Елена Михалкова - Комната старинных ключей
Ирма кивнула и начала говорить. Сперва с трудом, выталкивая из себя слова. Они застревали в горле, царапали небо, получались шершавыми. Они не хотели звучать, им не хватало громкости. Едва сорвавшись с губ, они терялись в темном воздухе библиотеки.
Но Макар пододвинул кресло к ней почти вплотную. Он тихонько задавал вопросы, когда она замолкала. А иногда не задавал, а просто ждал, пока речь возвратится к ней.
И под его внимательным, сочувственным взглядом говорить стало чуть легче.
Она рассказала про их детство и юность, про родителей, про Англию. Про художественную школу. Про неслучившийся первый брак. Рассказала о Стивене, хотя клялась себе, что даже имени его не произнесет вслух. О чайках, о его домике над обрывом. О том, что у него один глаз зеленый, а другой голубой, хотя этого почти никто не замечает.
Она говорила и говорила, не замечая, что слова текут безостановочно, как вода. Они больше не сопротивлялись. Слова толпились и теснились изнутри, просили выпустить их, они слишком долго сидели взаперти. Слова выплескивались горьким пенистым потоком, и на губах от них горело и жгло.
Когда она замолчала, Макар протянул ей платок. Ирма не сразу поняла зачем. Прикоснулась к лицу и почувствовала, что оно мокрое.
Он достал из кармана рубашки ключ и положил на ладонь. Ирма широко раскрыла глаза. Ключ был фигурный, тонкий и длинный.
– Это мне? – в голосе ее звучала боязливая радость. – Уже? Вы думаете, он поможет?
– Нет, – сказал Макар и сомкнул пальцы. – Не поможет.
– Что?!
– Вам не нужен ключ.
Ирма смотрела на него, часто моргая. О чем он говорит? Почему?!
– А что же… – запинаясь, выговорила она, – что мне нужно?
– Понять, зачем вы всю жизнь тащите на спине свою сестру. Почему вы опекаете взрослого, здорового человека.
– Как же… – растерялась Ирма, – ей всю жизнь, с самого детства, было труднее, чем мне. Она моя сестра, я должна ее поддерживать!
Макар пожал плечами.
– Ирма, что за ерунду вы говорите? Это талантливым людям живется труднее, чем обычным. Они в вечных поисках, в сомнениях, и уязвимы, как кроты, вытащенные из земли. Конечно же, вам приходилось тяжелее, чем вашей сестре. К тому же ваши родители повесили на вас груз своей вины. Это они должны были объяснить Анжелике, что она ничем не хуже вас. Но они этого не объяснили. Потому что они так не думали.
– Вы что? – вскрикнула Ирма. – Что вы такое говорите?!
– Правду. Никакому нормальному родителю не придет в голову что-то там компенсировать, если оба ребенка одинаково ценны для него. Для него «талантливый» не значит «лучший». Это значит «другой». Вас любили больше, ценили больше, гордились вами больше. Неужели вы этого не понимаете?
– Вы говорите ужасные вещи!
– А вы делаете! Расправляетесь со своей жизнью, причем весьма успешно. Скоро станете просто придатком к вашей сестре. От вас ничего не останется. До сих пор она висела на вас, как пиявка, но вы потихоньку меняетесь ролями.
– Что вы… как вы смеете?!
Илюшин потянулся, как будто этот разговор теперь не слишком интересовал его. Из чуткого собеседника он преобразился в высокомерного наставника.
– А знаете почему? – лениво спросил он. – Потому что вы трусливая женщина. Вы не способны бороться за то, что вам дорого. Вам проще было складывать лапки и служить сестре. Вы не замечаете, что она подчинила вашу жизнь своим желаниям? Конечно, замечаете. Но вы последовательно отказались от брака, в котором могли быть счастливы, от жизни в той стране, где могли быть счастливы, от мужчины, с которым могли быть счастливы… Кстати, это правильно, что вы не поехали к Стивену. Вы ведь своими руками положили его любовь на алтарь вины перед сестрой. Для вас это оказалось проще и удобнее.
– Заткнитесь!
Ирма вскочила. Ей хотелось ударить чем-нибудь этого мерзавца. Но под рукой не было ничего, кроме книг.
– Бросьте… – протянул Макар. – И сядьте. Разве я сказал что-то, чего вы не знали? Вы не умеете сражаться за то, что дорого для вас. Ничего страшного в этом нет. Многие не умеют. Только у них нет вашего таланта. А у вас есть, и он вам мстит.
– Да что вы знаете о моем таланте?!
– О таланте – ничего. Но я знаю одно: нельзя шаг за шагом отказываться от себя и надеяться, что данное вам свыше останется с вами. С кем ему оставаться, если вас становится все меньше и меньше? Семь месяцев назад вы написали Стивену последнее письмо. Шесть месяцев назад вы перестали рисовать. И с тех пор не создали ни одной картины, ни одного наброска. Может быть, пару посредственных эскизов.
Он помолчал и снисходительно добавил:
– И это правильно. Это все, чего вы стоите.
Ирма хватала воздух ртом.
– Ты… – выдохнула она, ненавидя этого бесстрастного наглеца с красивым лицом. – Ты…
И тут к ним постучали.
– Открыто, входите, – пригласил Макар.
Дверь приоткрылась, и в библиотеку вошла Анжелика. Без всякого стеснения, с уверенностью красивой женщины, которой везде рады, она улыбнулась Макару:
– Вы уже закончили? Мне нужна моя сестра.
– Что-то случилось? – вежливо удивился Илюшин.
– Да… Дома некоторые сложности. К сожалению, нам придется уехать. Ирма, машина ждет.
Широко расставленные глаза уставились на старшую сестру. Она никогда не могла противиться этому взгляду.
Но слова Макара разбудили в ней бешенство. Оно пряталось глубоко внутри, свитое в узел. Так глубоко, что Ирма и не подозревала о его существовании. Но сейчас оно подняло змеиную голову и зашипело.
Не было никаких сложностей дома. Она знала это так же точно, как то, что Анжелика специально отобрала ее свитер. Это была не глупая шутка, а расчет. По какой-то причине Анжелике очень не хотелось, чтобы ее сестре кто-то помог.
И, кажется, теперь Ирма знала почему. Брошенное Макаром слово «пиявка» что-то сдвинуло в ее голове. И вызванный им гнев хлынул в другое русло.
– Выйди, – осипшим от ярости голосом приказала Ирма.
– Что?
Анжелика не поняла. На ее губах играла полуулыбка.
Она пришла, чтобы увести сестру. Восстановить свою власть. Показать, кто здесь главный.
– Выйди немедленно! – Ирма повысила голос.
Теперь сестра расслышала. Ее улыбка растаяла.
– Ты с ума сошла? Макар, что с ней?
– Ты слышала меня, Анжелика? Я никуда с тобой не поеду.
Красивое лицо исказилось злобой. Губы сжались в узкую полоску.
– Поедешь! – взвизгнула Анжелика. – Или я расскажу родителям, где ты проводишь время!
Этого Ирма вынести не могла. Лицо ее побелело, губы задергались.
– Вон отсюда! – чужим, охрипшим голосом выговорила она. – Не смей… пугать… меня… родителями… Не смей, слышишь?! Ты!.. Ими!.. Всю жизнь!..
И вдруг закричала, словно в ней прорезался голос:
– Не хочу так больше! Не хочу!
Она в исступлении бросилась к Анжелике и вытолкала ее в коридор. Перепуганная до смерти этой вспышкой, младшая сестра даже не пыталась сопротивляться.
Ирма захлопнула дверь, повернула ключ и прижалась к ней спиной.
Илюшин смотрел на нее с любопытством.
– Какой ужас, – с насмешкой проговорил он. – Что вы наделали? Обидели маленькую сестренку.
Ирма выразилась со всей определенностью, где она видела сестренку вместе с ее обидой.
– Вы умеете ругаться? – удивился Макар. – Не ожидал.
Ирма сама не ожидала. Она только сейчас начала понимать, что сделала. У нее подогнулись ноги, и нахлынул ставший привычным страх.
А вслед за ним вдруг накатила волна невероятного облегчения. Такого сильного, словно ей сначала поставили смертельный диагноз, а потом объявили, что ошиблись. Уцепившись за ручку двери, она выпрямилась.
– Это вы… – потрясенно проговорила Ирма.
– Что – я?
– Вы меня разозлили. Вы это сделали нарочно!
Ирма посмотрела на свои руки. Она выгнала Анжелику!
И та испугалась. Ирма видела страх в ее глазах. Открытие, что ее можно бояться, подействовало на художницу как контрастный душ.
– А вам полезно было хорошенько разозлиться, – сказал Макар. – И вашей сестре это тоже на пользу. Ловите!
Он бросил ей ключ.
– На память о сегодняшнем разговоре. А теперь идите.
Ирма взялась за ручку двери. В голове все перемешалось, словно мысли взбили венчиком. Гнев схлынул, на его место пришло непривычное ощущение свободы.
– Что же мне теперь делать? – спросила она, обернувшись.
– Например, то, что вам хочется. Для разнообразия.
Библиотечные часы захрипели, откашлялись и пробили полночь. Навстречу Ирме из темноты шагнул Тарас Воловик.
* * *Когда часы в коридоре отсчитали двенадцать ударов, Полина отложила книгу и встала. Ни спать, ни читать не получалось. Дом вел себя как ребенок, который притворяется, что уснул, но сам только и ждет той минуты, когда уйдут взрослые.
Она подошла к окну и открыла створки. До чего же темно… И ветер, снова бездомный, неприютный ветер. Он с силой ударил в створку, пытаясь закрыть ее. Свет одного из трех фонарей вздрогнул, заметался и погас. Оставшиеся два, словно испугавшись чего-то, притушили свои лампы.
