Дэвид Моррелл - Инспектор мертвых
– Я помогу, – вызвалась девушка и выбежала из комнаты.
– Нужно раздеть его, – сказал Сноу Беккеру.
Сержант прекрасно понимал, насколько подобная процедура необычна для врача. Большинство терапевтов предпочитали не прикасаться к больным, оставляя всю грязную работу хирургам, стоявшим ниже их в медицинской иерархии.
Доктор с Беккером подняли полковника и стащили с него изодранное пальто.
– Обратите внимание на опаленные края, – отметил доктор Сноу. – Осторожнее с перевязью. Хорошо. Теперь помогите снять остальную одежду.
Глаза Траска оставались открытыми, но по выражению его лица невозможно было определить, осознает ли он, что делают с ним двое мужчин.
И без того чувствуя неловкость из-за вторжения в личные покои полковника, Беккер еще больше смешался, помогая доктору стаскивать с Траска брюки и сорочку. Нижнее шерстяное белье скрывало все тело полковника от шеи до лодыжек и запястий.
– Не вижу следов крови на белье, – заключил Сноу. – Думаю, нет никакой необходимости снимать и его.
Вернулись швейцар и Эмили. Служитель принес таз с кипяченой водой, а девушка – стопку чистых тряпок.
– Эмили, вам не стоит здесь оставаться, – произнес Беккер. – Полковник не вполне одет.
– Пустяки. Тут нет ничего такого, чего я не видела ранее, ухаживая за раненым Шоном. Уверяю вас, когда мне приходилось менять ему повязки, я вдоволь насмотрелась на мужские кальсоны. И если уж я решила стать сестрой милосердия, меня не должны смущать подобные вещи.
Смущенным как раз выглядел Беккер.
– Вы решили стать сестрой милосердия? – пробормотал он.
– Да. Флоренс Найтингейл в Крыму доказала, что женщины способны на большее, нежели роль продавщицы или гувернантки. Если бы не она, многие наши раненые солдаты умерли бы, не получив необходимого ухода.
– Вы раньше не упоминали о своих намерениях, – удивленно продолжил Беккер.
– Однажды настанет тот скорбный день, когда мне больше не придется заботиться об отце. Я должна решить, чем займусь.
Эмили положила тряпки в ногах кровати. Затем вымыла руки в тазу с кипяченой водой, который швейцар поставил на стол, смочила ткань и принялась вытирать засохшую кровь с лица полковника.
Стараясь соблюсти приличия, Беккер прикрыл его по грудь одеялом.
Доктор Сноу вытащил из саквояжа маленький металлический баллон, соединенный гибкой трубкой с маской. Затем налил в баллон прозрачную жидкость из бутылки. По комнате поплыл слабый сладковатый запах.
– Что это такое? – забеспокоился швейцар.
– Хлороформная маска.
– А она точно не опасна? – недоверчиво уточнил швейцар.
– Сама королева пользовалась ею, когда рожала первого ребенка, и просила меня сделать приспособление доступным для всех.
Швейцар по-прежнему смотрел на доктора с подозрением.
– Если полковник получил серьезные повреждения, хлороформ может оказаться лучшим лечением для него, – заявил доктор Сноу.
Эмили закончила вытирать лицо Траска и отряхнула от грязи его волосы.
– Единственное повреждение, какое я заметила, – глубокий порез на лбу.
– Пожалуй, такую рану не стоит зашивать, – решил доктор.
Он вытащил из сумки еще один пузырек с этикеткой «Белый купорос» и с помощью пипетки промыл рану слабым серным раствором. Затем достал недавно изобретенное устройство под названием стетоскоп, вставил концы трубочек себе в уши, а чашечку приложил к груди полковника Траска.
Прислушиваясь к его дыханию, доктор вытащил из кармана часы и принялся что-то отсчитывать, загибая пальцы.
Наконец доктор Сноу поднял взгляд, и даже в полутемной комнате было хорошо видно, как побледнело его лицо.
– Что с ним? – испугалась Эмили.
– Сердце бьется с частотой двести ударов в минуту – почти в три раза больше нормы.
– В три раза?!
– Оставаясь в неподвижности, он никак не может выплеснуть внутреннее возбуждение. Удивляюсь, как его сердце выдерживает такую нагрузку. Необходимо дать ему хлороформ. Срочно! Если полковника не усыпить, чтобы замедлить пульс, боюсь, больной умрет.
– Он скрылся вон там! – крикнул констебль.
Райан торопливо прошел по узкой улице и остановился в том месте, где она сходилась с шестью другими, образуя площадь, которая по замыслу планировщика должна была напоминать циферблат солнечных часов.
Однако больше ничего солнечного в окружающих площадь трущобах не было. Респектабельный район скатился в нищету, когда из-за строительства железных дорог в Лондоне снесли множество домов, где проживали малообеспеченные горожане. Амбициозные проекты по прокладке новых улиц, таких как Риджент-стрит и Нью-Оксфорд-стрит, также привели к тому, что многие бедняки остались без жилья. Словно огромная стая ворон, облюбовавших для своих гнезд одно-единственное дерево, десятки тысяч бездомных Лондона нашли приют в одном из немногих оставшихся дешевых районов, который в конечном итоге получил прозвание «Воронье гнездо».
В здешних домах в одной комнате умудрялись поместить по шесть кроватей, на каждой из которых спало по три человека. Многие ночевали прямо на полу. Больше сотни бедолаг набивалось в один трехэтажный дом. Здания были так перенаселены, что стены, лестницы и перекрытия грозили обрушиться в любой момент. Водозаборных колонок попросту не было. Обитатели трущоб часто справляли нужду прямо на улице. На одну уборную приходилось по четыре сотни жителей, переполненные стоки изливались в подвалы. В районе Севен-Дайлс селились только самые отчаявшиеся неудачники: чистильщики канав, уличные мальчишки, бродившие вдоль Темзы в поисках кусочков упавшего с баржи угля, или мусорщики, что продавали дохлых кошек и собак производителям костной муки и владельцам харчевен, где из падали делали начинку для так называемых пирогов со свининой.
Взглянув на ветхую, полусгнившую дверь, Райан почувствовал, как на него накатывает беспросветное отчаяние Севен-Дайлс. «Воронье гнездо» считалось очень опасным местом, и немногие – в основном полицейские – отваживались заходить сюда, и то лишь по крайней необходимости.
Инспектор вынужден был признаться себе, что недавние убийства и возможная причастность к ним сэра Уолтера как раз и создавали такую необходимость.
– Констебль, вы уверены, что он вошел именно сюда? – уточнил Райан.
– Вне всякого сомнения, инспектор.
Констебль навел фонарь на мрачные тени потаенных трущоб.
«Будь я проклят!» – подумал Райан, прижимая ладонь к саднящему шраму на животе.
Из глубины «Вороньего гнезда» донесся крик.
Два силуэта, один из которых был невысоким и щуплым, поднялись по темной лестнице к кабинету полковника Траска и зашли в небольшую комнату позади него.
– Отец, – сказала Эмили.
Де Квинси подождал, пока доктор Сноу наденет маску на лицо полковнику и повернет вентиль на баллоне с хлороформом, затем показал рукой на коренастого мужчину, пришедшего вместе с ним. Черные вьющиеся волосы и густая борода придавали гостю весьма эффектный вид.
– Позвольте представить вам известного журналиста Уильяма Рассела. – Де Квинси не решился назвать спутника военным корреспондентом, помня о том, что Рассел ненавидит этот термин.
Беккер, швейцар и констебль почтительно поклонились человеку, чьи репортажи заставили подать в отставку все британское правительство. Они тактично не придали значения ни мятому воротнику его сорочки, ни расстегнутому жилету. Щеки Рассела слегка раскраснелись, вероятно от выпитого бренди, но больше ничто не подсказывало, что он не вполне трезв.
Репортеру было тридцать четыре года. Печальные глаза говорили о бесконечной усталости от боли и смертей, свидетелем которых ему довелось побывать. Год назад по заданию лондонской «Таймс» он отправился на Крымскую войну, став первым журналистом, работающим в районе боевых действий. Рассел не удосужился получить разрешение ни у министра иностранных дел, ни у военного секретаря, ни даже у армейского начальства. Вместо этого он облачился в мундир собственного изготовления и сел на корабль, перевозивший войска на передовую. В результате все принимали его за солдата какой-то другой части. Один из британских офицеров отозвался о Расселе такими неодобрительными словами: «Этот человек, несомненно, обладает хорошо подвешенным языком и имеет бойкое перо, прекрасно поет, с удовольствием пьет чужой бренди, готов выкурить столько чужих сигар, сколько ему позволят эти глупые молодые офицеры. Большинство в лагере считает его веселым и компанейским парнем. У него несомненный дар выуживать информацию, особенно у тех, кто помоложе»[16].
Неотразимое обаяние Рассела в самом деле помогало ему разговорить людей и получить сведения, изобличающие те ужасные условия, в которых оказались британские солдаты на этой войне. Из-за некомпетентности офицеров, отвечающих за снабжение армии, пехотинцам пришлось в лютый мороз мерзнуть в летних мундирах. Нехватка палаток также приводила к гибели от обморожения.
