Летний детектив для отличного отдыха - Татьяна Витальевна Устинова
Имеретия, это где Кутаиси. Туда шел Язон, уверенный, что найдет золотое руно. Вместе с ним шли аргонавты, налоговый министр, милый человек, дедушка Лордкипанидзе, знаток русского языка, бабушка, гадающая по утрам на кофейной гуще!
Еще хотелось разговоров!.. Чтоб женщины смотрели в глаза и боялись пропустить хоть слово, чтобы ухаживали за ним, гладили по голове и обращались «мальчик». И чтобы он чувствовал себя самым умным!..
…Ты не додумываешь до конца, а это неправильно. Ты все время сбиваешься на другое, так нельзя, и ты отлично это знаешь. Тебе нужно дорисовать окружность, замкнуть ее, чтобы внутри, за магической чертой, остались все беды и несчастья.
Чтобы все вернулось…
Что должно вернуться, сам себя спросил Плетнев и состроил зеркалу саркастическую мину. Зеркало отразило невесть что. Эдем? Идиллия? Убежище?
Этого всего нет и быть не может, потому что любая идиллия – вранье!.. Уж кому это лучше знать, как не тебе!..
Он открыл дверь на террасу, запертую на ночь на щеколду, и вышел на отмытые доски. Было так холодно, что руки покрылись гусиной кожей. Он ежился и смотрел на мелкий серый дождь.
Федор Еременко, бывший гонщик, бывший чемпион, «ходивший в Дакар», любитель странных собак под названием «акита», бывший американец, а ныне житель деревни Остров, оказался насильником.
Алексей Александрович отчетливо хрюкнул и сложил руки на груди, пытаясь как-то защититься от холода.
…Самое главное, понятно, откуда что взялось!.. Недавно один высокопоставленный французский дедок тоже изнасиловал горничную, а австралиец, владелец разоблачительного сайта, так сразу двух, а до этого еще какой-то теннисист или футболист тоже изнасиловал, и все это постоянно обсуждается в прессе и наверняка в телевизоре тоже!.. Рецепт есть, и он чрезвычайно прост.
Должно быть, в этом пикантном случае доказать свою невиновность гораздо труднее, чем кажется, а любой суд, разумеется, будет на стороне поруганной добродетели, а не гнусного мерзавца, решившегося на такое скотство!..
Всякие мелочи вроде той, что у Федора Еременко вряд ли есть необходимость брать кого-то силой, наверняка от добровольных желающих отбою нет, если и принимаются в расчет, то с поправкой на «всякое бывает». Негодяй, покусившийся на чью-то честь, должен быть наказан, и это совершенно справедливо.
Хорошо, что Оксане, образцу ума и логики, не пришло в голову обвинить Плетнева в том, что он изнасиловал ее дочь. Вряд ли она чего-то добилась бы, особенно учитывая некоторые обстоятельства, но нервов, времени и средств на оправдания могло уйти очень много.
Да и репутацию не восстановишь.
Как там? «Не покупается доброе имя, талант и любовь»? Насчет таланта и любви сомнительно, а вот доброе имя действительно – никогда и ни за какие деньги.
Плетнев подошел к перилам и посмотрел вниз. Дождь, должно быть, шел давно, лужи стояли в траве, и участок как-то съежился в размерах, стал сереньким.
Странное дело, «некоторые обстоятельства», от которых он прятался в деревне Остров, сейчас вспомнились ему просто так, и он не чувствовал больше ни гнева, ни брезгливости, ни страха.
Так уж получилось, ничего не поделаешь.
…Ты, ты во всем виноват, попробовала напомнить ему Оксана, и бриллианты полыхнули на ее шее, но ничего у нее не вышло.
Плетнев на этот раз не испугался.
…Полно! Я виноват только в том, что влюбился в неподходящую женщину, вот и все. Я виноват в том, что не понял сразу, насколько она мне не подходит! Она мне, а я ей. Вот все и запуталось, и распутывать я не буду, не хочу.
Разбирайтесь сами.
Проскрипела калитка, и Плетнев насторожился. В последнее время ее скрип не предвещал ничего хорошего. Потом зачавкало, зашуршало, и из-за угла показалась Элли.
Она была в оранжевом дождевике с капюшоном и резиновых сапогах. В руке – большая круглая корзина.
– Привет, – сказала она, закинув голову, и зачем-то добавила: – Это я.
– Как я рад тебя видеть, – сказал Плетнев, глядя на нее сверху. – Привет.
Она поднялась по ступенькам и аккуратно поставила корзину на пол.
– Мама прислала тебе поесть, – подошла, облокотилась о перила и тоже стала смотреть на дождь. – Мальчик сидит голодный, сказала она. У него совершенно пустой холодильник.
Так они стояли и смотрели, и Плетнев, не глядя на нее, думал: как я рад тебя видеть!..
В этом стоянии на террасе, шуме мелкого дождя, мокрой траве, оранжевом дождевике и корзине не было никакого вранья. Все понятно, просто и честно.
– Ты совсем замерз.
– Я давно тут стою.
– Принести тебе одеться?
– Спасибо.
– Это значит да или нет?
Плетнев улыбнулся, глядя на дождь.
– Ты молодец, что пришла, – похвалил он. – На самом деле я к вам собирался.
– Ты молодец, что к нам собирался.
Они еще помолчали, а потом Плетнев стал рассказывать:
– Мне было лет двадцать, и у меня порвались ботинки. А я ими очень гордился! Они были модные такие, на белой подошве. И удобные очень. Мне их тетя Поля, мамина сестра, подарила на день рождения. Я совершенно ни в чем не мог ходить. Мама говорила, что у меня не ноги, а катастрофа. Я их носил и зимой и летом, и нравились они мне. А потом порвались, просто от старости. И я понес их в починку. У нас на углу будка стояла, называлась «Ремонт обуви», и в ней всегда сидел старик-сапожник, такой сивый, понимаешь? Он взял ботинки, изучил со всех сторон, повертел по-всякому, отложил и спросил: «А что, других нет?»
Элли улыбнулась:
– Он же не знал, что эти ботинки, как моя майка с ослом. Подарок, да еще любимый.
– Не знал, – согласился Плетнев.
– Пойдем, – сказала Элли. – Ты все-таки замерз.
В два счета она накрыла на стол – очень красиво – и сварила кофе.
– Кофе бабушка тоже присылает из Кутаиси, – крикнула она, помешивая ложечкой в турке, – покупает зерна и как-то специально их обжаривает!
Плетнев что-то промычал в ответ. Он ел и наслаждался.
– Мы на ночь все двери заперли, – грустно сообщила Элли, пристраиваясь за стол напротив него. – Даже на балконе на втором этаже! Там все рассохлось и заело, мы ведь никогда не запираем, только осенью.
– Я же сказал, нужно во всем разобраться, и все станет на свои места.
– Ничего не станет.
– Элли, я знаю.
– И я знаю! Здесь никогда никто никого не убивал и не насиловал, Алеша!
– Никто никого и сейчас не насиловал, – буркнул Плетнев. – Я в этом уверен. Пей
