Гребаная история - Бернар Миньер
Они видели, как мы подъезжаем…
Давно видели…
Теперь я был в этом убежден. Но почему же они не показываются? Я проглотил слюну. Лучи солнца, которые заливали участок и более застенчиво скользили в тень подлеска, начинали всерьез нагревать внутреннее пространство машины, но я чувствовал себя до костей замерзшим. Два бледных стаффорда с тусклыми черными глазами продолжали бегать вокруг машины и прыгать, их передние лапы яростно скребли по стеклам.
— Дерьмо, это уже слишком! Что же нам делать? — спросил Джонни.
— Что-то здесь не так, — заметил Шейн.
Я внимательно разглядывал темные окна. Внезапно я вздрогнул. За одним из них промелькнула тень.
— Черт, да что за цирк? — взвизгнул Чарли. — Почему они не показываются? Уверен, они делают это нарочно, чтобы как следует перепугать нас…
— Ну так им это удалось, — сказал Джонни, больше не испытывая никакого стыда от того, что Шейн видит, как он празднует труса.
Я вытер пот, который стекал по затылку во все усиливающейся жаре замкнутого пространства. Никто из нас не осмеливался открыть окна, не говоря уже о том, чтобы выйти. Завывания двух разъяренных чудищ эхом отдавались в машине, терзая наши барабанные перепонки. В течение бесконечно долгих минут мы тушились в собственном соку, я чувствовал, как ручейки пота сбегают с подмышек до поясницы.
Вдруг послышался свисток.
Двое чудовищ замерли, их уши, как параболические антенны, повернулись к источнику звука.
Мгновением позже они устремились к лестнице, ведущей на террасу, и поднялись, перескакивая через ступеньки. Дверь одного из шале открылась. Появился Даррелл… Он вынул из пачки сигарету и преспокойно зажег ее, глядя на нас. Теперь у Чарли не было ни малейшего желания издеваться над ним. Даррелл неподвижно замер на террасе, с высоты в упор разглядывая нас; затем к нему присоединился Блэйн Оутс, ростом ниже своего брата, с восковым лицом, черной козлиной бородкой и блестящими волосами, собранными в конский хвост. Они так не похожи друг на друга, что можно подумать, будто у них разные матери, и это вполне могло быть правдой. Единственное, что их объединяло, — смертоносное безумие. Третий братишка, Хантер, появился вслед за ними, и у меня возникло впечатление, что мои яйца пытаются спрятаться в мошонке. Нос, больше напоминающий орлиный клюв, лысый череп, тонкий рот и черные очки — старший из Оутсов был самым ужасающим.
Даррелл, Хантер и Блэйн… Здесь были все трое — не хватало только Старика.
Я вспомнил, что говорил когда-то заместитель шерифа после одной из их бесчисленных шалостей на Гласс-Айленд: «Самый опасный и чокнутый — это Старик…»
На Даррелле была та же кожаная куртка, что и накануне, Блэйн и Хантер носили баскетбольные майки без рукавов; у Блэйна были тощие руки, сплошь покрытые выступающим венами, у Хантера — мускулистые, с зелеными татуировками бывшего заключенного.
— Выходите из своей колымаги! — бросил он.
Мы подчинились, не осмеливаясь медлить, несмотря на то что от долгой поездки в машине наши гениталии одеревенели, покачиваясь от одной ноги к другой. Я услышал, как раскаты грома грозно ворчат в горах, и нас ослепил резкий порыв ветра, перемешанного с пылью. Похлопав глазами, я заметил черные тучи, которые с огромной скоростью плыли над вершинами, будто армия, внезапно вторгающаяся на территорию.
Стоящие вверху на террасе трое братьев потеснились, и наконец соизволил появиться Старик. Когда он вышел, мы ощутили внезапное изменение атмосферы; даже поведение его сыновей неуловимым образом поменялось, как у придворных при появлении короля. «Прямо театр Шекспира», — подумал я. Ричард III, Макбет и король Лир, вместе взятые, черт подери. Он был низкорослый, но коренастый, будто платяной шкаф. Крупная голова увенчана густым кустом белых волос. Плоское квадратное лицо, приплюснутый нос и маленькие тусклые глаза. Старик был больше похож на своих собак, чем на сыновей. И он казался таким же опасным, как его псы.
Без единого слова Старик тяжело уселся в кресло-качалку, раздвинув ноги, в обрамлении своего потомства.
Затем, в свою очередь, появились дети племени; они слетели по ступенькам, окружили нас и со смехом и писком принялись тянуть за одежду. Затем наступил черед женщин, которые появились одна за другой; я еще раз подумал о Шекспире или о греческой трагедии. Последней, кто совершил свой выход на сцену, была мать, которая выглядела более свирепой, чем все мужчины, вместе взятые: мощная фигура, спутанные сероватые волосы, падающие на плечи и грудь, которая свисала до пупа под бесформенным платьем-блузой.
— Кто позволил вам войти? — завизжала она громким пронзительным голосом.
— Мы пересекли изгородь, мадам, — произнес Шейн.
— Ты не умеешь читать, мой мальчик? — сказал Старик безразличным голосом, в котором чувствовалась смутная угроза.
Я подумал: «Мы правда-правда-правда в наихудшем дерьме».
Тучи заняли все небо, и оно изменило цвет, за несколько секунд перейдя от лазурного к стальному, а местами — к угольно-черному. Ветер принялся дуть сильнее, шевеля ветви деревьев. Точно так же мы чувствовали дуновение страха.
— Шейн, кто твои друзья? — спросил Даррелл.
Шейн взглянул на нас. Он был ужасающе бледен.
— Это друзья девушки, которую нашли мертвой, — произнес он, обернувшись к террасе. — Той, что обнаружили на пляже Гласс-Айленд!
— Там было написано
