Екатерина Гринева - Адвокат ангела, или Дважды не воскресают

Но я-то была не такой! Я всегда считала себя сильной и самостоятельной женщиной, способной крепко стоять на собственных ногах. Но я не учла одного: что у меня отнимут дочь. Вот этого я не могла себе представить даже в самом кошмарном сне. А уж наяву…

Берн все продумал: судья была его не то бывшей, не то будущей любовницей – высокая крупная женщина с жидким светлыми волосами и холодным немигающим взглядом. Она-то и объявила окончательный вердикт: Лиза остается с отцом. Я не поняла и переспросила два раза, подумав, что здесь какая-то ошибка. Но нет, все было правильно. В тот момент мною владели лишь два чувства: растерянность и дикая усталость. Я кинулась к Берну, но он разговаривал со мной, как с прокаженной, и только повторил слова судьи. Я бросилась на него с кулаками, но он отскочил в сторону, сказав, чтобы я не глупила, иначе мне придется иметь дело с полицией. И все-таки я не могла до конца поверить, что мой бывший муж-иностранец оказался такой скотиной! Я пыталась воззвать к его благородным чувствам, но он лишь улыбался, наблюдая за моими напрасными потугами. По-моему, это его даже забавляло. Помощи мне было ждать абсолютно неоткуда, все были против меня. Просто раньше они тщательно cкрывали свои чувства, а теперь маски были сброшены, и они могли показать себя во всей красе. Особенно, на мой взгляд, обрадовалась Герда. Она с самого начала невзлюбила меня, а теперь у нее не осталось надобности притворяться. Она даже не стала меня слушать и сказала, чтобы я забыла дорогу к их дому. Дочь мою они прекрасно воспитают и без меня. Конечно, добавила она, поджав губы, ты можешь видеться с дочерью, но постарайся не оказывать на нее дурного влияния. В противном случае тебя лишат и этого общения! Что значит – дурного, вскинула я на нее глаза? Это значит, невозмутимо отчеканила Герда, нельзя рассказывать ей гадости об отце или расписывать вашу Москву. У девочки может возникнуть желание поехать туда. И это ее очень, очень травмирует. Нельзя калечить психику ребенку! В ответ я громко расхохоталась. Я смеялась и тогда, когда Герда повернулась ко мне спиной. Мы встретились на нейтральной территории: в кафе, в центре города, я хотела обсудить с ней это ненормальное положение. Но она целиком встала на сторону сына. А впрочем, разве я ожидала чего-то другого от этой старой мегеры?

Мне показалось самым разумным уехать в Москву и разобраться с ситуацией там. Ведь не может быть, чтобы ребенка так просто взяли и отобрали у матери! Я понимала всю наивность своих вопросов и размышлений. Но в тот момент я еще не могла по-другому рассуждать… Мне все представлялось достаточным простым и легким. Мало ли что решили в Швеции! Но есть еще и российский суд, который обязательно встанет на мою сторону. Я приготовилась к новому суду, однако в Москве меня ждал удар. Моя ситуация оказалась безвыходной. Мне ничем не могли помочь. Все было правильным и законным, и мне оставалось только смириться с ситуацией и проклинать тот день, когда я согласилась выйти замуж за Берна.

Когда я узнала истинное положение дел у адвоката, меня словно ударили со всего размаху каким-то тяжелым предметом по голове, и я на время потеряла способность чувствовать, слышать и говорить. Я упала в обморок. Секретарша адвоката привела меня в чувство, приложив к моей голове лед из холодильника. Когда я очнулась, она предложила мне вызвать «Скорую». Я мотнула головой и выдавила: «Не надо». Миниатюрная брюнетка смотрела на меня холодно-равнодушно. А чего ты ожидала, читала я в ее взгляде. Раньше нужно было думать, дорогуша, когда ты женихалась с заморским принцем! Теперь уже поздно.

Я поднялась с пола на ватных ногах.

– Вы все поняли? – спросил меня адвокат, холеный мужчина пятидесяти с небольшим лет, cклонный к полноте. На его лице было написано выражение скуки и досады, cловно я отвлекла его от важного дела. Для него я была невыгодным клиентом, отнимающим его драгоценное время.

Я не помнила, как оказалась на улице и как пошла к метро. Перед моими глазами все расплывалось от слез, превращаясь в сплошное мутно-серое пятно. Было лето, cтояла жара, но я ничего не чувствовала. Очнулась я только от резкого скрежета тормозов машины и громкой ругани.

– Совсем кукукнулась? – повертел пальцем у виска высокий рыжий парень в синей футболке. – Под колеса лезешь, чокнутая! Если ты решила полный крантец себе устроить, то сделай это в другом месте, подальше от меня! Мне лишних неприятностей не надо! Я только права недавно переоформил.

– Простите, – выдавила я.

– Мне твои извинения ни к чему! Шлепай с дороги и больше никому под колеса не суйся. Идиотка!

Парень уехал, выдав мне на прощание порцию отборной ругани, а я поехала домой, cтараясь сосредоточиться, хотя удавалось мне это с огромным трудом.

Добравшись до дома, я рухнула на кровать – и дала себе волю. Я стонала и каталась по подушке, как раненый зверь, сотрясаясь от рыданий. Только теперь до меня дошло, что у меня отобрали Лизу!

Я потеряла счет времени и полностью ушла в себя, отгородившись от внешнего мира. Я выходила из дома, только чтобы купить продукты и cпиртное, без которого я уже не мыслила своей жизни. Только алкоголь давал мне чувство временного, отупляющего забвения. Мимолетного, краткого, но все равно мучительно-желанного. Я не подходила к телефону и не отвечала на звонки в дверь. Моя мать умерла семь лет тому назад, родных у меня не было, кроме троюродной сестры в Рязани, так что спасать меня было некому… Кроме Вики. А она проявила недюжинное упорство в борьбе с моей склонностью к забвению в алкоголе. Она приезжала и чуть ли не караулила меня у дверей моей квартиры, стучала кулаком в дверь и требовала, чтобы я открыла, иначе она вызовет милицию, психушку, МЧС и прочие органы помощи несознательным и опустившимся гражданам, к которым, без всякого сомнения, принадлежала и я. Затаив дыхание, я стояла у двери и молчала. Мне ужасно хотелось, чтобы она поскорее смоталась прочь, отвалила и не действовала мне на нервы! Так продолжалось три месяца. Вика взяла в союзники Петровича – моего соседа-пенсионера, упросив его присматривать за мной и иногда по-соседски заходить ко мне с просьбами о соли и спичках. При этом Вика не перестала атаковать меня своими приездами, во время которых она стояла у двери и тупо нажимала на звонок, а я, притихнув, так же тупо ждала в коридоре, когда она уедет.

Но однажды я не вытерпела и, распахнув дверь, принялась орать на нее, требуя, чтобы она оставила меня раз и навсегда в покое! Это моя жизнь, и я могу распоряжаться ею как хочу. И Вика к этому никакого отношения не имеет…

Вика, в свою очередь, принялась орать на меня. Она обвиняла меня в том, что я опустила руки и выбрала самый легкий путь, превратившись в окончательную алкоголичку. Мне нужно срочно завязывать с этим, пока не поздно! Женский алкоголизм неизлечим! В ответ я хохотала и желала ей поскорее отправляться к своему Дэну и не лезть в чужие дела. Мы тогда крепко разругались, и я захлопнула дверь. Но посреди ночи я не выдержала и позвонила Вике. Я рыдала и просила у нее прощения. Я вдруг поняла, что Вика – это единственная ниточка, которая еще удерживает меня в этой жизни и не дает мне окончательно свихнуться. Если я ее оттолкну, то останусь по-настоящему одна.

Вика примчалась ко мне на следующий день. Мы помирились, и я дала Вике слово больше не пить, взять себя в руки и попробовать договориться с Берном. Не окончательная же он скотина, cказала Вика. Да кто его знает, вяло откликнулась я.

Договориться с Берном не получилось (как я и думала). Он и его родственнички стояли на своем. Я ездила к Лизе раз в три месяца и каждый раз ощущала, что вначале я словно заново воскресаю, а потом умираю. И с каждым разом мне было все тяжелее, cловно меня мучили приступы асфиксии и не хватало воздуха. Я должна была притворяться перед Лизой, делать вид, что все в порядке. Мама с папой просто теперь живут отдельно, твердила я ей. Но мама с папой любят Лизу! Очень любят! «Мама, а когда ты приедешь совсем-совсем?» – cпрашивала меня Лиза, и я едва сдерживалась, чтобы не зареветь во весь голос. «Я хочу, чтобы ты жила с нами, как раньше, – говорила мне дочь. – Почему ты уехала, мамочка? Папа сказал, что у тебя дела…»

Я потрясла бутылку – больше половины я уже выпила. Я чувствовала себя несчастной и всеми покинутой. Несмотря на рефлектор, в комнате по-прежнему было холодно. Не так, как вначале, но все равно не жарко. А для таких мерзлячек, как я, – это просто кусочек Антарктиды в отдельно взятой комнате. Я накинула одеяло на ноги, так было теплее, и, закрыв глаза, провалилась в полудрему…

По возвращении из Швеции в Москву я часто срывалась и уходила в запои. Петрович сразу стучал на меня Вике, и та приезжала ко мне и устраивала разбор полетов по полной программе. Я слабо защищалась. Я заметила, что мои воля и решимость постепенно куда-то улетучиваются. Словно я незаметно превращалась в другого человека: тихого, забитого, утратившего всякий интерес к жизни. Наверное, так оно и было, просто я не хотела в этом признаваться самой себе. Я почти потеряла всякую надежду вернуть Лизу. Дело мое было швах… Я пробовала обратиться еще к парочке адвокатов, но они все говорили одно и то же – мои шансы вернуть дочь равны нулю.