Посох епископа - Наталья Николаевна Александрова
— И все это из-за тебя!
— Ну, не надо все валить на меня! И вообще, хватит уже собачиться. Возможно, нам предстоит провести вместе много времени, так что будет лучше, если мы перестанем шипеть друг на друга…
Ева посмотрела на меня с неприязнью, но промолчала, — видимо, внутренне признала мою правоту.
Она прошла к двери, повозилась там и вернулась:
— Глухо! Никак ее не открыть… сделано на совесть.
Еще немного помолчала и добавила:
— Между прочим, там в сейфе лежат не только алмазы.
— А что еще?
— Еще там лежит одна важная вещица…
— Что за вещица?
— Рукоятка от трости.
— Что?! — Я от удивления потеряла дар речи. Неужели это та самая рукоять, которую я видела на портрете епископа? Та самая, о которой рассказывала старая хозяйка магазина? Та самая рукоять, которой убили моего отца?
Ева по-своему истолковала мой возглас. Должно быть, подумала, что я удивилась — мол, столько внимания какой-то рукоятке.
— Да, рукоятка! — повторила она. — Мать… моя мать… отдала мне ее, когда вернулась из Петербурга, после того…
Она не закончила фразу — наверное, у нее перехватило горло.
— После того, как убила моего отца! — продолжила я за нее.
— Она не виновата! Она была не в себе! — выпалила Ева. — А он обманул ее, обещал вернуться, морочил ей голову, писал, что бросит твою мать и приедет к нам!
Да, характер своего отца я определила совершенно правильно. И бабушка, конечно, хорошо его знала, оттого и сделала все, чтобы я о нем не вспоминала.
— Она приехала и задала ему конкретные вопросы, а он начал юлить и насмехаться над ней. Ну, она и… вышла из себя… и стукнула его ручкой…
Ага, стукнула… Била с такой силой не раз и не два…
— А разве ее не сняли с поезда по дороге? Так мне сказала моя мать…
— Ничего подобного! Она приехала и отдала мне эту рукоятку.
— Ты же была ребенком…
— Ага, а мама сказала: «Ты уже большая… сохрани эту вещь, и никому ее не отдавай, и никому не показывай, иначе меня посадят навсегда…» А потом за ней пришли, и она стала как овощ…
— Ну да, это ведь орудие убийства! Непонятно только, почему она не выбросила эту рукоятку в реку или еще куда-то…
— Она сказала, что ее нужно сохранить. Что она очень важна. И я ее хранила все эти годы. Я только ее и взяла с собой, когда в Петербург приехала. И еще портрет…
— Какой портрет? — Я вспомнила, что видела в ее потайной квартире портрет епископа.
— Мама говорила, что это портрет его, Орловского, предка. Он ей показывал в альбоме каком-то репродукцию. А она нашла художника одного, который сделал копию по картинке в альбоме. Хороший был художник, только пил сильно, потом по пьяному делу замерз зимой в сугробе… Мама ему на день рождения портрет этот подарила. А когда он уехал, то его не взял, сказал, что копия ему не нужна. А я взяла его с собой как память о маме… И рукоятку тоже, раз она велела ее беречь. А потом положила ее сюда, в этот сейф.
— Который теперь не можем открыть…
Она снова стрельнула на меня глазами и заходила по комнате.
Так прошло какое-то время, и я машинально взглянула на настенные часы, чтобы узнать, как долго мы просидели в этой комнате.
И вспомнила, что эти часы неисправны и не ходят.
Тут я вспомнила, что мне недавно сказала Ева.
— Ты сказала, что Глеб пытался завести эти часы.
— Ну да, — она безразлично пожала плечами.
— А зачем?
— Черт его знает… просто так.
— Ну, извини! Вы были заняты очень важным делом — прятали алмазы на огромную сумму. Вряд ли он бы отвлекся от этого, чтобы просто попытаться завести старинные часы.
— И тем не менее он это сделал.
— Значит, это было не просто так!
— Что ты хочешь сказать?
— Давай рассуждать. Глеб не умел запоминать цифры — так?
— Ну, так.
— Значит, ему нужно было как-то их записать. Но он боялся, что ты найдешь эту записку и заберешь алмазы без него…
— Ну, почему обязательно я…
— Хорошо, пусть не ты, пусть кто-то другой, хотя мне больше никто не приходит в голову…
— Ну, допустим. Ты вообще о чем?
— Сейчас поймешь. Вдруг ни с того ни с сего он пытается завести часы. Как будто ему нечего делать.
— Ну и что дальше? — В голосе Евы зазвучало раздражение. — Не пойму, к чему ты клонишь.
— Что он делал с часами?
— Ну, что обычно делают с такими часами… подтянул гири, перевел стрелки…
— Вот! Перевел стрелки!
— Ну и что? Они все равно не пошли…
— Значит, они так и показывают те самые цифры, на которые Глеб их перевел. Знаешь, как говорят — неисправные часы два раза в день показывают точное время.
— И что?
— И эти часы постоянно показывают одно и то же время, одни и те же цифры. Глеб не мог запомнить эти цифры — вот он и выставил их на часах!
— Ты хочешь сказать, что он…
— Что он выставил на часах время, которое и является кодом к сейфу. Точнее, он набрал такой код… впрочем, это не играет роли.
— А что, может, ты и права… — Глаза Евы загорелись, она метнулась к сейфу.
— Какое там время установлено?
— Четыре часа двадцать восемь минут.
— Четыре двадцать восемь…
Она нажала кнопки… и ничего не произошло.
— Вот черт!
Она снова волком взглянула на меня:
— Из-за твоей дурацкой идеи мы… я потеряла предпоследнюю попытку!
— А что — у тебя были другие идеи, не такие дурацкие? Кстати, какие цифры ты набрала?
— Те, что ты сказала. Те, что на часах — четыре двадцать восемь…
— Но три цифры — это слишком мало для кода, ты не считаешь? А еще говорила, что в цифрах разбираешься! Четыре — это, скорее всего, шестнадцать! Четыре часа дня, а не ночи! Попробуй набрать шестнадцать двадцать восемь!
— Истратить на твою идею последнюю попытку? Нет уж, ни за что!
— А у тебя есть другой вариант?
Она тяжело вздохнула… и снова подошла к сейфу.
— Ну, только под твою ответственность!
Ева задержала дыхание и трясущимися от волнения руками набрала новый код…
Внутри сейфа что-то щелкнуло, и дверца открылась…
— Кажется, получилось! — проговорила она неуверенно.
— Ну что, берешь назад свои слова насчет дурацкой идеи?
— Беру, беру! — Она покосилась на меня. — Действительно, идея была неплохая, да только нам от этого не легче.
— Почему это?
— А ты посмотри…
Я заглянула в сейф.
Дверца действительно открылась, но за ней была еще одна — на этот раз с обычной замочной скважиной.
— Теперь
