Светозар Чернов - Три короба правды, или Дочь уксусника
— Приятно видеть такое единодушие в гвардии, — сказал великий князь.
— И, в-третьих, днем вас должна сопровождать охрана из доверенных лиц. — Полковник обвел рукой сидевших в зале. — Кроме того, вы должны временно отказаться от любых приглашений и приемов, сославшись на болезнь.
Полковник Оболенский потрогал себя за щеку в том месте, где у великого князя чернел пластырь.
— Что это, Ваше Высочество, у вас, не чирей ли? — обратил внимание на болячку отец Серафим. — У меня есть верное средство от чирьев. Сам у жены с крупа свел.
— Это какое же? — живо спросил великий князь.
— Молитва особая, — я вам ее спишу, — да свежее коровье дерьмо приложить.
— А конское не сойдет? У нас в гвардии конского— навалом.
— Нет, непременно надо коровье-с, да особым образом в церкви отмоленное. Я вам привезу.
— Вы бы, отец Серафим, не лезли бы со своими снадобьями пока, — оборвал священника Оболенский. — Речь идет о жизни Его Высочества.
— Бог не допустит, — уверенно сказал отец Серафим.
— Прекрасно, — сказал Владимир Александрович. — Однако на Бога надейся, а сам, как говорится, не плошай. Мы прервали Пистолькорса, пускай продолжит про своих храбрых офицеров.
— Я думаю, что мы соберем пять-шесть верных офицеров, найдем злоумышленников и убьем их, — сказал Пистолькорс.
— А трупы вы спрячете на чердаке казарм? — сказал великий князь. — Как год назад… Мерси!
— Тогда мы можем создать особую troupe mobile, которая всегда будет наготове неподалеку. И как только представится непосредственная угроза Вашему Высочеству, она тотчас выскочит и изрубит их, как это должен был сделать вот этот кирасирский недоросль со своими кирасирами.
— Где бы вы прятались и откуда бы вы выскочили вчера, когда напали на его высочество? — спросил Оболенский.
— Мы бы скакали за каретой!
— У Его Высочества вся гвардия может скакать за каретой, кроме разве конвойных казаков! Мы наряд за каретой с пушкой посылать можем! Нам нужна панельная стража из людей незаметных, невоенных, которые могут и в трактире разговор подслушать, и на улице незаметно его высочество охранить. Капитан Сеньчуков, вы единственный из нас здесь пехотный офицер, что вы можете предложить?
— Я могу обучить панельную стражу строевым приемам, и даже ружейным приемам каким-нибудь обучу. Но где ее набрать — ума не приложу! — ответил Сеньчуков.
— Нашли беду! — всплеснул толстыми руками отец Серафим. — Да я вам сколько хошь людей верных представлю. Как минимум сотню через три дня выставлю. У нас на Охтинской прядильной мануфактуре народу тьма, а работы не то чтобы много. Времени светлого рабочего по зиме мало, и доходы у них упали. Многие с удовольствием к нам пойдут.
— Они же нам очень дорого выйдут! — сказал Сеньчуков.
— Ничего и не дорого. По 30 копеек в день и харчи, да еще одежу теплую на время стражи. Тыщи полторы на всех в месяц.
— Охрана из прядильщиков? — с сомнением спросил великий князь. — Как-то…
— Вы бы, Ваше Высочество, поглядели бы на них льду, на кулачных боях. Один наш присучальщик трех литейщиков с Александровского завода укладывает! И с соглядатаями задержек не будет. Работают прядильщики семьями, так мы к этому промыслу их баб с детями пристроим. Ни один из злодеев не заподозрит наших людей. А охранять они вас, Ваше Высочество, будут люто. Зубами порвут, и сабель не понадобится.
— И как же прикажете их называть, отче? — спросил Владимир Александрович.
— Белой сотней, Ваше Высочество, ибо Царь наш Белый…
— И горячка тоже белая, — жалобно проблеял корнет.
— Как ваша фамилия, вьюноша? — строго спросил священник.
— Корнет Митя Борхвардт.
— Из немцев, что ли? Травить ваше племя надо, как крыс… Это вы революцию жидам выдумали…
— Я же нет… я не выдумывал… — жалобно сказал Борхвардт. — Я дежурным по полку был первый раз. Как вдруг революция, бомбы, жиды, собаки!
— Ваше Высочество! — сказал отец Серафим. — А что, если заговорщики вас отравить надумали? Вы бы этого немца пищу бы пробовать пристроили. Может, для этого сгодится…
— Да-да, Ваше Высочество, — поддержал батюшку Пистолькорс. — Самое дело для таких спортсмэнов!
Из правого глаза корнета Борхвардта выкатилась крупная слеза.
— Ну что вы, корнет, будьте мужчиной! — сказало его высочество. — Вопрос с моей охраной, как я понимаю, решен, и я могу спокойно положиться в этом деле на капитана Сеньчукова с отцом Серафимом. Господ офицеров прошу проследовать в столовую, а вы, корнет, идите на кухню и отведайте блюд, для нас предназначенных. Пойдемте с нами, батюшка, благословите трапезу.
— Сейчас, Ваше Высочество, только с капитаном Сеньчуковым переговорю. Вы что-то хотели мне сказать, капитан? Вы очень пристально на меня смотрели.
— Им в день и по пятнадцати копеек хватит! — выпалил капитан.
— Прядильщики — тоже люди, если рассуждать по-христиански, и на сорок пять копеек с ихним удовольствием проживут.
— А я тогда у вас поставку полушубков отберу на себя!
— Это еще почему!?
— Обмундирование дружинников уже на мою военную часть относится. Мне же отвечать, как они на улицах перед Его Высочеством выглядеть будут.
— Ну, хорошо, я думаю, что на благо нашего общего дела мы с вами должны иметь душевное согласие и христианское единомыслие. С одного рыла по 15 копеек в день каждому из нас будет, только, чур с полушубками я тоже буду в доле. А как же вы намерены это провести? Через интендантство? Через тестя вашего, ворюгу?
— Я еще не знаю.
— Главное, чтобы не перехватил никто. А то вон князь Оболенский выпишет их для двора Его Высочества, и останемся мы с вами с носом…
***Ни на какой Дмитровский поляк с Артемием Ивановичем не поехали, сил на это не было никаких совершенно. Покинув квартиру Черевина и взяв извозчика, они заехали в оружейный магазин «Макс Фидлер» на Невском, где за шестьдесят рублей купили два английских «веблея», две коробки патронов и пристреляли их в тире здесь же в оружейном депо. Затем они прибыли на Конюшенную, где дали Луизе красненькую на провизию, а сами завалились спать, что и делали до обеда. Луизина стряпня — перловый суп и картофельный салат, — была пресной после кухмистерских вакханалий, и сразу после трапезы поляк отправился отдыхать дальше — у него все еще болела спина и было очень себя жалко, а Артемий Иванович заперся в кабинете академика и занялся опытами. Он перебрал содержимое ящичков красного дерева с латунными замочками, в которых Кобелевский хранил свою коллекцию препаратов, потом безжалостно вывалил на стол предметные стеклышки безумно дорогого цейсовского стекла, склеенные канадским оптическим бальзамом, разодрал их и соскреб с них всю разноцветную сколизь и чушь, прилепив на одно из них гуммиарабиком дохлого таракана, найденного на полу. Затем он извлек из высокого деревянного футляра микроскоп и положил стеклышко на столик под объектив. Однако в окуляре микроскопа было темно и ничего не видно.
— Что за черт! — рассержено сказал Артемий Иванович, вынул из микроскопа окуляр и пошел с ним к поляку. — Степан, ты у нас в университетах обучался, объясни, что с этой штуковиной произошло? Смотрю через него в окно, свет видать, а вставлю обратно в микроскоп — ни видать ни зги!
Фаберовский оторвал голову от подушки и посмотрел мутным взором на Владимирова.
— Не разоряй академика, пан Артемий, этот микроскоп стоит нашей поездки в Якутск.
— Я уже над ним поработал, — гордо сказал Артемий Иванович. — Теперь за него дальше Луги не уедешь. Ящик дороже стоит.
— Дай окуляр сюда!
Артемий Иванович пожал плечами и протянул окуляр Фаберовскому.
— А через что я на таракана смотреть буду? В кулак? Я уже и тетрадь завел для записи моих научных открытий.
Рука поляка с окуляром на мгновение застыла в воздухе, потом он резко сел на кровати.
— Я совсем забыл про Авдотью! — сказал он. — Давай-ка зайдем к ней. Может, она чего про бразильца видела. Заодно я ей вместо обещанной подзорной трубы этот окуляр вручу. Для подогрева служебного рвения.
Они оделись, вышли на улицу и быстро перебежали Конюшенную, настороженно озираясь вокруг. Открыл им брат Авдотьи, представившийся конюшенным офицером отделения русской упряжи коллежским секретарем Петушковым.
— Так это правда, что ей пенсию назначат? — спросил он, бессмысленно выпячивая нижнюю губу.
— Назначат, — уверенно подтвердил Фаберовский. — Где Авдотья Петровна?
— На своем посту, — сказал Петушков, пропуская их в квартиру. — На шкафу-с.
И услужливо открыл господам дверь в комнату сестры.
— Кто там, Володенька? — спросила со шкафа Авдотья.
— Начальство твое прибыло-с, — ответил брат. — С ревизией.
— Ох, батюшки, я сейчас спущусь.
