Елена Михалкова - Знак Истинного Пути

— Что?

— Начистят, а не почистят, — повторил он. — Физиономию начистят. Почистят — это немножко другое.

Наташа фыркнула, а потом неожиданно расхохоталась в голос. Смех ее прозвучал так заразительно, что вслед за ней рассмеялись и Макар с Сергеем. Глядя на них, и Эдик заулыбался. Он смотрел на свою хохочущую жену и думал, что теперь все в его жизни пойдет по-другому. Пойдет, как надо. Они съездят на могилу Элины и перезахоронят ее в одной ограде с мамой, как и должно быть. Может быть, у них с Наташей родятся еще дети, и в доме будет много детских голосов. И, думая о будущем, Эдик Гольц улыбался радостно и открыто…

— Слушай, Макар, ну не может быть такой случайности, — говорил Бабкин Макару два часа спустя в гостиничном номере. — Нет, мне эта дамочка, конечно, нравится, но так не бывает.

— Все бывает, — философски ответил Макар. — Ты, Сережа, удивишься, какие бывают в жизни совпадения. А потом, не такое уж и значительное совпадение.

— Ни фига себе, незначительное! — присвистнул Бабкин, ставя на стол любимую кружку.

— Опять своих монстров достал, — поморщился Макар. — Слушай, давай я тебе приличную кружку подарю?

— Приличную не хочу. Хочу эту. — И Сергей полюбовался на надпись «Мы — монстры».

— Так ты хочешь сказать, что она своего Гольца совершенно случайно встретила? И знать не знала, что он родной братец той бедолаги, которая в лесу чуть ли не на ее руках померла?

— Да запросто. — Макар вспрыгнул на столешницу и уселся, болтая ногами. — У меня знакомая была, из Костромы. Поехала она с годовалой дочерью в Африку, в Танзанию, вслед за мужем. И вот заходит она там в какой-то магазин и видит белого человека. Он услышал, что она говорит по-русски, обрадовался. Оказалось, что тоже русский. Они разговорились. И представь себе, Сережа, — мало того что он, как выяснилось, учился с ее мужем в одной группе, так еще и встречался с ее подругой школьных лет, что уж совсем ни в какие ворота не лезет! Причем встречался не в Костроме, а в Москве, как они уже потом выяснили, когда она фотографии у него увидела.

— Ладно, убедил, — согласился неохотно Бабкин. — Но тогда другое объясни, раз уж ты про фотографии вспомнил. У Гольцев весь дом этими фотографиями увешан, и везде Элина эта несчастная. Что, твоя Наталья Ивановна не узнала ее, что ли?

— Конечно, не узнала, — пожал плечами Макар. — Она видела уже умершую Элину, видела очень недолго. И ты представь, какое у той было лицо. Даже если бы ее и не били — а ее сильно избили! — все равно, узнать в молодой девчонке, красивой и накрашенной, только что родившую тетку, два месяца шатавшуюся по лесам… У тебя, Сережа, завышенные требования. Ты половину своих знакомых не узнаешь, если они вздумают волосы перекрасить. Я вот о другом подумал. Ты представляешь: четыре года искать любимую дочь, тосковать по ней, над фотографиями плакать — и не узнать собственного внука, ее сына! И ведь госпожа Гольц не просто не узнала — она его возненавидела! Вот я как себе это представлю, как вспомню ее лицо, когда она поняла, кого похитила руками бедолаги-психопата, у меня мороз по коже.

— Ты, Макар, слишком чувствительный. Хотя, конечно, глупо получилось. Даже не глупо, а… не могу слово подобрать… нелепо, что ли. И обидно, что все так закончилось. Слушай, Макар, а про одного-то персонажа мы с тобой забыли совсем — про родного папашу мальчика. Как ты думаешь, могут они вот так же встретиться когда-нибудь?

— Не могут, — категорично заявил Макар.

— Почему ты так уверен?

— Потому что я вчера в Москву звонил и кое-что узнавал. Чтобы ты спал спокойно, скажу: Данилу Солонцева три недели назад убили в подъезде его собственного дома.

— Да ты что? Серьезно?

— Серьезнее не бывает.

— Может, ты и убийцу знаешь?

— Представь себе, да. Да и ты его знаешь — Иван Кордыбайлов. Он, собственно, и не прятался. Оказалось, это один из тех паломников, которые с Данилой ходили в тот раз. Видно, после нашего разговора его совесть и замучила. Он Данилу зарезал, как свинью, а сам пошел в милицию сдаваться. Так что встретиться с родным папочкой Тимофею не грозит. По-моему, оно и к лучшему. О, слушай, — встрепенулся Илюшин, — ты мне про фотографии напомнил! Я же их забыл отдать.

— Да ладно, наплюй, — посоветовал Бабкин. — У них своих полно. Не поощряй культа мертвых.

— Циник ты, Сережа, — укоризненно сказал Макар. — А я не такой. Пожалуй, отвезу фотографии.

Подходя к особняку уже в сумерках, Макар увидел, что во всех комнатах второго этажа горит свет. Дом красиво светился теплыми желтыми огнями. На пороге стояла Наташа, которой Макар позвонил еще из такси.

— Спасибо вам большое, — поблагодарила она. — Мы по одной из этих фотографий будем заказывать памятник. Пройдите, пожалуйста, прохладно же на улице.

Макар зашел в гостиную и отметил, что Наталья Ивановна сильно изменилась со времени их первой встречи. Утром он не обратил на это внимания, но сейчас оценил превращение. Лицо ее похудело и как бы приобрело законченность. Словно не хватало одного мазка на портрете, но вот художник положил его — и изображение ожило. Она куталась в пушистую белую шаль, которая очень ей шла, делала необыкновенно изящной. И морщинки в уголках губ, не видные с первого взгляда, не старили лицо, а делали его загадочным. «А ведь она, пожалуй, годам к тридцати пяти станет красавицей, — понял Макар, глядя, как милая женщина грациозно наклоняется, чтобы убрать фотографии в секретер. — Мог бы поклясться, что два месяца назад она была совершенно заурядной дамочкой. В меру симпатичной, но обычной. Интересно, что ее так изменило?»

— Бдыщ! Бдыщ! — раздался звонкий крик, и Макар вздрогнул от неожиданности. — Я тебя застрелил! Все, ты умер! Ложись и умирай! — кричал выскочивший из-за угла Тимофей, подпрыгивая на месте и размахивая игрушечным пистолетом.

— Тима, Тима, что ты! — принялась утихомиривать его Наташа. — Так нельзя на людей выскакивать. Хочешь пострелять — иди к Эдику.

— Нет, — нахмурился Тимоша, — я на него уже выскакивал, больше неинтересно. Я хочу на этого дядю! Почему на бабу Женю ты сама мне велела наскакивать, а на него не разрешаешь? Я его тоже хочу испугать.

— Потому что не разрешаю, — мягко, но непреклонно ответила Наташа. — Все, Тима, поднимайся к себе, скоро будем укладываться спать.

Насупившийся мальчик вышел из комнаты, и Макар услышал, как он топает и стреляет за дверью.

— Хорошо, что он так быстро пришел в себя, — сказал Макар. — Видимо, для мальчишек оружие — лучшее лекарство. Ну что ж, всего хорошего вам и вашему мужу!

Макар Илюшин пошел к дверям гостиной, но в голове у него почему-то зазвучали несколько голосов. «Его мать держалась на редкость хорошо, — говорил размеренно Бабкин. — Первый раз вижу, чтобы женщина, у которой похитили ребенка, так себя вела. Уважаю, знаешь». — «Ты на бабу Женю сама велела мне наскакивать!» — кричал маленький мальчик с пистолетом в руке. «Эта Гольц, которая хозяйка, всю свою жизнь по каким-то знакам построила», — продолжал Бабкин. «Я его тоже хочу испугать!» — требовал звонкий детский голос.

Макар остановился у двери, и тут в голове у него всё прояснилось. Всё, абсолютно всё. Голоса замолчали, и детектив услышал, как за его спиной бьют старинные часы. Подождав, пока пробьет последний удар, Макар повернулся к Наташе. Та серьезно смотрела на него.

— Так, значит, вы… — медленно проговорил Макар. — Именно вы… Как же я не догадался…

— Вы о чем? — так же мягко, как она разговаривала с Тимом, спросила Наташа.

— Да, да, именно вы… — повторил сыщик. — Вот почему у меня было ощущение, что не все закончено в этой истории. Выходит, в бабу Женю можно стрелять, а в меня нет? — Он усмехнулся, но смешок получился невеселым. — Хорошо придумано. Вы знали, как и все в доме, про закидоны мадам Гольц со Знаками и попросили мальчика выводить ее из себя. Конечно, ведь все так просто! Если ребенок десять раз сказал, что он убил ее, то на одиннадцатый раз несчастная Евгения Генриховна, хочешь не хочешь, должна была увидеть в его словах Знак, правда?

— Просто детская игра, — пожала плечами Наташа.

— Нет, — покачал головой Макар, — не просто. И вовсе не детская, а ваша взрослая игра. И вы, Наталья Ивановна, вышли в ней победителем. У вас была хорошая тактика. Вы доводили Евгению Генриховну старательно и планомерно, заметив, что ее раздражает именно ваш сын и что на его слова она обращает внимание. С ее-то склонностью во всем видеть Знаки неудивительно. Ведь устами младенцев глаголет истина! Наверное, Тимофей постоянно произносил что-нибудь нехорошее для нее. И в конце концов она не выдержала. А Бабкин еще удивлялся, что вы так сдержанно себя ведете после похищения Тима: обычно мамаши в истерике бьются, а вы — само спокойствие. Вы знали, кто виноват в похищении, и тоже полагали, что ничего плохого Тиму не будет. Вы и уговорили мужа привлечь Сергея, чтобы он провел расследование. Думаю, уже в тот момент вы предполагали, чем оно закончится. Но для вас было важно, чтобы и ваш Эдик увидел, какой ужасный человек его мать. Интересно, когда вы на самом деле поняли, что ваш Тимофей — сын Элины Гольц?