Светозар Чернов - Три короба правды, или Дочь уксусника
— Ну что, господа, проспались? — спросил Карп, вытаскивая на коврике из-под стола уснувшего прямо на полу Артемия Ивановича. — Генерал Черевин уже желает с вами разговаривать.
— Мне плохо, — плаксиво пожаловался Артемий Иванович, не вставая с коврика и не разнимая глаз.
— Карп мне все рассказал, — сообщил Черевин, входя в гостиную. — Ну вы, господа, и учинили!
— А что мы такое набезобразничали? — спросил Фаберовский, садясь на диване. — Смутно припоминаю какую-то карету, чуть не с гербами на фонарях…
— Она самая, с гербами, — кивнул генерал. — Час назад только увезли ее со двора. Стекольщик из дворца великого князя приезжал, стекла вставлял.
— Великого князя?! — вскочил на ноги поляк, и даже Артемий Иванович на своем коврике потряс головой.
— Да-с, — радостно подтвердил Черевин. — Такой переполох вышел! Вы ему в карете стекла побили. Карп говорит, его высочество у австрияков часов до четырех отсиживался, самого глухого времени дожидался, чтоб его никто не мог увидеть. Из дворца была вызвана новая карета, а из кавалергардского полка — дежурный взвод. Первый полувзвод с каретой, куда были помещены пострадавшие кучер с лакеем, и доставленный из казарм Павловского полка доктор Фовелин отправился затем прямо во дворец, а сам великий князь с женой, судя по тому, что мне сын из полка телефонировал, еще долго колесили по городу на карете австрийского посла, сопровождаемые вторым полувзводом кавалергардов, чтобы сбить заговорщиков со следа.
— И что с нами теперь будет? — мрачно спросил Фаберовский.
— Даже и не знаю, — весело сказал Черевин. — А кто стекло-то расшиб?
Поляк кивнул на скрючившегося на полу Артемия Ивановича.
— Расцеловал бы, да только больно от него перегаром разит. Тогда награжу его орденом Белого Орла. Карп, неси сюда ленту, орден и все, что положено!
Карп пожал плечами и невозмутимо доставил в гостиную синюю ленту и деревянную коробку, в которой лежал крест Белого Орла.
— Встань хоть, — пнул он носком сапога Артемия Ивановича. — Его превосходительство орден тебе жалуют.
Артемий Иванович с трудом поднялся, стараясь не трясти больной головой. Черевин надел на него через голову орденскую ленту и сунул в руки коробку с орденским знаком. Лицо награжденного изобразило болезненную восторженность, но сказать ничего он не решился, так как в горле стоял кисло-сладкий ком.
— Ладно уж, молчи, — понимающе махнул рукой Черевин. — Знаю, благодарственные чувства переполняют твою грудь. Я и сам этот орден Белого Орла через белую горячку заслужил.
Артемий Иванович энергично кивнул и побежал в сортир.
— Вот что, любезный, я передумал, — сказал ему генерал, когда он вернулся. — Снимай орден обратно. Все-таки меня им сам Государь наградил. Не хочешь ли вместо ордена выпить?
Не успев снять ленты с плеча, Артемий Иванович опять устремился из гостиной.
— А нельзя ли, ваше превосходительство… — начал он, вновь возвратившись. — Нет, нет, я больше пить не могу! Нельзя ли мне орденок на час — к невесте забежать? И чуть не забыл, ваше превосходительство! Мы же к вам приглашение на свадьбу несли! Только куда-то затерялось… — Артемий Иванович беспомощно похлопал себя по карманам.
— Вот ваше приглашение, — сказал Карп, протягивая ему помятую картонку. — Вы его на месте преступления оставили. Хорошо его кавалергарды в снег затоптали, так я его первым поутру нашел.
— Ну да, — шмыгнул носом Артемий Иванович. — Это я когда бутылку у Фаберовского из кармана доставал, видать обронил… А ведь хотел его высочество угостить…
— Он так и понял, что ты его бутылкой хотел угостить, — сказал Черевин. — Еле под каретой за колесом от тебя схоронился.
Артемий Иванович перекрестился. Смутные воспоминания стали проясняться в его голове, от этого голова его закружилась, и он опустился на коврик.
— Карп, чаю нам с господами приготовь, да с лимоном.
В кабинете раздался звонок телефона, и Карп, отложив в сторону лимон, поспешил приложить раструб наушника.
— Ваше превосходительство, — раздался его голос. — Гатчина на проводе.
Черевин чертыхнулся и засеменил в кабинет.
— Да, Ваше Величество, — закричал он в телефон. — Скоро выезжаю. Да, я тоже соскучился.
Пинком ноги Черевин захлопнул дверь, но поскольку глухой генерал орал, его слова были слышны даже через закрытую дверь.
— С Балтийского, конечно. Не знаю… Ах да, знаю! Ничего не случилось. Железнодорожным жандармам на Варшавской дороге что-то привиделось на станции, они принялись палить в воздух, тут разъезд кирасир подоспел и взялся рубить пассажиров на площади. Да не пьян я! И не шучу. Кирасирскому корнету в Больших Загвоздках собаки штаны порвали, какие уж тут шутки. Вот обыватели и боятся теперь через Варшавскую ездить. Хорошо я вовремя прибыл, а то бы и гвардейскую артиллерию вызвали. Да, разберусь. Да, успокою. В рот не возьму до приезда, Ваше Величество, вы меня знаете. Нет, орден Белого Орла никому не вручал. Да когда это было! Сейчас же еду, Карп уже за санями пошел.
Черевин нажал звонок отбоя.
— Его Величество очень обеспокоен тем, что гатчинские обыватели на Варшавскую станцию боятся ходить, и в город с Балтийской ездят, — сказал он. — Ему как раз из дворца хорошо видать. Карп, от Секеринского известий никаких нету?
— Есть, жандарм привез, пока вы почивали.
Черевин вскрыл конверт и достал рапорт, написанный мелким секеринским почерком с почти неразличимой подписью.
— Пишет наш дорогой Пинхус, что вчера вечером оба его агента, смотревшие за вокзалом в Гатчино на Варшавской дороге, были арестованы ротмистром Мендюком, так как один из них был в шубе. И что поезда по Варшавской линии ходят теперь пустые. Об этом уже даже Государь знает.
Черевин бросил конверт на стол.
— Мне надо ехать в Гатчину, а мне очень интересен дом на Дмитровском. Что это за гнездо нигилистическое такое, что даже силу открытого листа отрицает? Неужто вся прислуга в нем, даже дворники, распропагандированы? Вы бы, господин Фаберовский, последили бы за этим домом до завтра, пока я из Гатчины не вернусь. Очень может быть, что туда приезжают и уезжают такие лица, что нам все сразу станет ясно.
***Щека великого князя Владимира Александровича была подвязана черной повязкой, из-под которой торчала смоченная каким-то коричневым составом хлопчатая бумага, что придавало его лицу страдальческий вид. От вчерашних переживаний у него опять выскочила экзема, и разучивавшая русский язык жена на своем полунемецком-полурусском наречии называла его теперь ехидно «лепрозором» и «проказником».
— Ты бросиль меня в карети, а сам бежаль! — жестко выговаривала он великому князю.
— Я не бросал тебя, Минни! Разве ж я мог знать, что ты не сможешь выскочить через открытую дверь!
— Я пыталась скочить через другую дверь. Я не могла найти ручку! Я же никогда сама не открываль карет!
— Это все ты виновата! «Будешь царом, будешь царом»! Вот я еще тебе не царь, а бомбы в меня уже кидают!
Явился дворецкий и доложил, что все вызванные собрались в Дубовой зале.
— Прикажете закуску подавать?
— Какая, к черту, закуска! Ничего в горло не лезет, как под Мечкой.
— Я не думаль, Вольдемар, что ты трус!
— Я не трус, Минни! Вот, я за дело при Мечке Георгия получил! — Он ткнул себе пальцем ниже кадыка, где висел георгиевский крест 3 степени. — А однажды, когда брат был еще цесаревичем, ехали мы с ним и свитой в шарабане из Царского в лагерь. И тут молния ударила в куст. Гром, грохот, лошади на дыбы! Куст дымится! Адъютант мой под лавку готов был залезть. А я даже не шелохнулся.
— Если ты такой храбрец, почему ты не разглядел заговорщиков? Ты же слышал имя одного из них?
Владимир покраснел. Он действительно не разглядел лиц нападавших, потому что, сидя за колесом, закрыл голову руками и горячо молился.
— Хватит, Минни! Хватит твоих игр! И все эти сложные твои планы к черту! Меня пытались убить, а это уже не шутки! Сейчас главное — охранить меня!
Дворецкий распахнул перед ним дверь и великий князь вошел в гостиную, полную гвардейских офицеров. Все разом встали, загромыхав стульями.
— Здравствуйте, господа! Садитесь. Я собрал вас так спешно потому, что дело более не терпит отлагательств. Вчера вечером на меня было совершено покушение.
— Ах!
— Ох!
— Не может быть!
— Так корнет Черевин, значит, нам не сбрехал!
— Что значит «не сбрехал», Шереметев? — спросил князь. — Вы, кавалергарды, как бабы! Обо всем готовы трепать!
— Так Черевин сказал, что его ночью со взводом к дому отца вызвали, Ваше Высочество домой конвоировать, — стал оправдываться штаб-ротмистр Шереметев, служивший у великого князя в адъютантах.
— Хватит об этом, — оборвал великий князь. — Я прошу вас, господа, не выносить за пределы этого дворца то, о чем мы сейчас будем здесь говорить. События развиваются стремительнее, чем мы могли предположить. Капитан Сеньчуков, доложите, пожалуйста.
