Кофе и полынь - Софья Валерьевна Ролдугина
— Лошадь свернула себе шею по вине мисс Рибс, — пояснил Освальд тихим виноватым голосом. — И бедняжка никак не может себя простить.
Потом Лиам, необыкновенно воодушевлённый, задержался в местном «классе», чтобы — не без помощи Освальда и под его руководством — провести урок и рассказать о своём обожаемом Чёрном Континенте, его восхитительной и странной природе, растениях и животных. Мы же с миссис Прюн поговорили с управляющим, и я передала чек, который подготовила дома… Эллис явно скучал, хотя играл свою роль безупречно и действовал, скорее, как мой сопровождающий, чем как сыщик.
Наконец все формальности были завершены, и управляющий оставил нас наедине с миссис Прюн. Она выждала немного и, чувствуя себя явно неловко, шепнула:
— Я готова провести вас к той женщине, которую вы хотели навестить. Нам никто не помешает, но времени будет немного, не больше часа. И я хотела бы предупредить вас перед тем, как мы туда пойдём, леди Виржиния, ибо вам предстоит столкнуться с непростым испытанием, — в голосе миссис Прюн появились скорбные нотки.
— Понимаю, — кивнула я, невольно помрачнев. Ох, всё же мы в доме призрения для «тихих умом», а не на курорте для поправки здоровья. — Полагаю, что с миссис Гибсон нелегко разговаривать, поскольку состояние её рассудка… — и я осеклась, не зная, как выразить это деликатно.
Но миссис Прюн только с сожалением покачала головой:
— Как раз наоборот. Миссис Гибсон вполне здорова, просто она не желает больше знать тот, внешний мир. Она здесь по собственному выбору, если так можно сказать; она отдалась своей скорби — и теперь не хочет соприкасаться с суетной стороной жизни. Думать о пропитании, о заработке… Она вполне здорова, да. И именно это может производить… тяжёлое впечатление.
— Почему же? — вырвался у меня не вполне вежливый вопрос.
Пожалуй, я была удивлена, и потому не смогла сдержаться.
Миссис Прюн не ответила; зато ответил Эллис, и весьма неласково.
— Потому что обычный здоровый человек может себе позволить погрузиться в скорбь и отрешиться от тягот мира, только если кто-то возьмёт эти тяготы на себя, — буркнул он, отворачиваясь. — Не думать о пропитании, потому что кто-то другой оплачивает обеды и ужины; проводить дни в печали, потому что нет других забот, и даже за могилой ухаживает кто-то другой. И, знаете ли, иногда смотреть на человека, по собственному выбору растрачивающего свою жизнь, тяжелее, чем на больного, полоумного и беспамятного.
— И всё же следует уважать чужую скорбь, — поспешно добавила миссис Прюн, и с изумлением я поняла, что она, скорее, согласна с Эллисом, хоть ей вряд ли по нраву его выбор слов. — В чём бы она ни проявлялась.
Пока мы шли к нужной комнате, я подумала, что, наверное, понимаю миссис Гибсон. И уж тем более не могу её осуждать! Хоть у меня самой и не было возможности «отрешиться от тягот мира», я по сути поступила так же, когда осталась одна: отказалась от своей жизни, заместила её непрестанным трудом, чтобы сохранить то, что досталось мне в наследство. Нет, не только кофейню… Ещё и репутацию, и образ мыслей.
И кто знает, как повернулась бы судьба, если б мы не встретились с Эллисом.
К сражению с Валхом я бы точно не была готова.
— Пришли, — негромко объявила миссис Прюн, остановившись перед одной из дверей, и неуверенно переступила с ноги на ногу, вцепляясь пальцами в собственные траурные юбки. — Лучше… лучше будет, если я подожду вас где-нибудь ещё?
Эллис помедлил с ответом, проводя рукой по двери, тонкой, как шляпная картонка. На мгновение лицо у него словно заострилось, а глаза стали холодными, как ноябрьское небо.
— Миссис Гибсон знает вас? — спросил он негромко.
— Да… Я навещаю время от времени и её, и других обитателей дома, — откликнулась миссис Прюн, глядя вниз. — Не слишком часто, конечно. Однако моё лицо ей должно быть знакомо: она ведь здесь уже давно.
Последняя фраза отчего-то зацепила Эллиса, и он замер.
— Насколько давно?
Миссис Прюн нахмурилась:
— Около шести лет. Раньше, кажется, жива была тётушка мистера Гибсона, которая следила за хозяйством и ухаживала за миссис Гибсон.
— Вот как… Поместить сюда человека ведь стоит денег? — спросил Эллис и оглянулся по сторонам. — Дом большой и явно построен не так уж давно. Освещение не газовое, а электрическое, есть своя прачечная, большая кухня. За больными присматривают не только монахи. Тут есть доктор и, полагаю, не один, горничные, садовник… На обычные пожертвования не разгуляешься, да и вряд ли этих самых пожертвований так уж много. Здесь ведь не чистенькие, очаровательные дети-сиротки. На безумцев, пусть даже тихих и мирных, людям смотреть не нравится. Общество старательно делает вид, что их и вовсе нет — ну, только если не появляется очередная скандальная статья где-нибудь в жёлтой газетёнке, единственное назначение которой — развлечь грубую публику. Скажите, ведь «благотворители», о которых вы упоминали раньше, это на самом деле родственники больных? Они оплачивают пребывание, так?
— Деликатный вопрос, — вздохнула миссис Прюн. — Мы не требуем денег, конечно. Но у большинства обитателей дома действительно состоятельные семьи, которые не жалеют денег на поддержку… Мой брат бы хотел принимать всех, кто нуждается в помощи, но мест не так уж много, как можно подумать, и приходится делать выбор. Иногда… иногда в пользу более щедрых благотворителей.
— Выбор делать всегда тяжело. Зато у вас здесь большая любящая семья, а не помесь тюрьмы с лечебницей, как это обычно бывает, — утешил Эллис её по-своему, как мне показалось, вполне искренне. — За миссис Гибсон платят? Если да, то кто это делает?
Вопрос был, на мой взгляд, простой и естественный, но миссис Прюн растерялась.
— Чтоб узнать точнее, надо заглянуть в приходно-расходные книги, — ответила она. — Управляющий знает лучше… Хотя вчера брат, по-моему, упомянул, что у миссис Гибсон несколько попечителей.
— Он так сказал?
— Кажется, — кивнула миссис Прюн неуверенно. — Мы можем заглянуть в книги позже, если это важно.
— Обязательно, — просиял Эллис. — А теперь пойдёмте наконец к миссис Гибсон. Вы первая, миссис Прюн: будет лучше, если сперва она увидит знакомое лицо.
Проходя в комнату, я обратила внимание, что щеколда была снаружи, а не внутри: больного могли запереть, но сам он затвориться в своих покоях не мог. И отчего-то мне стало от этого не по себе.
«Похоже на ловушку».
Помещение представляло собой нечто среднее между спальней и гостиной. Тут в одном углу стояла большая кровать, а в другом, у окна, разместился столик и подле него несколько
