйственной техники, в которой так нуждаются сегодня труженики тарасовских полей. Перед ними стоит почетная и ответственная задача…»
Что там стоит в сельской местности перед нашими тарасовскими крестьянами, я дослушивать не стала. Хотя предположить можно было лишь одно: стоит то же, что всегда стояло и стоять будет. И не изменится положение наших полукрепостных-полураскрепощенных свободным рынком крестьян, даже если мы на авиационных заводах начнем выпускать сеялки с веялками, Байконур засеем свеклой, а стратегическую авиацию переклепаем на химическую обработку полей. Как была у нашего российского хлебороба единственная свобода выбора — трахнуть смазливую поселянку в живописной копне душистого сена или сделать лишний круг на своем тракторе по необъятному полю — так и будет он вечно совершать свой выбор не в пользу повышения производительности сельскохозяйственного труда.
Но я даже не стала думать об этом, мысль мелькнула так… метеором в сознании. Сегодняшняя я нисколько не напоминала вчерашнюю.
Мельком поразившись, что за окном — солнечное утро, вероятно, уже среды, я отправилась под душ и устроила себе такую контрастную встряску, что от моих вчерашних размышлений, полных сомнений, не осталось и следа. Я точно знала: что делать, как делать и зачем.
Работа есть работа, ее система сидит у меня в крови: обработка информации, выработка версии, проверка ее соответствия реальности. И так последовательно по всем вариантам.
Конечно, иногда, и даже очень часто, я выбираю единственный истинный вариант из 10–15 возможных; иногда я прибегаю к помощи магии; иногда я настраиваюсь в резонанс с нужным мне человеком и получаю всю информацию, интуитивно угадывая его действия. Недаром же сложилась моя репутация ясновидящего сыщика.
Но если я когда-нибудь стану превозносить свою интуицию и утверждать, что распутываю узлы криминальных загадок и раскрываю абсолютно «мертвые» дела с помощью методов исключительно ментальных и магических, пожмите мне руку и произнесите ритуальную фразу: «Поздравляю вас, гражданка, соврамши!»
Успех сыщика лишь на пять, ладно, пусть на десять процентов зависит от его интуиции. Остальное — сплошная логика, которую лишь изредка разнообразят физические разминки: погони, преследования, драки, перестрелки, несанкционированные проникновения на охраняемые объекты и тому подобные каскадерские штучки. Девяносто процентов логики плюс десять процентов интуиции — вот формула моего труда.
Рассуждая о трудностях своей профессии, я набрала номер ответственного секретаря газеты «Тарасовские вести» Лешки Алексеевского.
Вот кто мне сейчас нужен. Стоит мне только сказать: «Леха! У меня срочное дело на авиационном», и через три минуты у меня будет временное удостоверение внештатного корреспондента «Тарасовских вестей», а Лешка уже будет просить по телефону какого-нибудь заместителя директора, чтобы меня встретили у проходной и не дали заблудиться в лабиринте заводских корпусов.
Ну, давай же, борода, бери трубку.
«Алло-о!»
Вместо скрипучего Лешкиного баритона меня приветствовал профессионально призывный женский голос. Знаете, сейчас все секретарши изображают этаких ласковых дурочек, ошарашивающих тебя интонациями, более всего соответствующими ситуации, в которой, находясь в сексуальной зависимости от мужчины, ты приносишь утреннее кофе ему в постель. Не знаю, как на мужиков, а на меня от этого веет плохо замаскированной фригидностью. На пэтэушных курсах им голоса ставят, что ли?
Так. Лешки на месте нет. Ладно, работаем по запасному варианту.
— Девушка, подскажите, пожалуйста, телефон отдела экономики.
Через сорок пять минут я уже ехала на «девятке» своей подружки Светки в сторону авиационного по пыльной улице Достоевского, с которой по распоряжению нашего охваченного реформаторским зудом губернатора сдирали трамвайные рельсы. Это воплощалась в жизнь одна из его кардинальных реформ — замена рельсового транспорта автобусным и троллейбусным.
Мне, собственно говоря, было бы до лампочки, если бы не постоянные заторы и объезды из-за переполнявшей проезжую часть дорожно-строительной техники. Что трамваями, что троллейбусами я пользуюсь только в крайних случаях — уходя от слежки или заметая следы.
Номер моей машины слишком хорошо известен и тарасовскому горГАИ, и моим потенциальным клиентам. Поэтому я часто пользуюсь Светкиной машиной.
В редакции все прошло именно так, как я и предполагала.
Я ни минуты не сомневалась, что никакие внештатные корреспонденты в отделе экономики не нужны. В «Тарасовских вестях», плативших в отличие от других газет умопомрачительные гонорары, даже штатные сотрудники вечно дрались за место в очереди на публикацию. Но из дружеской болтовни с Лешкой Алексеевским, которой мы изредка предавались за чашкой кофе в летнем кафе на Турецкой улице, я достаточно хорошо представляла себе профессиональные достоинства и житейские слабости журналистов этой газеты.
Отделом экономики руководил талантливый неудачник Саня Клейстеров, у которого в годы брежневского правления ушла почва из-под ног вместе с женой и уверенностью в своих профессиональных и мужских способностях. Сегодня он писал очень язвительные и ироничные материалы об экономической политике нашего новоиспеченного губернатора, на которые абсолютно никто, ни читатели, ни сам губернатор, не обращал внимания, ежедневно пил разливную «Анапу» в забегаловке на соседней с редакцией улице и страдал. Страдать в одиночку сорокапятилетний Александр Софронович не умел, а потому цеплялся за каждую попадающую в поле зрения юбку и часто искал забвения между грудей ее обладательницы, орошая их пьяными, но искренними слезами.
